Супербоги

Если Бэтмен шестидесятых кажется вам абсурдным, вспомните Джеймса Бонда 1967 года – вольную адаптацию первого романа Яна Флеминга про Бонда «Казино „Рояль“»[106]. Ту же самую историю пересняли в 2006-м – получился кровавый, «натуралистичный» триллер с Дэниэлом Крейгом в роли Бонда. Но в Лето Любви «Казино „Рояль“» обернулось психоделической, абсурдистской, практически бессюжетной потехой.

Бонд 1967-го, как и Бэтмен, был старомодной марионеткой истеблишмента и создавался сугубо смеха ради. Что такое кэмп, в конце концов, если не серьезность старшего поколения, увиденная сквозь очки, порозовевшие от гашиша и ЛСД? Даже логика сюжета сыплется, когда персонажи шатаются по площадке, где оказываются попросту актерами, и встречаются с ковбоями и индейцами, ворвавшимися на съемки из другого фильма, другого павильона или параллельной вселенной. Это Бонд власти цветов – обдолбанный и язвительный модник. Этот фильм невообразим в безжалостном мире сегодняшних строгих трехактных сценариев.

Доступно было все – бери не хочу. Прежних героев истеблишмента ставили к стенке на расстрел пародиями. Если потребители ЛСД и мескалина с трудом сдерживали хохот на кинохрониках про холокост, какие шансы оставались у суровых героев с квадратными подбородками – героев, в которых молодежь ныне беспощадно прозревала истерически бредящих безмозглых жертв конформизма и реакции? «Мистер Террифик» – телесериал про нерда в серебристом крылатом костюме; «Капитан Найс» – еженедельная трансляция приключений очкастого недоумка в каждый американский дом[107]. Супергерой обернулся еще одним клоуном в автобусе, очередным пугалом из Хейт-Эшбери, с огнем в глазах и шапкой из фольги на башке, и даже дети понимали, что если супергерой «смешной», значит он не супергерой.

Но мне сериалы вроде «Мистера Террифика» виделись настоящими: в телевизоре ожили мои возлюбленные комиксы, так что история казалась важной по определению. Я до того изголодался по хоть каким-то сигналам о жизни супергероев, что готов был простить самоочевидную глупость персонажей и постараться воспринять их всерьез.

В 1990 году я стоял в «Вёрджин Мегастор» за автографом Адама Уэста на моей видеокассете с фильмом «Бэтмен»[108]. Уэст нацарапал свою отметину, а я между тем сообщил ему, что сам давеча опубликовал, и не без успеха, комикс про Бэтмена – «Лечебницу Аркхем». Уэст посмотрел на меня, как на утопленника, что проплывает пред внутренним взором, и крякнул.

Нормально, я считаю.



В 1966-м наша семья переехала и поселилась в нескольких милях южнее Гована[109], в рабочем районе под названием Коркерхилл. Красивая деревня с игрушечной железной дорогой и викторианскими коттеджами из красного песчаника – спустя несколько лет застройщики разрушат ее и заменят бетонными притонами крэк-кокаинистов. Очаровательная железнодорожная станция (ее начальник ежегодно получал призы за свои восхитительные цветочные композиции) превратилась в страшную мертвую зону, прошитую смертоносными силовыми кабелями электричек. В станции Коркерхилл электрошоком и лоботомией убили индивидуальность, нарядили ее, как китайского рабочего эпохи Мао, в предписанный железнодорожным управлением оранжевый цвет и пластик; вместо громадных букетов и прежней гордости – только выщербленная формайка и граффити. Люди, ни черта не смыслившие в романтике и понимавшие только функциональность, жестоко низвели романтику железной дороги до голых фактов проводов, и кабелей, и решеток.

