Супербоги

[Ах!]

У Кэти была племянница, нежная блондинка Бетти Кейн, которая впоследствии бросила борьбу с преступностью и стала профессиональной теннисисткой, – и да, легко себе представить, как ушлые нейроны Уэртема поспешно переиначивают эту новую и потенциально более извращенную картину путаных отношений в завлекательный порносюжет. Подозрительный союз трех холостяков – Брюса, Дика и Альфреда – отнюдь не сменили на приличную семью с Мамой, Папой, Сестрой, Младшим и Собакой (примерно тогда у главных героев завелась находчивая немецкая овчарка в маске по кличке Туз); напротив, эпоха Уэйна—Кейн воспринимается как уму непостижимая, эмоционально заряженная, психосексуальная истерическая катавасия. Эмоциональные манипуляции и жестокое обращение двоих взрослых людей с явно страдающим Робином – к примеру, в истории «Бэт-Майт знакомится с Бэтгерл» – побудили Леса Дэниэлса в его книге «Бэтмен: полная история» отметить: «Если комикс, как утверждал доктор Уэртем, действительно способен сделать человека геем… этому комиксу, пожалуй, хватило бы запала».



Можно было предугадать, что бунт против Кодекса Комиксов выльется в такой вот разрушительный зашифрованный замер психосексуальной температуры Америки. Выжатые как лимон и со всех сторон теснимые копами конформизма, создатели комиксов избрали герметический путь. Их откровения и ярость преображались в детские сказки, но трудно не различить в них поклона гомосексуальному андерграунду и отзвуков наркотических, психоделических видений Гинзберга и Берроуза.

Вообразите, как в историях скупого на эмоции, правдоподобного Бэтмена двадцать первого века, сыгранного Кристианом Бейлом в фильмах Кристофера Нолана, возникает все то, что выпало на долю Бэтмена пятидесятых: Радужный Бэтмен, Бэтмен-Зебра, Существо из Измерения Икс, напоминавшее одноглазую тестикулу на ногах-стебельках. Заголовки встречались такие: «Бэтмен из джунглей», «Бэтмен-русал» («ДА, РОБИН. Я СТАЛ РЫБОЧЕЛОВЕКОМ»), «Долина гигантских пчел» («РОБИН! ЕГО ПОЙМАЛИ И СДЕЛАЛИ ШУТОМ ПРИ ДВОРЕ КОРОЛЕВЫ ПЧЕЛ!») и «Бэтмен становится Бэт-Малышом»; вседозволенность царила полнейшая. И такого добра было навалом: целое десятилетие длилась беспримесная шиза, поскольку авторы DC из кожи вон лезли, только бы не выпускать Бэтмена туда, где ему, вообще-то, самое место, – на заполоненные преступниками улицы.

Телесные метаморфозы, подчеркивание сильных эмоций – Уайзингер заложил фундамент для серебряного века, подготовил комиксы к прибытию реактивного, сверхзвукового ЛСД-сознания, которое в мгновение ока превратит величайшее в мире собрание молодежи в самопровозглашенных сверхлюдей.

Но прежде ради успеха психотерапии надлежало завершить процесс миниатюризации, сжатия и самоуничтожения. Возникла гибнущая звезда, черная дыра, откуда ускользнуть мог только бог – или же идея. Ведь из черной дыры не вырваться даже свету. Горизонт событий обозначает пределы человеческой науки, а не человеческого воображения.

И тут явился Флэш, который бегал быстрее скорости света.

И все растаяло.

Все потекло.





Глава 6

Химикаты и молния




Согласно книге Джерарда Джонса и Уилла Джейкобса «Герои комиксов», всестороннему обзору комиксов серебряного века, представители Госдепартамента США просили поставщиков массовых детских развлечений воспитывать в читателях интерес к науке и технологиям – такая попытка вырастить поколение ученых, способных реализовать президентские космические мечты.

Итак, Кеннедимен: астронавт, красавец-ученый, уверенный и предприимчивый первопроходец с красивой женой или подругой, устремляет взор к звездам или сияющему будущему. Злых безумных ученых прошлого сменили наиразумнейшие из научных героев. К середине 1960-х страхи, нагнанные спутником и Юрием Гагариным, отступили перед героизмом Джона Гленна и астронавтов «Меркурия»[91], и американские герои серебряного века излучали уверенность. Эти мужчины и женщины уже победили в холодной войне, и армии их детей росли в мире, который обещал им наследование Земли.

