Стеклянные дома

– Если только я тебе нужен, Изабель.

Она задумчиво сказала:

– Понимаете, при вас они скорее выложат правду, поскольку вы их знаете и вам известно, чем они занимались в последние дни. Но, – она улыбнулась и пожала плечами, – если они решат лгать, пусть лгут.

Эти слова были не такими уж несправедливыми, как могло показаться.

– Я надеюсь, ты пообедаешь с нами и останешься на ночь, – сказал он. – И может быть, нам удастся сравнить наши впечатления.

В его присутствии во время допроса все будут на коротком поводке. Будут вынуждены говорить правду. Что, конечно, было важно при расследовании убийства.

Но возможно, не так важно, как ложь.

Ложь не обязательно свидетельствует о том, что лгущий – убийца. Но она ускоряет процесс отбора. Вот люди, которым нечего скрывать. А вот люди с секретом.

Ложь была светом. Тем, который превращался в луч прожектора, рано или поздно высвечивая человека с самой большой тайной. Человека, которому хотелось скрыть гораздо больше, чем всем остальным.





* * *


Жан Ги Бовуар удобно устроился в кабинете дома Гамашей и стал ждать соединения с Интернетом.

Не многие могли найти скрытую в долине деревню Три Сосны, включая и спутники, обеспечивавшие интернет-покрытие почти всей планеты. Деревня находилась на выселках цивилизации, информационный суперхайвей которой проходил поверху. А Три Сосны провалились в дорожную яму.

Но, будучи свидетелем неописуемой жестокости в городах и других крупных поселениях, Жан Ги пришел к убеждению, что достоинства «цивилизации», вероятно, преувеличиваются. Ну, если не считать доставку пиццы на дом.

А здесь можно было взять книгу в магазине Мирны, сесть в бистро Оливье, почитать в тишине под café au lait[29] и мягчайший круассан из пекарни Сары.

Могло ли это заменить айфон и доставку пиццы?

«Non», – пробормотал он, нетерпеливо ерзая на стуле и страдая без беспроводного высокоскоростного и большой приправленной.

Примитивный, сводящий с ума, шумный и ненадежный Интернет с подключением к телефонной линии через модем достиг стадии визжания, словно боялся соединиться с внешним миром.

«И все же это лучше, чем то, что есть у нас в некоторых местах», – всегда напоминал Бовуару шеф, когда тот ворчал, включая медлительный модем.

Пока шло подключение, Бовуар поглядывал в окно. Он видел, как техническая группа выгружает оборудование из фургонов и затаскивает в церквушку. Везет же Лакост – иметь такой оперативный штаб прямо на месте убийства. Теплый, сухой, с водопроводом и холодильником. С туалетом.

– С кофеваркой, черт побери, – пробормотал он.

Лакост даже на улицу выходить не придется, а это, по мнению Бовуара, было большим преимуществом.

Как же это не походило на те места, где они – он и его тесть – вынуждены были работать, расследуя убийства по всему Квебеку.

Палатки, раскачивающиеся рыбацкие лодки, сараи, пещеры.

Однажды Бовуар рассказал Анни про дворовую уборную, где они оборудовали оперативный штаб, но она отказалась ему верить.

– Спроси у отца, – предложил он.

– И не подумаю, – рассмеялась она. – Ты пытаешься меня подставить. Это провокация, месье. Я выдвину против тебя обвинение.

– Ты меня накажешь? – спросил он с наигранной надеждой. – Я плохой, плохой мальчик.

– Нет, ты глупый, глупый мальчик. И, помоги нам Господь, ты теперь еще и отец. Я придумала для тебя вагон и маленькую тележку новых наказаний. Оноре впервые попробовал чернослив. Ему понравилось.

Но Бовуар говорил правду. Они с Гамашем, тогда старшим инспектором, расследовали убийство сурвивалиста в Сагенее. Тело нашли в сожженной хижине, и единственным сооружением, которое там имелось еще, была дворовая уборная.

«На два очка», – отметил Гамаш, словно это была какая-то роскошь.