А еще у меня завелась сестра. Она увлеченно читала «Лоис Лейн», «Джимми Ольсена» и все комиксы про Супербеби или Бизарро. Еще был Легион Супергероев, писавшийся скороспелым и – судя по тому, что во взрослые годы он был больше семи футов ростом, – вероятно, гигантским пятнадцатилетним подростком по имени Джим Шутер[110]. В восьмидесятых он будет нагонять страх, став редактором Marvel Comics. Но истории юного Шутера были стремительны, язвительны и полны подлинного подросткового пыла, и юмора, и романтики. Личный состав Легиона разросся до тридцати супергероев, правдоподобно нарисованных ярких личностей, и не создавалось впечатления, что это перебор, – наоборот, хотелось еще. В уже предсказуемый мир Супермена и его многочисленных подельников Шутер ввел марвеловские напряженные ситуации и ужасающих, вроде бы неостановимых злодеев. До изящества арок немолодого Стэна Ли Шутеру было далеко, но он прекрасно компенсировал недостачу лихостью, изобретательностью и талантом искусно нагнетать угрозу.

Мне нравились эти истории, а еще «Флэш» и «Лига Справедливости Америки». Американские издания в моем лексиконе назывались «толстые комиксы». А еще за мое внимание сражались британские еженедельные журналы – похлипче и подешевле. Встречались смешные – «The Beezer», а также приключенческие – «Valiant» или «Lion». В этих последних, как правило, изображались приключения на Второй мировой войне – я покорно вчитывался, и они давили на меня мертвящей громадой истории, которой я едва избежал. Вторая мировая шла в комиксах уже четвертое десятилетие, и не приходилось сомневаться, что отважные ребята из мальчиковых журналов продолжат убивать и в восьмидесятых. Судя по статистике, журнальные вражеские потери в несколько раз превосходили реальные потери Германии в обеих мировых войнах.

«ХОТЬ И В ОЧКАХ, СТРЕЛЯЕТ ОН МЕТКО!» – поднялся одобрительный крик, когда принципиальный противник войны «Четырехглазый» Фостер признал ошибочность своей позиции и устремился в бой – мочить немцев в ликующем воодушевлении, какого ему, бывшему бухгалтеру, прежде не выпадало.

Жизнь не сводилась к одним лишь комиксам. Вокруг полно других детей, полно пространства – было где играть долгими часами без надзора взрослых.

Я был одержим космосом, астронавтами, созвездиями, НЛО – всем, что в небесах. Дабы утолить мою жажду знаний, мама вместе со мной записалась на занятия по астрономии, и там я послушно сидел, в воображении превращая сухие лекции про звездные величины и альбедо в научно-фантастические картины. Ходил я туда только ради телескопа и ради ощущения, будто я особенный и немножко не от мира сего. Юпитер. Кольца Сатурна. Кометы. Я все это видел. Я видел гусиный клин и был уверен, что это летающие тарелки. Я видел группу людей – мне сказали, это городские сатанисты-свингеры; в мантиях с капюшонами, со свечами в руках они поднимались по черной лестнице в большой дом через дорогу. А может, они были кающиеся монахи. Главное, что во всем крылся сюжетный потенциал.

В тот же год – мне уже исполнилось семь – мама три раза подряд, почти без перерывов, сводила меня на «Космическую одиссею 2001 года», и это, разумеется, оставило яркие впечатления, а космическое измерение жизни проступило отчетливее. В комиксах я искал таких же ощущений и в конце концов нашел в работах Джека Кирби для «Марвел». Бомба потускнела. К пяти годам я уже решил, что хочу стать писателем. Либо писателем, либо астронавтом, либо ковбоем.

Но жизнь не стояла на месте. Где-то там, на краю моего сознания, давно застрелили президента Кеннеди, а в июне 1968-го настал черед его брата Бобби. Мама в тот день плакала – как и двумя месяцами раньше, когда в Мемфисе убили Мартина Лютера Кинга. Снаружи смеркалось, и «дети цветов» стали замечать, какая жуткая лесная чаща чернеет в конце Пенни-лейн[111].

Отец опять остался без работы. Когда учительница в школе спросила, чем он занимается, я не знал, что написать. Он больше не стелил бетонные мозаичные полы, и его выгнали с должности цехового старосты рабочего кооператива «Фабрика мира», после того как он развязал полномасштабную войну между рабочими и управленцами.