Редактор DC Comics Джулиус Шварц пережил эпоху дешевых журналов и ранний фэндом. Он был давним коллегой Уайзингера, а также литературным агентом культовых писателей – в том числе Г. Ф. Лавкрафта и Рэя Брэдбери. В комиксы он принес спокойную солнечную рациональность и любовь к идеально выверенным фантастическим головоломкам, зачастую строившимся вокруг решения химических и физических задач. Стиль он предпочитал бестревожный – ни мрака, ни дурачества.

Ядром команды Шварца стали художник Кармайн Инфантино и два автора, Гарднер Фокс и Джон Брум. Джил Кейн, еще один игрок основного состава, был лихим остроумцем и денди, а стиль его находился где-то посередине между Мэком Рэбоем и Джеком Кирби. Кейн немножко злоупотреблял шаблонными позами, но в остальном работы его были четкими, свежими и динамичными. Его герои обладали конституцией балетных танцоров, а не борцов и силачей – возникла новая женственная грация, которую Инфантино придал и своим американским суперпионерам. И вот эта команда перезапустила Флэша.

Вы, вероятно, помните Флэша золотого века под именем Джея Гаррика – надышался парами тяжелой воды, ля-ля-тополя. Когда Шварцу предложили возродить персонажа, рассказать о нем новые истории и так протестировать отклик рынка на возвращение супергероев, Шварц согласился – но при условии, что ему разрешат написать всю серию с нуля, сохранив только имя героя и способность развивать суперскорость. Новый Флэш впервые появился на страницах «Showcase» № 4 в конце 1956-го и мгновенно прогремел – вспышкой молнии (сообразно своему прозвищу) открыл серебряный век.



Барри Аллен был самым быстрым человеком на Земле. Он бегал быстрее самой быстрой машины, самого быстрого реактивного самолета. Он бегал так быстро, что скакал через океаны, точно камешек по воде или Иисус на ракетном топливе. На пределе возможностей он мог семь раз за секунду обежать вокруг Земли, достигнув скорости света и «вибрируя» своими атомами сквозь твердые объекты. При помощи чудесной и абсурдной супермашины, Космической беговой дорожки, он даже мог преодолеть временной барьер. Облачаясь в красный антифрикционный костюм, Флэш пользовался своими фантастическими способностями, дабы защищать граждан в Централ-сити и за его пределами.

Андрогинного, юркого, обтекаемого и умного Флэша закономерно наделили наикрутейшим комиксовым костюмом. Костюм этот, классика дизайна, был сплошным с ног до головы, красным, как «феррари», и с нулевым трением. На маске у Флэша были декоративные «наушники» с крошечными золотыми крылышками Гермеса, напоминавшими украшение с капота некоего невероятного концептуального автомобиля. Желтая молния рассекала круг на груди справа налево, как каббалистическая вспышка магического прозрения. Этот костюм летающего лыжника притягивал взгляд и подчеркивал великолепные ягодицы героического бегуна. На ярко-желтых сапогах были ребристые подошвы в дюйм толщиной и обтекаемые крылышки на лодыжках. Чистейшей ёклмодерновостью и графичностью этот костюм уступал лишь костюму напарника и племянника Флэша, Уолли Уэста, он же Юный Флэш.

Восхитительный костюм Барри прятался в кольце и выстреливал оттуда по необходимости, второй кожей обволакивая его гибкую мускулатуру. Кармайн Инфантино рисовал Флэша как бегуна – не борца, не здоровяка. Безудержными выразительными мазками и целым рядом новых визуальных эффектов, изображавших мерцающее пятно супербыстрого человека в движении, Инфантино вырвался из статичного, спрессованного стиля пятидесятых. Точно «Обнаженная, спускающаяся по лестнице» Марселя Дюшана и футуристические полотна Умберто Боччони[92], этот Флэш представал перед нами многорукой чередой фигур, мчащихся сквозь время. А вот городские пейзажи Инфантино неизменно застывали на двумерных сценических задниках – точно картонные силуэты модернистских небоскребов, абрисы, вечно маячащие на горизонте, эстампы джазовой эпохи на стенах у молодых яппи.

