Спаси себя

Теперь, когда Джеймс все знает, мне стало намного легче, но это ничего не изменило в том, что я жду двойню, стану матерью-одиночкой и, вероятно, должна буду бросить школу. При этом… может быть, мне и удастся сдать выпускные экзамены до того, как все раскроется.

Я заставила себя сделать три спокойных, ровных вдоха. Мне нельзя сейчас теряться в мыслях о своем и без того туманном будущем. Я должна проживать по порядку один день за другим. Потому что, если я с утра до вечера буду тревожиться, это никому ничего не даст – тем более тем малышам, которые отныне должны стать моим безусловным приоритетом.

– Черт! – воскликнул внезапно Джеймс. Он сцепил ладони на затылке и, выпучив глаза, таращился в монитор.

– Что такое?

Джеймс словно вмерз в стул. Охваченная беспокойством, я пошла к письменному столу. Встала позади кресла и взялась за кожаную спинку. И тут же подалась вперед.

Первое, что я увидела, было слово Оксфорд.

Второе – Сердечно поздравляем Вас, Джеймс Бофорт.

– Ты принят! – вырвалось у меня.

Поскольку Джеймс по-прежнему не реагировал, я развернула его вместе со стулом лицом к себе.

– Джеймс, ты принят. Это же здорово! – Я схватила брата за плечи и потянула вверх, чтобы обнять. Он споткнулся, чуть не упал, прежде чем ответить на мои объятия.

– Черт! – повторил он.

Я не могла понять, то ли он радовался, то ли просто свихнулся. Пока держала его в руках, я сообразила, что ведь и на мою почту могло прийти письмо. Прежняя Лидия сейчас непременно бы бросилась к своему телефону как одержимая и посмотрела, не ждет ли ее такое же сообщение. Новая же Лидия знать не хотела, предлагают ли и ей такое будущее, которое она все равно не сможет принять.

Я еще раз крепко обняла Джеймса и порадовалась, что хотя бы один из нас сможет осуществить свои планы.



Джеймс



– Позади у нас тяжелое время, об этом даже не надо напоминать. Но отныне мы можем снова смотреть вперед. Ибо это именно то, чего хотела бы Корделия.

Я подавил желание закатить глаза или издать какой-нибудь звук. Мой отец понятия не имел, чего на самом деле хотела бы мама. Уж точно не этого театра, который он здесь устраивал.

Это была первая официальная речь, которую он как коммерческий директор держал перед правлением компании «Бофорт» и руководителями подразделений, и уже теперь все они были приручены и ели с его руки. Двенадцать мужчин и женщин с полными надежд лицами заглядывали ему в рот, а я сидел сбоку за длинным столом для конференций и размышлял, как бы мне незаметно достать телефон и посмотреть в него.

– Если мы сообща впряжемся в один воз, то сможем вытянуть «Бофорт» из эмоциональной ямы и повести предприятие вперед. В ближайшее время вы столкнетесь с некоторыми изменениями, и я буду очень зависеть от вашей поддержки. В этом отношении я уже заранее хочу вас поблагодарить, вы являетесь самым главным нашим капиталом. Посему важнейшей моей просьбой будет в ближайшее время, чтобы вы еще активнее, чем прежде, вложили в дело ваш профессионализм.

Я запустил руку в карман брюк и достал телефон. За последние часы ребята послали мне бесчисленное количество сообщений, желая уговорить пойти сегодня вечером повеселиться. Сегодня мой первый день в новой должности, а в их мире за это непременно нужно выпить.

К сожалению, настроение совсем не для тусовок. Я знаю, что в будущем у меня будет все меньше возможностей встретиться с друзьями, и я должен использовать время, какое у нас еще осталось. Они и без того в обиде за то, что я появляюсь на тренировках только два раза в неделю.

И все равно есть только один человек, которого я хотел бы сегодня видеть.

И этот человек игнорирует меня неделями за то, что я сам оттолкнул его от себя.

И хотя я регулярно вижу Руби в школе, я постоянно тоскую по ней.

Как бы я хотел, чтобы она снова могла на меня смотреть, не вздрагивая при этом от боли.

Как бы я хотел иметь возможность говорить с ней всегда и всюду.

Как бы я хотел знать, принята ли она тоже в Оксфорд.

– Несмотря на смерть моей жены, в жизни предприятия «Бофорт» ничего не изменится, – невозмутимо продолжал говорить отец. – Эта жизнь – фундамент нашего успеха. Когда мы познакомились, Корделия сказала мне, что означает войти в состав фирмы, и я намерен сохранять верность ее памяти.

Разразились аплодисменты. Я дважды хлопнул в ладоши и незаметно прочитал сообщение, которое мне только что прислал Сирил: «Мы у Рена, когда ты наконец явишься?» Он прислал снимок, на котором они все дружно подняли вверх средний палец.

