Светлый путь в никуда

– Что же это получается, она теперь инвалид? – Гущин хмурился.

Все снова запутывалось в какой-то непонятный клубок. И он начал звонить, наводить справки уже по этому уголовному делу о побоях и хулиганстве. Катя терпеливо ждала, что же из этого выйдет и куда они двинутся с Гущиным дальше.

– Едем, – объявил он. – Или пешком пройдемся, время пока в запасе есть.

– И куда?

– Ресторан «Генацвале» на Арбате.

– Ресторан?

– Миша нас приглашает. Миша Розенталь. – Гущин усмехнулся. – Он, оказывается, был адвокатом у этого сибирского Комоеда…

– Комоглотова?

– Ну да. Звезда столичной адвокатуры. И мой старый приятель.

– Адвокат?

– Миша – барин. – Гущин усмехнулся. – Но это называется – повезло. Это первая удача на нашем пути. Он кладезь информации, если, конечно, захочет ею поделиться. А ресторан грузинский.

На Старом Арбате Катя давно не была. Все как-то мимо, мимо. В общем-то это Мекка приезжих и туристов. Но и Старый Арбат показался ей каким-то призрачным. На фоне всеобщего зуда благоустройства, охватившего Москву в последние годы, Старый Арбат словно как-то полинял, растерял и свою прежнюю неповторимую ауру, и свой самобытный шарм. Все вроде на месте. И памятник Окуджаве… Но…

Все какое-то стало обтерханное. И эти немытые грязные витрины – признак времени. И чахлые вывески с надписями: «Русский лен» и «Фабрика Новая Заря». Дух свободы, что был всегда столь силен и заметен здесь, на этой улице, словно выветрился. Все как-то зачахло, ограничило само себя новыми рамками, турникетами и запретами. Нельзя петь… нельзя играть на скрипке… нельзя собирать толпу слушателей, исполняя «Времена года» Вивальди. Нельзя, нельзя… А то полиция заберет, скрутит руки… Больше двух не собираться… И вообще, проходите, проходите, граждане, чего рты поразевали. Тут не зоопарк.

Гуляющие все еще фланировали по Старому Арбату, созерцая то, что осталось. Фешенебельный лоск давно исчез, перекочевав на более модные и буржуазные столичные улицы – Никольскую, Дмитровку. Но зевакам из Сыктывкара и Тюмени все это было невдомек. Того, что замечали коренные москвичи, они не видели, их радовало и то, что осталось, – пешеходный Арбат, песики на поводках скучающих дам, хипстеры на самокатах…

Ресторан «Генацвале» на углу резко выделялся на общем обветшалом фоне своим вычурным фасадом – этакая помесь кавказской сакли – гнезда горных орлов и домика хоббитов. Дерево, камень и цветы в ящиках – они все еще цвели, не умирали, несмотря на утренние сентябрьские холода.

Внутри было пусто – тоже примета времени. Рестораны большую часть времени полупустые. Зато тишина и покой. Внутри все то же дерево и камень – уютные балкончики, приватные ниши, горбатые мостики через искусственный ручей, в котором снуют алые рыбки. Аромат хмели-сунели и жареного шашлыка.

Михаил Розенталь уже ждал их за столиком в глубине зала, в уютном приватном кабинете, отгороженном ажурной деревянной переборкой.

– Федя, сюда, сюда, кормой вперед корабль плывет, – у него был тоже баритон, как и у Гущина, только не такой густой. Но адвокатский, пропитанный стебной иронией.

– Миша, тут ногу сломаешь, столько всего наворочено, – Гущин в сумраке зала «Генацвале» страшился свалиться с мостка в ручей.

– Я вино заказал, ты за рулем?

– Пешком уйдем.

– А у меня шофер, – Михаил Розенталь встал из-за стола, приветствуя их. Ловко поймал Катю за руку и поцеловал ее пальцы. – Добрый день, рад знакомству.

– Я тоже. Екатерина, – Катя улыбалась.

Михаил Розенталь доходил ей только до плеча – этакий квадратный, румяный, как яблочко, абсолютно лысый и в модных круглых очках. Галстук-бабочка в алую полоску, костюм от Zegna.

Они уселись за стол. Официант подлетел с меню.

– Закажем грузинский хор, а? – Розенталь подмигнул. – «Мравалжамиер». Поют, как ангелы на небесах.

– Миша, мы потолковать, – Гущин оглядывал ресторан.

– А я думал – гуляем, Феденька. Как я слышал от наших общих друзей, ты ведь это… освободился от брачных пут окончательно и бесповоротно. С чем тебя и поздравляю горячо. Внял наконец моим советам. Ну и как оно теперь? Легче? А? Колись давай, как теперь-то?

