Светлый путь в никуда

Гущин смотрел на часы на приборной панели. Они показывали девять вечера.

– Они там, на Истре, и ночью архив поднимут, – Катя настойчиво гнула свое. – Вы же не собираетесь после того, что мы услышали, ехать домой спать? Детоубийство. Они по дате данные поднимут – двадцать пятое июля.

Машина начальника УВД мигнула фарами – помощь нужна? Мне с вами?

Гущин опустил стекло, поднял руку, покачал головой – нет, это уже наши дела. Резко развернул джип в тихом дворе девятиэтажки.

И они взяли курс на Истру.





Глава 17

Странное дело




Уголовное дело как документ поразило Катю. Оно кардинально отличалось от всех иных уголовных дел, где в роли жертв фигурировали дети. Оно не было ни объемным, ни многотомным, как все подобные дела. Всего один том, и тот не очень толстый.

Уголовное дело было странным. О чем Катя не преминула сообщить полковнику Гущину.

В Истринском УВД для них подняли и компьютерный банк данных, и старую бумажную картотеку, и архив нераскрытых дел. И это в одиннадцать вечера! Катя подумала: это только он может вот так – Гущин. Все организовать быстро, всех выдернуть из теплых постелей, заставить пахать. И это при том, что официально дело Первомайских уже закрыто. Авторитет Гущина среди профи, конечно, зашкаливает – его уважают в области и готовы многое делать, когда он об этом лично просит. Вот и на этот раз. Уголовное дело ночью нашли в архиве. Сразу понятно: если хранится на месте, значит, глухой висяк. Нераскрытое детоубийство.

Однако странные вещи открываются…

При свете настольной лампы в темном кабинете Гущин листал дело. Катя увидела первые фотографии и… отвернулась. Невозможно было на это смотреть без слез.

– Брат и сестра Сонины. Наташа и Сережа. Мальчику три, девочке пять, – Гущин охрип, глядя на фотографии из морга.

Фототаблица со снимками места происшествия. Катя заставила себя – давай, смотри, это твоя работа, ты должна!

Черно-белые фотографии – тихая речная заводь, почти сказочного вида. Хвойный лес на противоположном берегу, заросли ивы. Деревянные полуразвалившиеся мостки, уходящие далеко в воду. Никаких лодок у мостков. Фотография водолаза в маске. Это вызванный в помощь для поиска утопленников.

Река Истра… Краса Истра… Она и ее долина поражают живописностью окрестностей, как пишут все путеводители по Подмосковью. Благословенные места.

Утопленные дети…

Катя глянула на дату – да, точно, двадцать пятое июля. А поиски детей начались двадцать шестого.

– Все это произошло за полтора года до рождения Анаис, – сказал Гущин, подсчитав. – Что Эсфирь нам говорила? Не это ли она имела в виду?

Катя перевернула страницу. Осмотр места происшествия. Речной берег, все та же заводь, те же мостки. Следом шла еще одна фототаблица. Без пояснений – только пронумерованные фотоснимки.

Лесная чаща и поляна. Выжженный круг кострища в траве, обугленные бревна. Колода у костра. Деревянный чурбак, и на нем какие-то ошметки – вроде как куски мяса – шерсть, окровавленная плоть. Кол, врытый в землю у костра, и на нем…

– Черт, а это что еще за дрянь? – Гущин наклонился над снимком.

Отрубленная свиная голова, насаженная на кол. Огромная. Глаза животного закрыты, а пасть разверзлась точно в чудовищной дьявольской усмешке. Еще одно фото свиной головы – уже снятой с кола – внутри она выдолблена подобно колоколу – кости черепа и плоть изнутри удалены.

Крупный план – кострище, чурбаки и… палатка на заднем плане.

Далее шли допросы. Катя и Гущин углубились в их изучение. Допрос некой Галины Сониной. Возраст двадцать один год. Путаные короткие показания: «У нас с ним произошла ссора, он психанул». «Да, он выпил, и я тоже была нетрезвая. Я просто хотела попросить у него прощения и вернуть его домой». «Я побежала за ним, но он меня обогнал и сел в автобус до станции, тогда я побежала туда, на станцию, но там его не было». «Да, дети остались дома, я думала быстро вернуться обратно». «Да, дети остались одни дома, я не думала, что они уйдут. Они и раньше оставались, присматривали друг за другом. Я приказала им быть дома и никуда не ходить, это ведь уже вечер был». «Да, да, прекратите меня спрашивать, прекратите эти чертовы вопросы – да, да, да, да! Я плохая мать, я последняя сволочь, но прекратите это – у меня сейчас лопнет голова от ваших «как» и «почему»!»

