Спящие
Часть 23 из 41 Информация о книге
Когда ситуация проясняется, на душе становится чуточку легче. — Я не больна, — объявляет Сара. Сара не относилась к числу тех, кто с нетерпением ждет заветного дня. После просмотра видео в школе она надеется, что ей повезет и ее минует неприятная участь. Собственно, почему бы и нет. В голове не укладывается, как такая аномалия может считаться естественной. — Не думала, что будет столько крови! — кричит она сестренке через дверь ванной. Адреналин сопровождает каждый новый шаг: вот Сара снимает джинсы, подкладывает несколько слоев туалетной бумаги, которую чуть погодя сменит сложенное полотенце, глотает две таблетки панадола. Ей немного стыдно и радостно, что отца нет сейчас рядом. Мелькает мысль о матери Акила — она наверняка сумела бы помочь. Сара слышит возню в коридоре. Следом раздается странный хрюкающий звук. — Либби? — зовет Сара. Тишина. Она выскакивает из ванной и обнаруживает Либби на полу. Сестра хохочет. Давится от смеха. — Это не смешно! Либби держится за живот, словно боится обмочиться. — Прекращай! — рявкает Сара. Но Либби не унимается. — Хватит! — Не могу! Я думала, ты умираешь, — стонет Либби. Привлеченные шумом котята трутся мордочками о ее плечо. — И глянь на свои джинсы. Но Сара лишь смутно ощущает животное безразличие вселенной, безжалостную, как вирус, сущность природы, которая неустанно множит свои невзгоды. 30 В миле от городской границы на придорожную стоянку перед поворотом в лес начинают стекаться родители. Ближе не подпускают солдаты. Это возмутительно, переговариваются между собой мамы и папы. Прямое нарушение прав их детей. Они звонят адвокатам. Звонят представителям и сенаторам своих штатов. Звонят в СМИ. Наблюдают, как военный транспорт въезжает и выезжает из города. Чей-то отец пробует забраться в кузов военного грузовика, но его прогоняют солдаты. Одни ночуют в машинах. Другие в палатках. По очереди катаются за едой. Они собираются небольшими группками, делятся новостями и одеялами. Большинство детей до сих пор не уснули, так почему не выпустить их из города и не позволить переждать карантин дом? Появляются плакаты с протестными лозунгами. Камеры. Среди собравшихся — мама ничего не подозревающей Мэй. Который день она ночует на границе в своем «универсале». Хоть какая-то отдушина — находиться в относительной близости от ребенка. Мэй вторые сутки не отвечает на звонки. Молчание может означать только следующее — либо она заболела, либо это очередное доказательство извечной истины: родители пекутся о детях куда больше, чем те о них. 31 Спустя сутки после объявления карантина Мэтью и Мэй присоединяются к толпе у заграждения на Рекуэрдо-роуд. Они стоят плечом к плечу в джинсах и толстовках, лица скрыты за белыми масками, на руках синие перчатки. Мэй озирается по сторонам. Нервничает. Мэтью смотрит прямо перед собой. Именно Мэй предложила сдаться. В ней зреет нечто доселе неведомое, масштабное, как чувство долга. Вопреки ожиданиям, Мэтью соглашается. Он все хорошенько обдумал. — Это максимум того, что мы можем сделать для остальных людей. Однако Мэй руководствуется не столько доводами рассудка, сколько наитием — она нутром чует, что поступает правильно. Два ряда ограждений высятся посреди дороги, где заканчиваются государственные лесные угодья и начинается Санта-Лора, отмеченная россыпью хижин в лесу. На старом указателе неподалеку виднеется надпись «Добро пожаловать в Санта-Лору». Каких-то два месяца назад Мэй ехала по этой самой дороге в мамином «вольво», нагруженном новыми простынями, новыми нарядами и даже мини-холодильником, который так и пролежал в коробке. Сколько надежд, сколько чаяний она возлагала на эту поездку, как верила, что в Санта-Лоре начнет все с чистого листа. Толпа громко требует продовольствия, воды, а главное — информации. Какой-то мужчина спрашивает о дочери. Женщина разыскивает