Вскоре я уже регулярно мелькал в газетах – махал плакатом перед тем или иным бывшим местом отцовской работы. На фотографиях были мама, сестра и я – мы все, одетые безукоризненно, размахивали плакатами, упрекавшими начальство за то, что нашего кормильца выперли из очередного утопического социалистического кооператива. Мама продолжала работать стенографисткой на полставки и поддерживала все отцовские эскапады, пока отец не налажал, закрутив роман с девчонкой-подростком из движения «Запретить Бомбу»; ядерные осадки постепенно разъели нашу семью.

Вступив в отрочество и словно передознувшись иллюзорностью, я периодически выпадал в диссоциативное состояние: все казалось плоским и нереальным – я словно прозревал картонный бессмысленный мир, нарисованный на задниках, которых уже не потрогать. Даже комиксы как будто умерли – лишились магии, поблекли. Я очень четко запомнил ту минуту, когда мои игрушки перестали быть живыми, а пространство игры больше не умело стать тем, чем я его воображал, и превратилось в обычную комнату.

Время сгущалось вокруг меня, как желе. Я откапывал старые комиксы, года два-три провалявшиеся на дне коробки в бельевом шкафу, – но их словно населяли призраки. Эти несколько лет придали им странный лоск, покрыли страницы лишним слоем воспоминаний и смыслов. Я был точно охотник, что в лесу наткнулся на собственные следы и сообразил, что бездумно бродит тут уже давным-давно.

Эти папины шкафы так и стояли, пока отец не уехал, – машины времени, набитые трофеями веков. Кипы журналов, лондонского «Обсервера» и лондонской «Санди таймс», выходивших еще на заре шестидесятых, с фотомоделью Джин Шримптон и актером Теренсом Стэмпом на обложках или с девицами в «Пако Рабан» или «Куреж», разодетыми в предвкушении будущего, которое никак не желало наступать. Подростком создавая свой имидж, я вдохновлялся этими журналами. Это утраченное видение шестидесятых станет элементом моего внутреннего мира страстей и символов.

И я навязчиво размышлял о путешествиях во времени – все хотел нарисовать объект из пятого измерения и, искривив пространство, вырваться из школьных стен. Начинал с точки, затем по линейке рисовал прямую, затем строил квадрат, затем куб в перспективе, а затем голова раздувалась и от злости лопалась, а на языке оставался привкус высшего измерения.

Надо было внимательнее читать комиксы.





Глава 9

Бесконечные Земли




В 1961 году Джулиус Шварц придумал, как возродить старые бренды DC, вытесненные новым поколением героев. В отличие от педантично структурированного, взаимосвязанного мира «Марвел», вселенные DC пересекались скорее нечаянно, чем по замыслу, поскольку разные редакции внутри издательского гиганта конкурировали между собой. Прочие редакторы держались за свои бренды и персонажей, а офис Джули приступил к сборке стройной общей вселенной, где все супергерои DC станут дружить и сотрудничать.

Объединяя под одним брендом многочисленные версии персонажа, созданные для разных аудиторий, Джули изобрел фокус, который превратится в отраслевой стандарт. Шварц был строителем миров, и под его руководством вселенная DC стала «мультивселенной», где в одной точке пространства существовало бесконечное количество альтернативных Земель, и все вибрировали несинфазно друг другу, а потому никак не могли совпасть. Бесчисленные миры, и в каждом своя история и свои супергерои – эта идея кружила головы, и мир DC распахнулся бескрайним холстом.

В комиксе «Флэш двух миров» криминалист Барри Аллен читает старый комикс о приключениях Флэша Джея Гаррика. В мире Аллена (который вскоре назовут Землей-1) Гаррик – вымышленный персонаж комиксов; вдохновившись им, Аллен и выбрал себе супергеройское альтер эго – Флэша, Самого быстрого человека на Земле. Это не только подтверждало, что Барри, подобно своим читателям, любит комиксы, – это погружало персонажа и его аудиторию в сложную метаисторию, сверхъестественно похожую на крупномасштабные структуры нашей вселенной, которые ныне обсуждают космологи.