– Это мать детей, – сказала Катя. – Путаные какие показания. Истерические. Понятно, что она в шоке, однако… Обратите внимание, Федор Матвеевич, на ее возраст: получается, что свою старшую дочку Наташу она родила в шестнадцать лет.

Следующим шел допрос некоего Олега Жданова двадцати одного года. Он показывал, что приехал к своей знакомой Галине Сониной в деревню Затон на Истре провести время и покупаться. Она жила вместе со своими детьми и матерью, которой в тот вечер дома не было – она уехала в Конаково на первую годовщину со дня смерти своей старшей дочери и ее мужа, погибших в автокатастрофе. Дома у Галины они проводили время, занимались сексом, выпивали, а потом между ними произошла ссора, и он, Олег, решил уехать. Он пошел на остановку, сел в автобус. Он понятия не имел, что Галина оставит детей и кинется за ним вдогонку. Да, они, конечно, оба были сильно пьяны. На электричку он опоздал, надо было ждать час, и он пошел в город в магазин купить пива. Там его и нашла Галина. Они поговорили, помирились, потом купили пива. Было уже очень поздно, а денег на такси до Затона у них не было. Поэтому они пошли в городской парк. Пили там, снова занимались сексом, проснулись только на следующее утро. С похмелья.

Допрос матери Галины – она вернулась домой из Конаково утром и обнаружила, что дочери дома нет, детей тоже нет, дверь дома открыта. Она встревожилась. Она знала образ жизни своей дочери. Бросилась искать детей, ей помогли соседи. Их дом почти у самого леса, и лес спускается к реке – к заводи под названием Затон. Там на берегу она обнаружила свой бидон, в котором были ягоды черники. Бросилась в лес, звала детей. Соседи вызвали сотрудников правоохранительных органов. А потом ее внуков достали из воды Затона.

После допроса бабушки детей в деле была подшита справка из больницы – диагноз «острый инфаркт миокарда». Следом шла копия свидетельства о смерти.

– Мать Галины… их бабушка скоропостижно умерла через сутки после того, как детей нашли мертвыми. Инфаркт… Не пережила такого. – Катя видела – каждый новый документ этого дела все мрачнее и страшнее.

Гущин открыл заключения судебно-медицинской экспертизы, читал очень внимательно. Катя скользила взглядом по строчкам. Мысли у нее перепутались, она никак не могла сосредоточиться.

– Причина смерти обоих детей – утопление. Вода в легких и дыхательных путях. Следов какого-то иного насилия нет, – сообщил Гущин. – Ни ран, ни следов побоев. Ни признаков сексуального насилия.

Подшитый конверт. В нем две прижизненные фотографии. Мальчик и девочка – совсем еще крохи. На другой постарше – белокурые и веселые. Мальчик Сережа толстенький, в курточке, девочка Наташа с тугими косичками и в джинсовом комбинезоне. Крепко держит брата за руку на фоне старого деревенского дома – этакая подмосковная избушка в три окна и чердак в кружеве деревянной резьбы.

И здесь избушка-зимовье во мраке лесном…


– Экспертиза обнаружила на руках детей и слизистой ротовой полости следы черничного сока, – читал Гущин.

Он на миг закрыл глаза.

– Тут еще одна экспертиза, – Катя указала на следующий лист. – Представленные на исследования женские волосы… Образцы… следы крови… По данным биологического исследования, кровь не принадлежит человеку, а принадлежит животным. Два вида обнаружено в представленных для исследования образцах волос – свежая кровь и свернувшаяся, большой давности. А это что еще такое, Федор Матвеевич?

Гущин открыл протоколы допросов. Катя подвинулась к нему.

Допрос некой Ангелины Мокшиной. Очень короткий. «Мы с подругами приехали на Истру отдыхать. Да, поставили палатку в лесу. Да, у нас был костер. Мы привезли с собой мясо. Что-то вроде пикника. Почему на ночь глядя? А мы так проводим время. Я не понимаю ваших вопросов… Ночь – это неплохое время, особенно летом. Ни к какому Затону мы не ходили. Я не знаю, о чем вы спрашиваете».