Барри Аллен, приветливый, стриженный ежиком криминалист, однажды припозднился в лаборатории, где нечаянная молния, ударившая в стеллаж с химикатами, а заодно и в Барри, наделила этого последнего суперскоростью. Злодеями его выступали шельмовские воплощения научных сил – термодинамических (Тепловая Волна, Капитан Холод), оптических (Мастер Зеркал), метеорологических (Погодный Волшебник), звуковых (Крысолов), гироскопических (Волчок), химических (Мистер Элемент)[93]. Сюжеты зачастую разворачивались вокруг какого-нибудь простого научного факта. И однако, ощущение, будто тебе читают лекцию, возникало редко. Мальчики серебряного века именно эти научные факты и хотели знать – а кто научит лучше, чем это новое воплощение одного из старейших наших богов? Химические реакции разыгрывались как драмы, уроки по физике превращались в грезы о скорости и романтике.



И вот тут к последовательности событий подключился я: родился в час ночи в последний морозный день января 1960 года. Флэш всегда был моим любимым супергероем. Даже теперь, если б можно было выбрать себе суперспособность, я бы взял пример с него.

Самые любимые мои истории про Флэша рисовал Инфантино и писал вышеупомянутый Джон Брум, который понимал, куда движется этот «Кеннедимен». Первопроходческий дух, что гнал американскую молодежь в далекий космос, разгонял и обратный драйв – во внутреннее пространство. За десять лет до того, как Стэнли Кубрик запустил Кира Дулли сквозь небесный калейдоскоп в финальном акте «Космической одиссеи 2001 года», элегантный торчок Брум уже проводил взаимосвязи между Джоном Гленном и Дейвом Боуменом из «Космической одиссеи» и посылал опрятных героев вроде Барри Аллена и Хэла Джордана (нового Зеленого Фонаря) за горизонты событий к совершеннейшему безумию, какого молодые читатели еще никогда не видали. Брум, хипстер и поклонник джаза, в мерцающем тумане колотил по клавишам пишмашинки на севере штата Нью-Йорк или в Париже, – ну и как могли его летчики-испытатели, полицейские и астронавты не словить приход от испарений?

Для стриженого Барри Аллена крайние пределы психоделии были производственным риском. Как и с астронавтами, которых он напоминал, с Барри можно было рассчитывать, что он отправится за границы разума и вернется, не лишившись рассудка и не обгадив алый костюм. Бэтмен, допустим, сталкивался с замысловатыми смертельными ловушками, Супермен разбирался с инопланетными захватчиками – но криминалист Барри Аллен мог на несколько выпусков подряд застрять в галлюцинациях, точно вызванных сальвией дивинорум[94]. В одной серии он превратился в деревянный манекен и, обесчеловечившись, путался в нитках. В других эпизодах на него накладывали проклятие, из-за чего он переставал различать все цвета, кроме зеленого, или его расплющивали, превращая в живой булыжник, – он звал на помощь из мостовой, а по нему, ничего не замечая, торопливо шагала толпа. Но шедевр появился в августе 1966-го – «Флэш ставит свою жизнь на… тебя!». Насколько я помню, это одна из первых историй, мощно повлиявших на мое юное сознание. Многие свои писательские мании и опасения я могу отследить до этого истока.





«Flash» № 163, обложка Кармайна Инфантино и Джо Гьеллы. © DC Comics

СТОЙ! Не пропусти этот выпуск! От тебя зависит моя ЖИЗНЬ!

Неужели это последняя битва самого быстрого человека на Земле? Флэш ставит свою жизнь на… ТЕБЯ!



На обложке изображался Флэш крупным планом. Фон был черный, сплошной, без деталей. Флэш вытягивал руку на первый план, точно стоял от нас в паре шагов, почти в натуральную величину, и обращался прямо к нам. Лицо у него было бешеное. Глаза – как у святого, созерцающего бесконечность. Ладонь, размером почти с настоящую, выставлена вперед, останавливает нас. Он Флэш – самый быстрый человек на Земле. Яркая красная реплика в черноте у него над головой так нам и сообщала.

«СТОЙ! – кричал он дюймовыми буквами. – НЕ ПРОПУСТИ ЭТОТ ВЫПУСК! ОТ ТЕБЯ ЗАВИСИТ МОЯ ЖИЗНЬ!»