мужа. — Его увезли на «скорой» — и с концами! — твердит она. На все вопросы двое военных за забором реагируют одинаково — медленно качают головой. На них камуфляжная форма, тяжелые ботинки и солнцезащитные очки. Они бы рады помочь, но нечем. Вид у них и впрямь виноватый, как у нашкодивших мальчишек, но на боку тускло мерцают черные стволы винтовок. — Возвращайтесь домой, — бубнит сквозь маску солдат. — Там вы будете в безопасности. — Но мы не местные! — кричит женщина в мятом деловом костюме. Они вместе с девятью-десятью коллегами приехали сюда на конференцию. — А теперь нас не выпускают. — По босым ногам Мэй узнает в ней женщину, увиденную накануне. — И куда нам деваться? В небе парят два вертолета с телевизионщиками. Со всех каналов репортаж о сбежавших студентах потеснила поистине шокирующая новость: впервые в истории США изолировали целый город. — Ау, парни! — пытается привлечь внимание караульных Мэтью. — Здесь, вообще-то, очередь! — осаживают его из толпы. Час ожидания не приносит результатов. По небу плывут перистые облака. Какой-то пес семенит по дороге, волоча за собой поводок. «Чья собака? — спрашивают в толпе. — Чья собака?» Вопрос повторяется, пока пес не исчезает из виду, жетоны на ошейнике болтаются непрочитанными, поводок по-прежнему шуршит по земле. Сложно не думать, какая судьба постигла человека, выпустившего этот поводок. Когда подходит их очередь, Мэтью и Мэй преуспевают не больше других. — Кто вас сюда направил? Разворачивайтесь, — ворчат солдаты. — Но мы контактировали с зараженными и сейчас хотим сделать как лучше, — упирается Мэтью. Военные переглядываются: они явно принимают Мэтью за чокнутого. Наконец один достает желтую листовку и тычет пальцем в номер телефона. — Обращайтесь туда. — Мы уже звонили, — вклинивается Мэй. — Они сказали идти к вам. — Ну позвоните снова, — пожимает плечами военный. — Уточните. Поблизости раздается крик. Скрежет металла по мостовой. — А ну стоять! — рявкают солдаты. Какой-то мужчина пытается перелезть через заграждение. — Саид! Вернись! — взывает к нему женщина. — Ни с места! — командует ближайший к Мэй военный. Он не вскидывает винтовку, но если присмотреться, видно, как пальцы крепче стискивают ствол. — Вы не имеете права нас удерживать. — Мужчина говорит с акцентом, но Мэй не может разобрать, с каким именно. — А как же свобода личности? На нем серый костюм и классические туфли. Он уже перекинул одну ногу через забор. — Саид! — силится образумить его женщина. — Какая муха тебя укусила? К ее голосу присоединяется второй, мальчишеский: — Папа, перестань. Пожалуйста! Женщина продолжает молить на другом языке, очевидно на арабском, но наверняка не скажешь. Привлеченные разыгравшейся драмой, вертолеты снижаются и кружат почти вплотную. Мужчина бредет между заборами как по опустевшему рву. Стеклянный взгляд, неуверенная походка. Внезапно он заливается слезами. Впереди темнеют леса и горы — лесные угодья простираются на двадцать квадратных миль по обе стороны дороги. Мужчина продолжает идти. Взбирается на второе заграждение. — Не двигаться! — приказывают солдаты, однако нарушитель даже и не думает подчиняться. Под подошвами его ботинок блестит желтая светоотражающая разметка, пока он преодолевает последнюю преграду. Солдатам почти удается его поймать, но в последний момент мужчина уворачивается и тяжело приземляется на асфальт. Мэй замечает в их глазах страх — страх дотронуться до потенциально зараженного. На мужчину наставляют винтовки. — Прошу, не стреляйте! — рыдает женщина в бежевых брюках, золотых сережках и с зеленым шелковым шарфом на шее. Рядом с ней мальчик лет одиннадцати-двенадцати. — Не знаю, что на него нашло. Вообще он профессор. Мужчина устремляется к солдатам. — Выпустите меня! Вы обязаны нас отпустить. — Сэр, пожалуйста, — пробуют образумить его военные. И уже мягче добавляют: — Возвращайтесь домой.