Очень быстро вращаясь и тем самым меняя частоту вибрации своих молекул, Барри Аллен, как выясняется, может попасть на вторую Землю. Здесь для участников Общества Справедливости времен войны миновало уже двадцать лет – Джей Гаррик теперь немолод и женат на Джоан, своей возлюбленной эпохи золотого века. Прибытие Барри Аллена и махинации преступного трио золотого века возвращают Джея к работе. Так замостили дорогу, по которой вернутся Доктор Судьба[112] и Мид-Найт, Дикий Кот[113], Песочный Человек и Часовщик[114]. Исчезнувшие герои золотого века один за другим воскресали обитателями новоокрещенной Земли-2, но были и другие Земли – сколько хватит воображения. В некоторых мирах у знакомых супергероев имелись злые двойники – например, Преступный Синдикат Америки. На Земле-Икс жили недавно купленный DC личный состав Quality Comics, не первое десятилетие сражавшийся с непобедимым механическим Гитлером.

В детстве я любил поворачивать два зеркала в ванной так, что получался зеркальный коридор, и заглядывал в отражения, уходившие в бесконечность слева и справа. Я воображал, будто эти мои двойники, смутно различимые в дальних пределах коридора отражений, живут в параллельных мирах и сквозь череду лиц тоже смотрят на меня. Альтернативные реальности – это проще простого: они ждут нас в ванных.

У читателя неизбежно возникали соображения философского свойства. Если Барри живет в мире, где Джей вымышлен, а мы живем в мире, где вымышлен Барри, означает ли это, что мы, читатели, тоже обитаем в элегантной мультивселенной Шварца? Совершенно верно, ровно это и означает, и вскоре обнаружилось, что мы все живем на Земле-Прайм. Джулиус Шварц даже несколько раз встречался с Флэшем на печатных страницах, а в одном комиксе два молодых автора, Кэри Бейтс и Эллиот Мэггин, вписали себя в приключение Лиги Справедливости на Земле-Прайм. Бейтс стал умалишенным злодеем и мигом напялил крикливый костюм с плащом, сапоги и трусы поверх штанов, дополнив стандартный супергеройский облик хайром, бородой и очками. В поисках спятившего Бейтса к Лиге Справедливости примкнул опрятный Мэггин; это приключение под редакцией Шварца выжало из идеи Земли-Прайм все до капли. Ну, так, по крайней мере, казалось.

К 1980-м, когда комиксы стали реалистичнее или как минимум приблизились к голливудской версии реализма, идею параллельных миров объявили слишком нелепой и предпубертатной – а также слишком терпимой к любым смехотворным поворотам сюжета. Бэтмен погибал от пули, а на последней странице сообщалось, что это был постаревший Бэтмен с Земли-2 или даже злой Оулмен с Земли-3, и многие авторы действительно прибегали к параллельным Землям не для того, чтобы раскрывать их возможности и творить чудеса, но дабы оправдать какой-нибудь перепеченный поворот в недопеченной истории.

Но в последующие годы наших космологов осенило.

Мультивселенная реальна.

Флэш-факт: наша вселенная – одна из многих, и все растут в некоем невообразимом амниотическом гипервремени. Не исключено даже, что все это голограмма, спроецированная на плоскую мегамембрану, а та, в свою очередь, вместе с другими такими же мегамембранами расположена в пространстве высшего измерения, которое некоторые ученые назвали гиперпространством. Согласно М-теории мультивселенной, вся история тончайшим слоем эмульсии размазана по небесному платочку, а он плавает в громадном брахманическом океане… метачего-то. Пока все понятно?


Если космологи правы (а я всей душой на это надеюсь), супергерои, как обычно, всех опередили.

Новые топографические карты бытия внедрятся в культуру отнюдь не сразу, но со временем это произойдет. Очень увлекательно воображать, каков будет наш мир, когда теории симультанного времени, параллельных миров и голографических бран в гиперпространстве начнут преподавать в школе как признанные факты природы, каковыми они и станут.