Самый быстрый человек на Земле велел нам остановиться, ломал четвертую стену второго измерения, обращаясь к нам с просьбой. Впервые супергерой выглянул из плоскости картинки в теоретическое высшее измерение, которого не видел, но постигал интуитивно, и взывал к читателям о помощи. Он, видимо, даже понимал, что находится в комиксе. Его мир – не наш мир; мы разделены мембраной, твердой и проницаемой, как зеркало Алисы. То был подлинный поп-арт в своей естественной, массовой платонической форме. То было искусство как продукт – галерейные работы Роя Лихтенштейна[95] могут лишь стремиться к подобному, – и обложка Инфантино, увеличенная до двадцати футов в высоту, прекрасно смотрелась бы в нью-йоркском Музее современного искусства или «Тейте».

А внутри начиналась история. В один прекрасный день Флэш вляпался в стычку со злым негодяем, изобретателем нового оружия, от которого люди забывали всех, кто пересекал траекторию его луча. Негодяй провел испытания на своей кошке Джессике, которую все мигом забыли, отчего животное исчезло навеки, точно дерево, которое не падает в несуществующем лесу. Дать кошке имя, упомянуть всего на двух панелях, а затем обречь на забвение – типично брумовская деталь. Мы, читатели, запомним Джессику навсегда. А вскоре оружие было обращено на Флэша. Поскольку теперь никто его не помнил и не узнавал, он стал рассеиваться, как дымное колечко.

«НАША ВЕРА В СЕБЯ СТРОИТСЯ НА ТОМ, ЧТО ДУМАЮТ О НАС ДРУГИЕ, – А БЕЗ ЭТОГО ТЫ СРАЗУ НАЧИНАЕШЬ ТЕРЯТЬ СВОЮ ЛИЧНОСТЬ!» – объясняет злодей тающему супергерою.

Этот ужас пробрал меня до костей. Мне знакомы были сны, в которых тащишь свое бесчувственное свинцовое тело сквозь клейкий воздух, как в замедленной съемке, и я догадывался, что невесомое газообразное тело – пытка пострашнее.

И вот перед нами Флэш – обалделый, распыленный, но еще сознает себя, личность на грани распада, истощившаяся до бестелесной абстракции. В материальном мире он действовать больше не мог, и Инфантино рисовал его как летучий красный дым, силуэтом смутно напоминавший человека, и этот дым швыряли и драли потоки воздуха от прохожих на улице. Словно избавленный от «самости» буддист, Флэш витал на улицах Централ-сити мазком живого рассеивающегося сознания. Инфантино умудрился нарисовать, как ощущается Альцгеймер. Как выберется наш герой из этой финальной ловушки? На случай, если вам интересно: одна маленькая девочка, чью куклу он в тот день спас из реки, отчего-то все равно помнила Флэша и через нее он собрал свое бытие заново.

Взрослые, быть может, осудят простенькое нравоучение, неубедительные мотивации и сочтут историю Брума легковесной. Это правда, многие его работы пустоваты и неглубоки, однако эта проникала в самое нутро. Ясно и подробно она описывала распад крепкого супергеройского тела, в серебряном веке происходивший повсеместно. Она изображала конец трипа, ужасное ошеломление утраты личности и воли – утраты, которую переживут столь многие молодые люди, во времена войны не готовые к психоаналитическим эффектам химического дитяти Альберта Хофмана. И эта история учила их, что вернуться назад можно лишь через доброту, связь с людьми и общность.



Кроме того, истории Флэша были занимательным источником так называемых флэш-фактов: редакция прерывала повествование и объясняла, как скорость ураганного ветра может вогнать соломинку в деревяшку или как свет солнца доходит до нас за девять минут, поэтому лишь спустя девять минут мы узнаем о том, что оно погасло. Флэш-фактами можно было шикарно потрясать учителей и родителей, плюс они доказывали, что комиксам есть что предложить достойному молодому поколению безусых новых футурианцев[96].