– Хорошо, – скромно ответил Гущин. – Миша, мы по делу к тебе…

– Дела делами. Успеется, – Розенталь живо обернулся к Кате, которая веселилась, глядя на старых приятелей. – Понимаете, коллега, я ему все уши прожужжал. Насчет свободы выбора. И перспектив, что открываются, как только развод состоялся. Я сам разводился пять раз. И это чудо что такое. Конечно, надо быть крайне осмотрительным в плане финансово-имущественном. Однако в плане эмоциональном – оооо, это надо испытать обязательно. Шаркнули по душе, как говаривал Шукшин. Феденька, делай заказ, не хмурься. И скажи мне, мой дорогой, на свадьбу-то теперь пригласишь?

Гущин смотрел в меню.

Розенталь разглядывал Катю, которая еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

– Я и дружка, и тамада, как в юности нашей. Друг жениха. Знаете, коллега, – Розенталь обращался к Кате, – Федя такой пират по жизни. Он ведь никогда такого ничего не скажет. И никогда не станет вступать в разные там обсуждения, разводить канитель словесную. И не признается ни в чем никогда. Он как пират действует. Он совершает поступки, понимаете? И вы видите результаты его дел и поступков. И это… такая сладкая паутина. Потому что другие все на его фоне меркнут, не могут сравниться с тем, как он делает и чего добивается. И наступает такой момент, когда вы уже не можете обходиться без всего этого. А значит, что и без него самого тоже обходиться все сложнее, сложнее… Пиратская тактика. Но это сила. Незрелым юнцам это еще недоступно. Это возраст, опыт, харизма.

Катя посмотрела на Гущина. Он не поднимал глаз от меню. Однако помалкивал, не перебивал старого дружка.

– Не сочтите меня дерзким, коллега, – Розенталь улыбался Кате. – Я просто высказал свое мнение. То, что очевидно. То, что сразу бросается в глаза, мне, не видевшему Федю достаточно давно и внезапно появившегося в компании столь очаровательной, прекрасной молодой женщины…

– Заглохни, а? – Гущин наконец подал голос. Но как-то… не очень грозно.

Катя взяла меню. Впервые с начала этого чертова страшного дела ей стало уютно, покойно.

Вообще-то все это забавно…


– Ну, тогда к делам, – Розенталь тоже веселился, разливая вино по бокалам. – Федя, не делай такое страшное лицо. У тебя и так щека травмирована. Мимика в нашем возрасте – источник морщин. Тост за освобождение от пут. И за новые горизонты.

– Ты был адвокатом в процессе Комоглотов против Ангелины Мокшиной, основательницы Ордена Изумруда, больше известной как сестра Горгона?

Розенталь откинулся на спинку стула.

– Черт-те когда это было. Ему прокурор просил пятнадцать, я настаивал на восьми, дали десять лет. И он восемь отсидел, бедолага. Будем на условно-досрочное подавать. Там только какая-то канитель с исполнительным листом выплат компенсации – второй месяц ясности нет, разобраться не могу никак. Руки не доходят.

– Помнишь это дело?

– Свара, – Розенталь поморщился. – Они долгое время были любовниками – Комоглотов и Мокшина. Сожительствовали. Точнее, она его использовала, эта чертова оккультная шлюха. Разводила на деньги. А он сибирский провинциальный лох. Но богатый был – деревообрабатывающий комбинат, разработка каких-то там месторождений, вкладывался во все, что мог. Денег наколотил солидно. Сначала, рассказывал мне в тюрьме, на скиты все жертвовал, на староверов, а потом разочаровался. К дьяволу его потянуло, серу понюхать и ведьму московскую модную в койку затащить. Ну, затащил, дурак. А она его как липку обобрала. Разорила.

– А что там было конкретно? – спросил Гущин.

