Спящие
Часть 22 из 41 Информация о книге
Конфеты в их доме под запретом. Но Либби только крепче стискивает упаковку. Внезапно мягкий мальчишеский голос окликает Сару по имени. — Эй! Она поворачивается и видит в конце отдела Акила с маленьким черным бульдогом на поводке. Вспышка счастья сопровождается желанием спрятать руки в перчатках, пригладить немытые волосы. — Привет. Сара никогда не встречала родителей Акила, но, без сомнения, это они: мужчина в сером костюме и женщина в темных брюках с зеленым шарфом на шее, копающиеся сейчас в тележке с покупками. — Где пропадала? — спрашивает Акил. Хоть кто-то по ней скучал! Сару захлестывает несказанная радость — даже страшно выразить. — Болела. — Она врет легко, даже не задумываясь. — А наш спектакль отменили, — вздыхает Акил. Под потолком вдруг оживает громкоговоритель: подгузников больше не осталось, проданы все размеры. — Это возмутительно! — негодует папа Акила. — Не думал, что можно вот так взять и оцепить целый город, — говорит Акил в своей обычной внятной манере. — По крайней мере, в Америке. — А разве город оцеплен? — Сара испытывает новый приступ паники. Сбылось одно из самых страшных пророчеств отца. В следующую секунду между ними вклинивается мама Акила. — Девочки, вы здесь одни? — спрашивает она с сильным очаровательным акцентом, на лице мелькает легкая озабоченность. Чувствуется, что матери Акила не привыкать к катастрофам. Акил рассказывал про их бегство из Египта. Его отца арестовали за какую-то статью; дождавшись освобождения главы семейства, они бросили все и эмигрировали во Флориду, а после переехали сюда, поскольку отец получил работу в колледже Санта-Лоры. От облика женщины веет спокойствием, оно проявляется во всем: в одежде, в аккуратной прическе, в золотых сережках в форме раковин. Однако осиротевшим девочкам любая мама в диковинку. — Папа знает, где мы, — отвечает Сара, но фраза невольно выдает стремление принять желаемое за действительное. Повисает скептическая пауза. Только сейчас Сара замечает, сколько кошачьей шерсти скопилось на толстовке Либби. Сестренка с аппетитом жует еще неоплаченного червячка. — Берегите себя, девочки, — произносит наконец мама Акила, экзотический акцент придает словам особый смысл. — Вам лучше вернуться домой, — подхватывает ее супруг. — Непременно, — кивает Сара. Акил явно хочет что-то сказать, но не решается. Улыбнувшись, он спешит прочь вместе со своей собачкой и невероятно красивой мамой, следом плетется отец. В соседнем отделе, опустившись на одно колено, какой-то мужчина шарит на нижней полке. — Девочки! — окликает он, когда они проносятся мимо. — Не поможете достать коробку? Мужчина поворачивается, и сразу выясняется: во-первых, это их сосед, профессор, а во-вторых, в слинге у него на груди — ребенок, маленький ротик крепко сжимает пустышку. Если профессор и узнаёт соседок, то не подает вида. Он сильно изменился. Подбородок зарос щетиной, движения робкие, неуклюжие — до коробки он не дотягивается из-за младенца. — Я достану, — вызывается Сара. Спрятав пальцы в рукава толстовки, чтобы не допустить контакта с кожей, она протягивает ему последнюю пачку детской смеси. Пугает, с какой горячностью профессор благодарит их за сущий пустяк. Внезапно малышка разражается плачем. Изо рта у нее выпала соска, которая до сих пор сдерживала звук на манер пробки в ванной. — Проклятье! — Профессор массирует крохотный голый затылок и наклоняется медленно, точно беременный. Ему явно мешает слинг. Либби поднимает соску и норовит подать крохе, но сосед хватает ее за рукав. — Нет! Не прикасайся к ней! Малышка потрясена не меньше Либби. Плач на мгновение затихает, а потом возобновляется с новой силой. — Простите, — бормочет профессор, потирая глаза. — Мне так жаль… Ощущение, что он сейчас заплачет. Не сговариваясь, девочки пятятся. Обе хотят только одного — убраться подальше отсюда, и поскорее. На кассе Сара испытывает непонятную слабость в суставах. Особенно в ногах, а еще в спине, как будто каждый мускул требует отдыха. — Ты в порядке? — спрашивает Либби. Наверное, переутомление, думает Сара. Длинная очередь продвигается медленно, пакет