«Флэш» – работа адекватных взрослых, которые взаправду понимали детей. Центральные женские фигуры в комиксах Шварца привносили в сюжет деловитую самоуверенность, которая контрастировала с титанической, но зачастую жестокой и слащавой чувственностью историй про Супермена и Бэтмена. В изящных руках Инфантино или Кейна женщины вроде Айрис Аллен, Сью Дибни и Джин Лоринг одевались по последнему писку парижской моды. Они стриглись, следя за свежими веяниями. Отчасти это влияние Кодекса, который требовал, чтобы у женских персонажей были реалистичные пропорции и скромный наряд, но в результате героини Шварца стали модными красавицами в стиле Джеки Кеннеди. Мужчины, если не носили супергеройский костюм, одевались в слаксы, блейзеры и шляпы трилби и ходили с салонными стрижками – покороче на затылке и на висках. В этих комиксах родилась и пышно расцвела эстетика, которую однажды назовут метросексуальной. И все эти люди тусовались вместе – все эти постоянные молодые пары с хорошей работой, позитивным подходом к жизни и тайной борьбой с преступным миром, которую они по-прежнему скрывали от любимых.

А еще Шварц создавал общую вселенную. Флэш дружил с Зеленым Фонарем, Хэлом Джорданом. Еще он дружил с профессором физики из Айвитауна Рэем Палмером, также известным как Атом, и его подругой-адвокатессой Джин Лоринг. Он приятельствовал с Вытягивающимся Человеком, Супергибким Сыщиком Ральфом Дибни и его женой Сью. Они не дрались друг с другом, как более поздние марвеловские персонажи. Они не изливали чувства через край. Они ездили на пикники, которые регулярно прерывались замечательно мелкими, почти что вежливыми инопланетными вторжениями – из тех, что с легкостью отражаются применением некоего причудливого научного факта, от которого для захватчиков становится пагубна обыкновенная поваренная соль или H2O. Сексуальность этих персонажей не вызывала ни вопросов, ни сомнений. Они были непринужденны, космополитичны и воплощали самую суть нашего «Кеннедимена», нашего послевоенного первопроходца, астронавта, американской ролевой модели с Мэдисон-авеню. Они были полны надежд в ясном утреннем свете Бога Солнца. Трогательны в своей уверенности.

А затем президент погиб. Пали золотые стены Камелота, хлипкие, как любые сценические декорации, и взорам открылись ревущие кровавые топи Вьетнама, где два миллиона потенциальных астронавтов, художников, поэтов, музыкантов и ученых строились в очередь за смертью – где поколение американцев приносили в жертву.

И тогда колесо повернулось вновь и случилась величайшая из революций.

Прибыли супергерои «Марвел».





Глава 7

Великолепная Четверка и рождение чуда




Можно подумать, некто планировал это с первых же дней: новая эра супергероев началась такими словами:

СЛОВНО ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА…



Возвестили век Прометея – настала эпоха богоподобных людей, что в руках несли огонь. А с признанием в супергерое прометеева начала пришло и осознание кары, Падения, возмездия и вины – мотивов, которые станут резонировать от юности до старости очень необычного поколения детей. Отныне суперспособности будут как минимум сопряжены с великой ответственностью, а в худшем случае – считаться чудовищным проклятием.

Стэн Ли писал комиксы двадцать лет и уже собирался на покой. После Уэртема бизнес чахнул и, гоняясь за читателями, хватался то за одну преходящую моду, то за другую. Ли писал вестерны, детективы, про любовь, про чудовищ, и наконец его жена Джоан посоветовала ему рискнуть под занавес, выложиться в самый последний раз и написать то, что ему хотелось бы прочесть, а не то, что из него выжимают издатели.

Наступил серебряный век; благодаря новациям DC и успеху их «Лиги Справедливости Америки» супергерои возвращались. И поэтому издатель Мартин Гудмен бросил Ли новый вызов – попросил создать команду супергероев, как Лига у Шварца, только современную, свежую и актуальную.

Ли нечего было терять, и он попробовал и в процессе создал империю. Ему повезло – в его команде были самые оригинальные художники в индустрии, Джек Кирби и Стив Дитко. «Марвел» посмотрела на взаимосвязанный мир Джулиуса Шварца и почти мгновенно сотворила свой – целую вселенную, новый виток эволюции – сильнее, быстрее и умнее.