Я всегда считал, что структуры и базовые паттерны вселенной, вероятнее всего, будут повторяться во всех ее аспектах, в том числе и в самых непритязательных супергеройских комиксах. Если наша вселенная – какая-то голограмма, логично ожидать, что такие паттерны возникнут на всех уровнях, от бесконечно малых до непредставимо гигантских, как спирали, в которые свиваются наши ДНК и наши галактики, и что мы зафиксируем исполинскую силу Кориолиса некоего Первичного Движения.

Если вселенная комиксов – уменьшенное изображение реальности, где мы все обитаем, работать она должна предсказуемо. У нее должны быть начало и конец – большой взрыв и тепловая смерть. Населена она должна быть жизненными формами, способными самовоспроизводиться на протяжении времени.

А вместо времени в комиксовых вселенных существует нечто под названием «continuity», или «целостность».

Целостность – зарождающийся феномен, поначалу полагавшийся Гарднером Фоксом, Джулиусом Шварцем и Стэном Ли этакой воображаемой территорией, которая превратит обыкновенные комиксы в хроники альтернативных историй. Бессвязные происхождения персонажей DC складывались в архипелаг островных концепций, и в серебряном веке они постепенно сближались, сливались в мегацелостность с многочисленными параллельными мирами, позволяя не только объяснить прежние версии героев – Флэша, например, – но и встроить новых персонажей, приобретенных у почивших компаний, в структуру, по сравнению с которой вселенная «Марвел» выглядела провинциальной. «Марвел» усовершенствовала формулу, явив нам странствия человеческой души, что могли продлиться до конца нашей жизни, как вечные мыльные оперы, где все менялось, но в итоге неизменно возвращалось на круги своя, где тетя Мэй всегда на грани очередного сердечного приступа, а Питера Паркера постоянно шпыняет Дж. Джона Джеймсон, его редактор в нью-йоркской газете «Дейли бьюгл».



«ОТНЮДЬ НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ОДНАЖДЫ НАШУ ПЛАНЕТУ БУДУТ НАСЕЛЯТЬ ОДНИ СУПЕРМЕНЫ!» – уверял нас Джо Шустер еще в 1938 году, но это отнюдь не единственный пример того, как комиксовая реальность предугадывает наше развитие.

Мы – мастера строить или открывать то, что творим в воображении. Да, среди нас пока нет летающих мужчин и неуязвимых женщин – ладно, зато у нас имеется доступ к супертехнологиям, некогда бытовавшим только в комиксах.

«Материнские ящики», эмпатические персональные компьютеры, как в цикле «Четвертый мир» Джека Кирби, в зачаточной форме уже существуют. Сильно ли утешительный контакт с «материнским ящиком» отличается от мгновенной связи по мобильному телефону? Круглосуточный доступ к друзьям и родным, неумолчный гул социального обмена обволакивают нас коконом, прячут от якобы враждебного мира. Нередко из ящика можно вызвать мать собственной персоной.

В комиксах Кирби безжалостный интеллект, находящийся в вечном поиске, воплощался в Метроне, чье Кресло Мёбиуса преодолевало время и пространство: можно сказать, Метрон был богом всех телезрителей – не покидая удобного кресла, листал каналы, собирал информацию. Волшебная мебель Метрона ныне видится скорее фактом повседневности, нежели супертехнологией. Как в книжке «Метрон» объяснял нам Кирби, мы – новые боги и мы же – боги старые.

Уже существует технология, которая позволяет силой мысли удаленно управлять автомобилями. Что мешает кому-то стать Автоменом, Человеком-Машиной? Он втайне сидит у себя в комнате, жует драже в шоколаде, а между тем апатично пилотирует свой невероятный суперфургон по городу, спасает жизни и сражается с преступностью, на которую у обычных патрульных машин просто не хватает скорости.