– А вот допрос Виктории Первомайской-Кулаковой, Федор Матвеевич! Смотрите, что она говорит: «Приехала с подругами на речку. Машину оставили… там стоянка… Это сестра Горгона знает место, я… что вы у меня спрашиваете? Я не ориентируюсь там, это сестра Горгона. Мы собирались там ночевать. Да, мы пили спиртное в ту ночь. Мы никуда не ходили. Я не помню… нет, может, куда-то мы и ходили… мы ходили, купались, плавали, переплыли речку, потом вернулись. Я не слышала никаких криков. Мы там были втроем. Мясо? Да, привезли с собой мясо. Надо же что-то есть. Да, и свинину тоже. Вы задаете странные вопросы, я не понимаю, о чем вы».

Третьим шел допрос некой Лидии Гобзевой. «Мы приехали в девять вечера. Машина? Это ее родителей, она водила – сестра Горгона… то есть Ангелина. Нет, я не была за рулем. Мясо? Это с рынка. Мы накануне купили в Выхино. Странный вопрос, для чего мясо – есть, конечно. Кролики? Ну, живые же лучше, чем… Да, мы купили на рынке трех живых кроликов. Да, мы собирались их там есть. И ели во время пикника. Свежее парное мясо. Я не понимаю, о чем вы спрашиваете? Кокаин? Я не принимаю наркотики. А при чем тут результаты экспертизы? Да плевать я хотела, что они там установили, ваши эксперты. Я с наркотой завязала, я… Я не стану на этот вопрос отвечать. Мы не ходили ни к какому Затону. Я не знаю, где это. Да, они купались в реке, плавали. Да, ночью. А что, нельзя? Вода была как парное молоко. Больше я ничего не помню».

– Это подруги Виктории, – сказал Гущин. – Лидия Гобзева и Ангелина Мокшина.

– А почему тогда сестра Горгона? – спросила Катя.

Гущин открыл новую страницу – еще одно заключение экспертизы. На этот раз наркология.

– В крови всех трех женщин – Гобзевой, Мокшиной и Первомайской-Кулаковой – обнаружена высокая концентрация синтетических наркотических веществ, – Гущин начал перечислять названия. – Это все психотропные лекарственные препараты. Таблеток наглотались до одури. Кроме того, еще и кокаин. Поэтому и первые показания их такие несуразные.

Рапорт сотрудника Истринского ОВД, обнаружившего палатку и кострище.

Рапорты сотрудников, участвовавших в подъеме тел детей из воды Затона.

Повторные допросы Ангелины Мокшиной, Виктории Первомайской-Кулаковой и Лидии Гобзевой.

Катя читала внимательно.

– Словно под копирку, Федор Матвеевич, – сказала она. – В одних и тех же выражениях очень скупо рассказывают. Словно они сговорились держаться вот таких показаний. Приехали на пикник на Истру на машине Мокшиной. Поставили палатку. Опять про мясо… где покупали… Снова про каких-то живых кроликов… Употребление наркотиков все три горячо отрицают, но тут вот Виктория… смотрите: «Я принимала свои таблетки, которые мне прописал врач. Поликлиника Литфонда, я там наблюдаюсь, как и моя мама, писательница Клавдия Первомайская». И опять она говорит: «Сестра Изида… то есть Лида, принимала свои лекарства. Мы пили лекарства. Мы не употребляли «колеса». И опять все три как в один голос: купались, пили алкоголь, а что, нельзя? Купались, плавали в реке. Где это место – Затон, не знают. Не ходили к мосткам. Не знают, что вообще есть там на берегу какие-то мостки. Насчет деревни Затон… проезжали, но не заехали. Поехали прямо на стоянку и в лес.

– Вот наконец и про детей, – Гущин ткнул в текст. – Это Ангелина Мокшина. «Мы не видели никаких детей на берегу. Не понимаю, о чем вы спрашиваете. Нет, мы все время находились на месте нашего пикника, да, ходили на берег плавать. Дерево? А, ну да, я вспомнила… Там такое дерево живописное. Знак? Какой знак? Я ничего об этом не знаю. Мало ли кто там чего на коре вырезал. Там же место популярное. Там же что-то вроде тарзанки – качелей над водой. Мы купались, ныряли. Там медленное течение. Река как бутылочное горлышко в этом месте. Ни к какому Затону мы не ходили. Потом, на рассвете, мы уснули. Нас разбудили ваши патрульные. Это они вели себя неадекватно, а не мы!»

Больше в деле не было никаких допросов.

Все словно оборвалось.

Последним шло постановление о приостановлении уголовного дела. Копии следственных поручений следователя прокуратуры сотрудникам уголовного розыска Истринского ОВД.