«Fantastic Four» № 1 вышла в конце 1961 года, за два года до того, как из Ливерпуля прибудет настоящая Великолепная Четверка. С первого же выпуска наплевав на традицию, Фантастическая Четверка ходила в гражданском. Когда на Джека Кирби все-таки надавили, потребовали узнаваемо супергеройских костюмов, он в ответ нарисовал функциональные синие комбинезоны, которые больше заимствовали у астронавтов «Меркурия», нежели у цирковых акробатов, и заявили о Четверке как о новом племени супергероев космического века, обеими ногами прочно стоящих на земле. «Марвел» возвращалась к оригинальной идее Джерри Сигела. Что, если супергерои реальны? Что, если супергерои – не просто сказочки для малышей? Что, если супергерои появятся здесь и сейчас, как марсиане – или красные, гроза предыдущего десятилетия? Посыл был таков.

И к тому же они были семья – но не Семейство Марвел, где все друг с другом просто дружили, и не семья Супермена, которая изо дня в день переживала эмоциональный апокалипсис эпических масштабов; нет, Фантастическая Четверка собачилась, обнималась и заступалась друг за друга, как настоящая семья.

Первая обложка «Фантастической Четверки» цитировала обложку «Лиги Справедливости Америки» № 1, изображавшую героев карликами подле гигантского монстра. Лига Справедливости сражалась с гигантской инопланетной морской звездой, а героям Четверки угрожал очередной титан, придуманный Кирби, визитер из каменистого подземного мира.

«Я НЕ УСПЕВАЮ СДЕЛАТЬСЯ НЕВИДИМОЙ!» – горестно кричала послевоенная независимая женщина.

«ЕСЛИ МИСТЕР ФАНТАСТИК РВЕТСЯ В БОЙ, ОДНИМИ ВЕРЕВКАМИ ЕГО НЕ УДЕРЖАТЬ!» – хвастался человек с диковинными тощими конечностями, выбираясь из веревочных петель. Как ему удалось так позорно вляпаться, нам не объясняли. Было и еще два персонажа – горящий летающий человек, немножко походивший на Человека-Факела 1940 года, и оранжевая ходячая гора камней по имени Существо.

Из четырех главных героев к нам лицом стоят только двое. Эти новые герои «Марвел» были невелики; они одевались, как мы, хотя обладали фантастическими физическими способностями. И работали они не в небесах, а на улице.

Действие разворачивалось на перекрестке – в вакууме фона сооружены декорации. Злая тварь, издавая предсмертный рев умирающего чудовища – комиксов 1950-х, – будто проламывалась сквозь страницу. Сплошная всепожирающая пасть, и нет ни Супермена, что запер бы ее в свой межпланетный зоопарк, ни Флэша, который вычеркнул бы ее из бытия чистым научным анализом. Герои «Фантастической Четверки» на первый взгляд почти не отличались от вопящих прохожих или бестолкового копа на тротуаре, дрожащего при виде зеленой руки размером с фуру, что пробивала асфальт и выцарапывалась к свету дня.

Такой самоуверенности комиксы еще не видели: на обложках пятидесятых годов изображались обычные люди, разбегающиеся от символических чудовищ, которых порождало Оно. А теперь четверо людей отражали атаку. Супермен на обложке «Action Comics» № 1 стоял в центре стихий. Эти же новые герои были стихиями сами. Фантастическая Четверка составляла живое уравнение. Непрерывно меняющаяся, неизменно знакомая семейная динамика превращала их в вечный двигатель сюжета.

Справа от Женщины-Невидимки пылающей кометой описывает полукруг Человек-Факел, и наш взгляд следует за ним по обложке. Композиция строится вихрящейся восьмеркой, окружившей и поймавшей монстра в капкан. Восьмерка – вечное семейное плетение Четверки, обещание саги, которая, может, никогда и не закончится, с персонажами, замахнувшимися на долгую жизнь. Кроме того, восьмерка – знак космического странника, астронавта в бесконечности, и она предвосхищала темы, которые в своих зрелых работах станет развивать Джек Кирби.

Речевые пузыри расположены вроде бы неловко, но и они вихрем неостановимо гонят взгляд по обложке.

СУЩЕСТВО! МИСТЕР ФАНТАСТИК! ЧЕЛОВЕК-ФАКЕЛ! ЖЕНЩИНА-НЕВИДИМКА! ВПЕРВЫЕ ВМЕСТЕ В ОДНОМ НЕВЕРОЯТНОМ ВЫПУСКЕ.