Во многом мы уже сверхлюди. Экстраординарность – настолько привычная составляющая нашего человеческого наследия, что мы зачастую не вдумываемся, чего уже достигли и насколько все это уникально. Мы создали машины, расширяющие возможности нашего тела, наших органов чувств, позволяющие нам заглянуть в глубины космоса и за пределы времени. Наши камеры и приемники показывают нам весь электромагнитный спектр. Мы можем замедлять, замораживать и ускорять время на экранах. Изучать микроскопические миры, манипулировать ими, печатать свои имена на одиночных атомах, анализировать марсианский грунт и изблизи наблюдать кольца Сатурна. Голосовые и фотографические записи всего, что мы видели, ширящимся пузырем радиоволн со скоростью света удаляются в бесконечность. Телерепортажи о первой высадке на Луну до сих пор несутся в космос, слабея с рассеянием волн. Будь у вас достаточно мощная антенна и телевизор на планете в сорока световых годах отсюда, вы бы увидели, как Нил Армстронг делает первый шажок за все человечество, и услышали наши дурацкие оптимистические песни лета 1969 года.

Космические аппараты – щупальца, которые наш биологический вид запускает вдаль, в бездну пустоты, дабы они приземлились в других мирах или странствовали, собирая данные, пока не стихнет сигнал или не исчезнет последний слушатель. Эти предельные расширения восприятия завели человеческое сознание в абсолютную ледяную черноту на 10 518 миллиардов миль от вас. Сейчас, когда я это пишу, ровно на столько удалился от Земли «Вояджер-1», дальше всего протянутый палец человечества. «Вояджер-1» стартовал в 1977-м, и с родной планетой его по-прежнему связывают радио и серебристая ниточка пути сквозь время – с пусковой площадки в межзвездный вакуум. Отдельные люди – не сверхчеловеки, однако организм, коего все мы крошечные клетки, – безусловно супер. Жизненная форма, до того огромная, что мы о ней и не задумываемся, превращает минералы своей планеты в инструменты, дабы коснуться безбрежной черной бездны между звездами или запустить зонд под убийственное давление в глубинах океанов. Мы уже – элементы суперсущества, чудовища, бога, живого процесса, настолько всеобъемлющего, что для индивида он – как вода для рыбы. Мы – клетки тела уникальной формы жизни, и ей уже три миллиарда лет, и корни ее уходят в докембрийские океаны, а генетическая электропроводка пронизывает все живые структуры на планете, связывая все, что здесь когда-либо существовало, в единую исполинскую нервную систему.

Возможно, наивысшая ценность супергероев – в будущем, где настоящие сверхчеловеки ищут себе ролевые модели. Когда завтрашние суперлюди выступят из своих аквариумов, капая жидкостью на пол, за наставлениями они вполне могут обратиться к Супермену – и это отнюдь не худший сценарий. Супергеройские комиксы вполне могут оказаться реалистической беллетристикой завтрашнего дня.

Вот чему научила меня супергеройская наука: в наших головах прекрасно умещаются целые вселенные. Не одну-две, но бесконечное множество вселенных можно упаковать в темную, влажную черепную коробку, и она при этом не лопнет. Пространство наших голов растягивается и вмещает всё. Вот она где, эта дверь в пятое измерение. Внутри. Бесконечное внутреннее пространство содержит в себе все божественное, все инопланетное и все неземное, что нам только может понадобиться в этой жизни.

Дабы понять, как выглядят измерения высшего порядка, достаточно изучить отношения между нашим трехмерным миром и двумерными комиксами. Четырехмерное существо может смотреть на нас «сверху вниз» сквозь наши стены, нашу одежду, даже наши скелеты. Наш мир предстанет ему кубистским рентгеновским снимком, и, быть может, под взглядом его обнажатся даже наши мысли.

Читая комиксы, мы из высшего измерения направляем взгляд перпендикулярно поверхности страницы и взаправду видим мысли персонажей – в пузырях или текстовых блоках, которые комментируют происходящее. И вдобавок в комиксовой вселенной мы властвуем над временем. Можно остановиться на странице 12 и перелистать до страницы 5, чтобы уточнить упущенную подробность. Персонажи между тем продолжают разыгрывать свои драмы в линейной последовательности – они не знают, что мы сместили угол зрения. Они возвращаются в прошлое только посредством супермашин вроде Космической беговой дорожки Флэша, а мы можем положить рядом комикс про Супермена 1938 года и комикс про Супермена 1999-го, и две истории пересекутся только у нас в голове.