«Я буду сидеть здесь», – сказал тогда Бовуар, подтаскивая камень к пеньку и раскрывая свою тетрадь.

В два часа ночи пошел дождь, и Бовуар постучал в дверь уборной.

«Кто там?» – вежливо спросил Гамаш.

Бовуар заглянул в полукруглое окошко хилой двери: «Впустите меня».

«Тут не заперто. Только сначала вытри ноги».


Они провели там полтора дня, собирая на пожарище вещественные доказательства. Допрашивали «соседей», разбросанных там и тут по лесу. Большинство из них были такими же сурвивалистами или охотниками. Следователи пытались найти хоть кого-нибудь, кто признался бы, что знаком с жертвой. Но эти люди едва ли признались бы даже в знакомстве с самими собой.

Там не было Интернета. Не было модемов. Не было телефонов. Не было ничего. Кроме, благодарение богу, туалетной бумаги. А еще спальных мешков, воды, пищевых пакетов и спичек – все это Гамаш и Бовуар принесли с собой.

Они воткнули в щели в стенах листки бумаги для заметок и нанесли на них схемы расположения подозреваемых. Стало почти уютно.

– А убийцу вы поймали? – спросила Анни.

Эта история ее захватила, и ее адвокатский ум неохотно согласился с тем, что Жан Ги говорит правду.

Она слушала восторженно. И он тоже восторженно слушал ее истории.

– Поймали. С помощью изобретательной, отточенной логики, звериного ин…

– Он сам сдался, да?

– Нет. – Жан Ги не сдержал улыбку, предаваясь воспоминаниям. – Он вернулся, чтобы забрать систему фильтрации воды, которая была у убитого. Видела бы ты его лицо, когда мы с твоим отцом вышли из уборной.

Анни так смеялась, что чуть не описалась.

Наконец компьютер подключился к Интернету, и Жан Ги развернулся и поднял руки над клавиатурой.

У него имелся список конкурирующих приоритетов. Но первый был очевиден.

Бовуар быстро отправил письмо Анни, сообщил ей о случившемся и о том, что как минимум эту ночь проведет у ее родителей.

Он писал и тосковал по ней. По Оноре. По их теплу, их запаху.

«Скучаю, – ответила Анни. – Надеюсь, это не на два очка».

Это словосочетание стало для них кодовым обозначением крупной передряги.

Потом Бовуар набрал «Повелитель мух» и нажал «ввод».





* * *


– Клара? – позвала Мирна.

Дом был погружен почти в полную темноту, если не считать единственной лампочки, горевшей в гостиной.

Мирна включила свет, и из тьмы возникла веселенькая кухня. Пустая.

Ей не хотелось беспокоить подругу, если та спала. Но Мирна подозревала, что после богатого событиями дня им всем нелегко будет уснуть.

Когда Арман вернулся домой, они с Кларой ушли, понимая, что эти двое хотят остаться одни.

– Господи, ты меня разбудила, ты, большая куча… одежды.

Едва не подпрыгнув от испуга, Мирна повернулась к дверному проему между кухней и гостиной. Там стояла старая, слабоумная, задрипанная поэтесса. И ее утка. Со взъерошенными перьями.

– Одежды?

– Ладно, я хотела сказать «дерьма», но Михаил попросил меня быть повежливее. Поэтому я буду тебе признательна, если ты будешь заменять все мои упоминания о дерьме на другие слова.

Мирна глубоко вдохнула через нос и с шумом выпустила воздух изо рта. И начала волноваться, как бы Рут и в самом деле не протиснулась на небеса с помощью выжившего из ума архангела. Ведь тогда…

– Где Клара?

– Откуда я могу знать, курица дерьмоголовая?

– Какое слово я должна поставить на замену?

– Мм, мне нужно подумать.

Клара могла находиться только в одном месте. Она неизменно уходила туда, когда ей было плохо.

– Вот ты где, – сказала Мирна, тихонько постучав в дверь мастерской.

Свет был включен. Не ярко. В достаточной мере, чтобы имитировать непрямые лучи утреннего солнца.