К внутренней стороне обложки был приклеен еще один плотный конверт. Гущин открыл его. Там были три фотографии, сделанные фотоаппаратом «Поляроид».

В отличие от черно-белых фотографий полиции, эти были цветные.

Катя рассматривала их с замиранием сердца.

Луч света – скорее всего карманный фонарь – направлен из темноты, чтобы выделить то, что фотографируют.

Огромное толстое старое дерево с узловатыми корнями, растущее на обрывистом косогоре, раскидистое, с расщепленным стволом, по форме своей напоминающее гигантский камертон. Кажется, липа, но, может, и старый ясень.

Косогор над темной речной водой. А к верхним ветвям дерева привязан толстый канат. И на нем, как на качелях, обнаженная гибкая молодая женщина с распущенными густыми темными волосами. Снимок сделан в тот момент, когда она отпустила веревку этих странных качелей, протягивая обе руки, словно в мольбе или экстазе, к ущербной луне, приклеенной к темным небесам над деревом и черной речной водой.

Второй поляроидный снимок запечатлел в круге света от карманного фонаря вырезанный на коре дерева крупный знак – ромб, а внутри него глаз-око. И все это перечеркнуто опрокинутым крестом с двумя перекладинами.

Третий поляроидный снимок изображал вообще нечто несусветное.

Абсолютно голая женщина на фоне костра – худая, измазанная кровью, с детским игрушечным барабаном, висящим на шее, в который она самозабвенно лупила деревянными прутьями. Лица не различить, потому что голову ее целиком, словно чудовищная невообразимая маска, закрывала отрубленная свиная голова. Та самая, которая была сфотографирована экспертами-криминалистами насаженной на кол.

Свиное рыло скалилось совершенно сатанинской улыбкой. А у ног бьющей в барабан женщины с напяленной на голову выдолбленной свиной харей – деревянная колода, и на ней корчился в агонии живой кролик, пронзенный металлическим шампуром, приколотый к деревянному кругу. Было в этом снимке, как и в том, со старым, зловещего вида деревом, качелями и луной на ущербе, что-то нереальное. Дикое, первобытное, пугающее до дрожи.

Катя перевернула снимки – никаких пометок, ни дат, ни пояснений.

Гущин пошел в дежурную часть, разговаривал с дежурным, но узнал, видно, мало, потому что был тот молод. Позвонил начальнику УВД. Зачитал фамилии из уголовного дела – следователя прокуратуры и оперативника, которые проводили допросы, а также патрульного из рапортов. И снова облом – и начальник УВД оказался не в курсе, переведен из Солнечногорска всего три года назад. И о событиях, которые произошли двадцать шесть лет назад, слыхом не слыхал.

Но обещал немедленно помочь, навести справки. Поднять срочно всех, кого можно.

Во втором часу ночи Гущину на мобильный позвонил начальник полиции общественной безопасности – из старослужащих.

– Федор Матвеевич, следователь прокуратуры Индеев, про которого вы спрашивали, он долго работал тут, в Истре, потом был прокурором, но он уже десять лет как умер. Я его застал уже прокурором. О деле про детей ничего не знаю, потому что я сам не из Истры. Другие фамилии тоже знакомые, оперативник – это Шерстобитов, он в то время был начальником уголовного розыска, и он долго работал уже при мне. Но он тоже умер несколько лет назад. Его сын Филипп Шерстобитов здесь работал в розыске, он молодой относительно. После развода с женой уехал из Истры и перевелся в центр лицензионно-разрешительной работы в Котельниках. Они сейчас к Нацгвардии относятся. А фамилия патрульного Осипов – мне отлично знакома, хороший сотрудник, он был моим замом почти десять лет. Он сейчас уже на пенсии, живет здесь, в Истре, я его утром к вам попрошу подъехать. Из всех, кого вы назвали, он один остался, кто участвовал в том деле.

– Вообще пока ничего не понятно, Федор Матвеевич. И выглядит все это дело с процессуальной стороны более чем странно, – сказала Катя, когда уже под утро, обалдев от чтения всей этой запутанной писанины, они решили найти место, где в пять часов можно выпить горячего кофе в ожидании важного свидетеля Осипова – бывшего патрульного.

Место такое нашлось в торговом центре. Там работало круглосуточное кафе.

Катя давилась горячим кофе. Странно, но спать не хотелось, хотя тело наливалось усталостью, как свинцом. Бессонницу порождала лихорадка, в которую они так внезапно окунулись, едва открыв это дело об утоплении брата и сестры Сониных.