Стэн Ли и Джек Кирби посылали своих рисованных двойников в мир «Фантастической Четверки», и эти нарисованные Стэн и Джек были точно ангелы, НЛО, инопланетяне из вселенной высшего уровня, вступившие в созданный ими мир, дабы пообщаться с его обитателями. Они создавали, как я это в итоге назвал, «fiction suits», или «скафантазмы», – вроде космических скафандров, в которых отправляешься в вымышленную историю. Страница комиксов изображала поток цифрового времени иного рода, переданный дискретно: каждый фрагмент визуально запечатлевал один миг и, как правило, звуковой обрывок в форме диалоговых пузырей. Страница комикса, как киноэкран, вела нас сквозь историю в прямой линейной последовательности из прошлого «читал» через настоящее «читаю» к будущему «дочитаю», но интерфейс страницы интимнее и индивидуальнее киноэкрана. Страница не обладает устрашающим блеском кино, а картинки можно замедлить, перемотать назад, быстро перемотать вперед, разглядеть в подробностях. Их даже можно копировать, калькировать и улучшать – комиксы становились идеальной средой для самодельного творчества тех, кто обладал воображением и каким-никаким даром. Темп фильма или телесериала диктовался режиссером. Комикс дозволял читателю самому режиссировать свое восприятие сюжета.

А теперь внутри нашего мира жили и разрастались уже две здоровые вымышленные вселенные. Вселенная DC – многочисленные острова, годами разделенные, внезапно открыли друг друга и прокладывали торговые пути. Плюс вселенная «Марвел» с ее великолепно спланированным ростом и развитием. В обычном пространстве-времени взращивались и вскармливались два живых виртуальных мира. И не замкнутые континуумы с началом, серединой и концом; вымышленная вселенная работала по определенным регулярным правилам, но, по сути, жила и менялась даже независимо от намерений своих творцов. Эволюционирующая, обучающаяся кибернетическая система, умеющая самовоспроизводиться через новые поколения создателей, что слетятся к ней рабочими пчелами – служить вселенной, обновлять ее.

Поколения художников-аборигенов снова и снова красили тотемы; зачарованная среда комиксового сновидческого времени воспроизводит сама себя во времени реальности. Чтобы сохранить правдоподобие и выжить, супергеройская вселенная должна меняться. Пока неизменны знаки – щиты с буквой «S», костюмы с паутинным узором, защищенное копирайтом имя героя, – все прочее можно искривлять и адаптировать под дудку эпохи.

Эти персонажи – как двенадцатитактный блюз или еще какие аккордовые пассажи. На основе базовых параметров Бэтмена разные творцы могли сыграть очень разную музыку. А значит, писателям и художникам, которые понимали, на что подписываются, и рады были добавить свой квадратик к великанскому лоскутному одеялу историй, которые их переживут, предстояла интересная работа. В обмен на авторские отчисления и повышенные ставки за страницу, разумеется. Паразитическое отношение вселенной к создателю, вызвавшее мятежи таких людей, как Сигел и Шустер или Джек Кирби, стало несколько больше походить на симбиоз: в восьмидесятых в индустрии случились перемены, и отныне, когда творческих людей, дополнявших вселенные DC или «Марвел», грабили, отнятое им возмещали чуть щедрее.

В этом отношении цветущая вымышленная вселенная симулирует поведение «настоящего» организма – впрочем, лишь настолько, насколько вы готовы последовать за мной по этой тропе умопостроений.