– Дурака заставь богу молиться, он и лоб расшибет, а с дьяволом капитал на ветер. Я же говорю – они спали, она его себе подчинила, болвана. Он ее советов во всем спрашивал – куда деньги вложить, какие акции купить. Она советовала. Он слушал, уши развесив. Верил ей, ее провидческому дару и экстрасенсорным способностям. Конечно, конечно, она не хотела его разорения. Это же курица, несущая золотые яйца. Она деньги с него миллионами тянула, вкладывала в недвижимость. Накупили они много всего. Потом он по ее указке связался с каким-то банком. Не стану тебе его называть – слезы одни, банк, естественно, лопнул. И мой клиент потерял огромные деньги. Все, что нажил там, в сибирских снегах своих, просадил здесь, в Москве, с ее подачи. Потому что она дура! – Розенталь повысил голос. – Чертова дура, идиотка! Возомнила себя пророчицей, провидицей – финансовый успех, вложения. Это не в трансе полоумном видеть надо, этому люди годами учатся. Она тоже разорилась. И Орден этот ее накрылся дырявым корытом. Потому что в этом банке и все то было, что она у него наворовала. Их банкротами объявили. Она стала, как водится, его во всем обвинять. А он сначала, как водится, запил по-черному. А потом на нее наехал. Дошло наконец до дурака. Выместил на ней всю свою злость. Там жуть что было – как он ее избил, эту Ангелину Мокшину. Хорошо еще не убил, но… Тяжкие телесные. Сибирские кулаки чалдона. У нее позвоночник был сломан в двух местах, ноги он ей переломал. Изувечил, короче, бабу. Пока дело шло и суд, она все по клиникам лежала, ей три операции сделали на позвоночнике. И ничего не помогло, у нее горб вырос. Она ходила еле-еле. Там ущерб здоровью на миллионы. Он пожизненно ей платить будет, даже когда освободится.

– То есть сейчас этот твой клиент еще за решеткой?

– В колонии. Я же говорю – там какая-то канитель с исполнительным листом по выплатам, задержка в два месяца, надо разбираться, я только пока другими процессами занят.

– А в ходе этого дела такое место, как Истра, деревня Затон, не упоминалось?

– Нет. А при чем тут Истра? Они в Москве жили, апартаменты купили в Крылатском. Все с молотка ушло при банкротстве. Вся их собственность.

– У родителей Мокшиной была дача во Внуково, в поселке Внешторга.

– Это все ушло за долги. Сейчас, насколько я знаю, денег у Мокшиной нет совсем. Остались какие-то крохи. Лечение ее продолжается, она ходит, хоть и с палкой. Ходит горбатая. И лечение из своих крох мой клиент оплачивает. У Мокшиной остался только коттедж где-то в кондоминиуме или в поселке. И с ведовством она своим завязала вроде как. Хотя… горбатого могила исправит. Это ведь как наркотик, Феденька. Власть над людьми, пусть и оккультная.

– А фамилии Гобзева и Первомайская-Кулакова в том процессе не фигурировали?

Михаил Розенталь глянул на Гущина сквозь очки:

– Первомайская?

– Да.

– Так ты что же, по этому делу?

– В общем, да.

Катя поняла – лукавить со старым приятелем Гущин не намерен. Розенталь не тот человек, от кого можно что-то утаить.

– Старая перечница Избушка-Зимовье сдохла. Советский классик и царица доносов, – Розенталь покачал головой. – И как сдохла! Такой конец такой жизни. Конечно, я слышал – все каналы трубили. Там ведь и родичи ее тоже?

– Дочь Виктория и внучка.

– Этих жаль, ее – нет. Но там ведь поймали кого-то сразу.

– Он у меня при задержании погиб. Моя вина. И это не он, Миша.

– И моя вина, – тихо сказала Катя.

Розенталь оглядел их уже как-то по-иному.

– Ясно. А Первомайская что, имела какое-то отношение к Мокшиной?

– Ее дочь Виктория. Но это я у тебя хотел узнать.

– В процессе ничего такого не фигурировало. Там все было вокруг них завязано – вокруг их денег, потерь, побоев и увечий. И это ведь когда было-то! Восемь, нет, почти девять лет назад.

– В нашем деле сроки вообще феноменальные. Это как раз меня не смущает.

– Даже не знаю, чем тебе помочь, Феденька.

– Расскажи про эту Мокшину-Горгону. Что она за человек?

– Дрянь, – Розенталь вздохнул. – Умная хитрая дрянь. Мозги как компьютер. Вся эта ее лавочка – Орден Изумруда – была ею организована лишь с одной целью: нажить капитал на вере дураков в страшные тайны и чудеса. Народ-то у нас девственно невежествен и доверчив. Причем вне зависимости от образования и статуса. Это какие-то внутренние мотивы включаются. Вот она это и умела отлично – включать все низменные мотивы, подчинять, доминировать. И деньги делать. До того, как мой клиент ее изувечил, она хороша была. Этакая стерва столичная – модная штучка. Недаром к ней вся наша тусовка от эстрадников до толстосумов липла. Но нельзя ее считать просто мошенницей, Федя.

– Почему?

– Ну, потому что кое-какой дар у нее все же есть.

– Она экстрасенс?