Деваться некуда, придется поехать к ним после заседания правления. В последнее время я часто отвергал друзей, да и мне самому не повредит отвлечься от этого заседания. Но главным образом от Руби. Что бы я ни делал, она не выходит у меня из головы. Она единственный человек, который обязательно понял бы, какой это мрак – сидеть на собрании правления и слушать отца, видеть, как он губит дело жизни матери. Той ночью в Оксфорде я все рассказал ей. Впервые вслух признался в том, о чем даже думать себе запрещал.

И Руби меня понимала. Она просто выслушала меня и подбодрила. Выбрать собственное будущее, а не принять навязанные правила – для этого мне потребуется все мое мужество.

Чем дольше я здесь сидел, тем сильнее крепло желание видеть Руби. И чем чаще я сам себе говорил, что не надо этого делать, тем больше нарастала тоска по ней.

Мне надо ее увидеть.

Мне просто необходимо это.

– Это намерение исходит не только от меня, но и от моего сына Джеймса. Он готов занять свое место в «Бофорте». На этой неделе, к слову, он получил одобрение из Оксфорда.

Услышав свое имя и последовавшие аплодисменты, я поднял голову. Некоторые из заседавших дружелюбно кивали мне, другие определенно видели, что я держу под столом телефон, и неодобрительно кривились. Я холодно ответил на их взгляды, не убирая телефон в карман.

– Не хочешь ли и ты сказать несколько слов, Джеймс? – спросил отец.


Я посмотрел на него, стараясь не выказать своего удивления. Перед заседанием он ничего не сказал насчет речи с моей стороны. Взгляд его был ледяным и настойчивым. Если я сейчас не возьму слово, отец потом покажет мне, что такое ад.

Ублюдок. Он знал, что я ни за что не пошел бы сюда, если бы знал, что он собрался выставить меня здесь на всеобщее обозрение как цирковую обезьянку.

Я медленно поднялся, сунув телефон в карман. Покосился на нетронутый стакан с водой и пожалел, что не попил заранее. Перехватило дыхание, когда я обвел взглядом присутствующих. Некоторых членов правления я знал еще с детства, других впервые увидел на маминых похоронах.

Мне пришлось откашляться. Возникло чувство, что мой дух отделился от тела, когда с языка срывались слова, которые вообще не могли исходить от меня.

– Мать была бы полна гордости, если бы присутствовала здесь и видела, с какой отвагой и самоотдачей вы вкладываете свою энергию в наше предприятие.

Я понятия не имею, что на самом деле подумала бы мама. Я и не знал ее по-настоящему.

В груди что-то сжалось. Мне захотелось немедленно выбежать отсюда, не говоря больше ни слова, но так сделать нельзя. Единственным выходом отсюда было выдержать еще час заседания. Неважно, каким образом.

– Я рад возможности в будущем заниматься тем, чему моя мать посвятила жизнь, причем с любовью.

Мой взгляд напоролся на взгляд отца. Интересно, увидел ли он в моих глазах ложь и заметил ли, что все это для меня лишь шоу. Да так оно и было. Шоу, в котором все заучено и нет ничего настоящего.

В грудной клетке, казалось, больше не было места для кислорода, такая там возникла теснота, и я не мог как следует глотнуть воздуха. Я снова подумал о Руби. Руби, которая поселила во мне веру в самостоятельную жизнь, полную возможностей.

– Я с полной уверенностью могу сказать: с такими коллегами, как вы, будущее может увенчаться только успехом.

Я кивнул сотрудникам перед тем, как сесть. Несколько неодобрительных лиц во время моей речи смягчились, и теперь все захлопали.

Я набрался смелости взглянуть на отца, и по всему телу побежали мурашки. Он кивнул, явно довольный моей речью. Еще никогда мне не приходилось чувствовать себя такой марионеткой, как сейчас.





14




Руби



Я прочитала письмо.

Потом еще раз.

Потом третий.

Я перечитывала его снова и снова, пока буквы не начали расплываться перед глазами, и мне не пришлось часто моргать.

– Мамочки, – пролепетала я.

Мама отозвалась вопросительным восклицанием. Она сидела рядом со мной за кухонным столом и рассеянно листала каталог домашнего оборудования.

– Мамочки, – повторила я, на сей раз громче, и подвинула ноутбук с открытым письмом.

Тут она оторвалась от каталога:

– Что?

Я задержала дыхание, энергично указав на ноутбук. Мама скользнула взглядом по экрану. Она замерла и посмотрела на меня, потом снова на экран. В следующий момент она зажала себе рот ладонями.

– Нет, – приглушенно выдохнула она.

– Да, – возразила я. – Думаю, да.

– Нет!

– Да!

Мама вскочила и бросилась меня обнимать:

– Я так рада!

Я прижалась к ней и зажмурила глаза, попыталась сделать так, как делала в детстве: сосредоточилась на том, чтобы запомнить этот миг навеки. Я запомнила запах мамы, шум огня в печи, аромат свежеиспеченных лепешек и невероятную радость, захлестнувшую с головой, когда я поняла, как близко подобралась к заветной мечте.

– А я-то как рада, – лепетала я у нее на плече.