Тем не менее люди создали работающие параллельные реальности. Торговые знаки обладали рыночной ценностью, и обитатели этих микрокосмов могли поддерживать себя сами и пережить своих создателей. В концептуальных инкубаторах вымышленных вселенных можно было выращивать новые торговые знаки – а корпорации, под чьим покровительством это происходило, контролировали их, поливали, подстригали и следили за распускающимся садом чернил на газетной бумаге. И главное, у этих цветов имелись аколиты, жрецы в лице творческих людей – художников, которые выросли со странным желанием рисовать Супермена в движении, и писателей, которые выросли с персонажами, привязались к ним с ранних лет и теперь своими талантами вкладывали им в рот реплики. Эти творческие люди станут кормить Человека-Паука и ему подобных – подмешивать кровь и пот в тушь, отдавать ему свою жизнь. На регулярных дозах энергии Бэтмен может прожить еще лет десять или пятнадцать, прежде чем понадобится очередное переливание смысла.

Зарождение – это просто. Вселенная такова, какова она есть, потому что она такой выросла. Она появилась деталь за деталью, как пазл, который методом проб и ошибок складывает сам себя миллиарды лет. Склеившись, атомы естественным образом сформировали молекулы. Молекулы естественным образом сгруппировались в вещества. Люди естественным образом сбились в племена, чтобы издали казаться хищнику гораздо крупнее, и в результате этого группирования и обмена опытом они естественным образом создали разделение труда и общую культуру или коллективный высший разум.

Все слыхали, как писатели говорят – мол, в процессе работы над романом или рассказом «персонажи как будто зажили своей жизнью». На собственном опыте могу подтвердить: если погружаешься в историю и персонажей, действительно наступает момент, когда вымысел вдруг словно обретает собственную жизнь. Если персонаж облечен плотью и получился достаточно сложным, он или она зачастую понуждают автора отказаться от первоначальных стройных планов в пользу новых сюжетных линий, потому что теперь автор лучше понимает мотивации персонажа. Посреди семилетней работы над «Невидимками» я вдруг обнаружил, что несколько героев активно сопротивляются тем векторам, которые я задумал для них заранее. Пленительный опыт, аж голова кругом; в конце концов пришлось сдаться – пусть история ведет меня туда, куда я бы, вероятно, по своей воле никогда не свернул. Как может ожить история? Казалось бы, нелепость, но я вот думаю: может, это как с пчелиным ульем или колонией губок – я вложил в свою модель мира достаточно информации и тем спровоцировал скачок сложности.

Возможно, размышлял я, фантасто-научные ученые будущего все-таки отыщут эту теоретически известную точку, в которой сюжет достигает определенного уровня сложности и приступает к собственным расчетам – не исключено даже, что до некоторой степени обретает самосознание. Возможно, это уже произошло.

Раз так случилось с «Невидимками», наверняка это тем более применимо к поистине эпическим, долгоиграющим супергеройским вселенным? Корни «Марвел» и DC уходят в глубь времен на семьдесят лет. Быть может, эти вселенные обрели некое элементарное самосознание, набор программ, которые диктуют правила и поддерживают базовые формы, но также допускают эволюцию, сложность, а потенциально – и развитие примитивного разума?

Я вообразил разумную бумажную вселенную и решил выйти с нею на контакт.





Глава 10

Шаманы с Мэдисон-авеню




Лучше всех Джека Кирби описал Нил Гейман: «Даже из чужой идеи он создавал что-то новое и невероятное – как будто человека попросили починить пылесос, а он из пылесоса сделал реактивный ранец».

Джек был первопроходцем, армией из одного солдата, непреклонным картографом новых территорий и возможностей. Кирби экспериментировал с космическим и прежде – в «Торе» и «Фантастической Четверке» для «Марвела», – но этот проект вышел гораздо замысловатее, и оглядываться на прошлое у Кирби не было времени. Его главная работа оказалась современной, футуристичной и вневременной разом. В этот период плодотворного созидания он минимум лет на сорок опередил всех в индустрии.

Неоконченная сага, которую впоследствии назвали циклом «Четвертый мир», зародилась, как ни удивительно, на страницах «Джимми Ольсена», где Кирби переделал прежнего паяца Ольсена в красавца-авантюриста, угодившего в головокружительный триллер с инопланетными вторжениями, генетической инженерией и манипуляциями СМИ.