с кошачьим кормом оттягивает руки. — В полном, — заверяет она сестру. Дальнейшее начинается со странного звука: хруста яичной скорлупы по линолеуму. — О господи! — раздается в молочном отделе. — Господи! Единственный крик образует секундный вакуум. Все как по команде оборачиваются и видят женщину, распростертую на полу в луже яичных желтков. Сара хватает сестру за руку и вслед за остальными мчится к выходу. Людской поток устремляется к дверям. Возникает давка — автоматические створки норовят захлопнуться, но толпа рвется наружу под аккомпанемент оглушительного звона. Внезапно Сара замечает соседа — на раскрасневшемся лице застыло отчаяние. Прижатый к стеклянным витринам, он заслоняет малютку двумя руками. — Осторожнее! Не напирайте! — надрывается он. — У меня ребенок! Девочки выскакивают на улицу и бегут без остановки два квартала. На свежем воздухе слабость отступает. Солнце и прохладный ветерок приятно ласкают кожу. Вкусовые рецепторы смакуют жевательного червячка. Со мной все хорошо, успокаивает себя Сара. Все хорошо. Однако в паре кварталов от дома желудок пронзает острая боль и стремительно поднимается вверх, к позвоночнику. Появляется непреодолимое желание лечь. Как по заказу впереди маячит островок жухлой травы. — Погоди минутку, — просит Сара, опускаясь на землю. — Ингалятор с тобой? — хлопочет Либби. — Это не астма. — Сара подтягивает колени к груди, закрывает глаза. — Только не это! — вскрикивает Либби. — Господи, только не это! Но Саре не до страха, внезапно все вокруг сводится к одному — невыносимой боли, проникающей в каждую клеточку. Как будто издалека доносится грохот: Либби роняет пакет с кошачьим кормом на асфальт. — Только не засыпай! Пожалуйста, не спи. Чудовищный приступ длится минуту, потом на Сару вновь обрушивается реальность: запах травы, грязь, прилипшая к подошвам, дрожащий голосок Либби. Всю дорогу до дома боль накатывает волнами. Приходится делать привал в лесу. — Тебе нельзя спать, — твердит Либби уже за порогом. — Ни в коем случае. Однако Сару тянет прилечь. Стиснув зубы, она взбирается по ступенькам. Если свернуться клубочком, болит не так сильно. Она словно проваливается в черную дыру: уже не слышно ни отчаянных воплей котов, ни стука корма по дну мисок. Сара съеживается на своей кровати с балдахином, до подбородка закутывается в зеленое стеганое одеяло, нога в носке выглядывает из-под простыней. Стянутые в конский хвост волосы разметались по подушке, капюшон толстовки сбился набок. Веки сомкнуты. Рот приоткрыт. В уголках губ скопилась слюна. Дыхание размеренное и ровное. Забыта паника в супермаркете и деньги, выброшенные на червячков. Стирается из памяти лицо женщины в очереди и мужчина, лихорадочно толкающий тележку к дверям. Случись вам задолго до эпидемии обратиться к специалисту с вопросом, почему люди проводят часть суток в беспамятстве, вам бы ответили фразой, бытующей еще со времен Древней Греции: в теории люди спят затем, чтобы забыть. Как утверждают эксперты, во сне мозг фильтрует события минувшего дня и отсеивает ненужные воспоминания. В сознании Сары остается лишь ласковый взгляд Акила, когда тот спросил, где она пропадала, мелодичный голос его матери и тепло влажной ладошки Либби по дороге домой. В отличие от большинства, Сара все же просыпается. Ее будит крик. Либби. Либби кричит у изножья кровати. — Я думала, ты не очнешься! Сара по-прежнему во власти сна. Снилось что-то про маму. На ней был зеленый кардиган, как на фотографии, которая хранится в ящике стола. Еще кухня. Они сидели на кухне. Однако попытка облечь сон в слова рассеивает чары — так некоторые звезды исчезают с неба, если смотреть на них в упор. Сара стряхивает с себя остатки дремы и снова оказывается в спальне, сквозь щели в заколоченных окнах сочится солнечный свет. Рядом сестренка, глаза покраснели от слез. — Тебе нужно в больницу. — Либби стаскивает с нее одеяло. Простыня покрыта бурыми пятнами. — У тебя кровь. Сон выветривается окончательно, остается лишь горькое послевкусие, как царапины от коньков на льду. — Постой… — Сара садится и чувствует, что джинсы промокли насквозь. — Мне надо подумать.