Светлый путь в никуда

Костер и вода




Ни дождь не страшен нам, ни град, пока костер горит. На небе летний звездопад. Никто, никто не спит. Сидим с друзьями у костра и песенки поем, Придет рассвет, нам в путь пора, зимовье мы найдем! С друзьями – славная игра, Всю ночь петь песни у костра, Смотреть, как плещется вода, Не расставаться никогда! И не бросать друзей!

Клавдия Первомайская.

Песенка друзей из пьесы «Зимовье зверей». Действие 2



«Послушай наш разговор. За зеркалом», – Катя читала смс от полковника Гущина.

Она сидела в приемной вот уже час и не переступала порог его кабинета, где находились оперативники и Егор Рохваргер. С момента задержания в Египетском зале она Рохваргера больше не видела. Оперативники вывели его через служебный вход, набросив ему на голову его же собственный пиджак от смокинга, потому что на благотворительном вечере в Доме Смирнова присутствовала пресса и журналисты из кожи лезли, стремясь узнать, что же произошло и кого задержала полиция. Рохваргера посадили в машину Гущина, он сам сел за руль, оперативники набились туда битком. А Катя села в оперативную машину – лишь она и водитель.

За час в приемной она узнала мало подробностей. Хотя одну важную – никакого оружия, никакого пистолета при Егоре Рохваргере при личном обыске не нашли.

На его съемную квартиру на Мичуринском проспекте тоже сразу отправились с обыском. Но пока Катя не слышала, чтобы какие-то результаты впечатлили.

Не станет он пистолет, такую улику, дома держать…

И тусоваться пистолет не взял… был уверен, что недосягаем для нас, для Гущина…

Получив сообщение, она сразу направилась к специальной комнате для допросов подозреваемых, где одна стена представляла собой зеркало, снаружи выглядевшее панорамным обзорным стеклом. Как в боевиках. Там всегда работал при допросе видеорегистратор, имелись микрофоны.

Катя понимала – такой допрос Гущин должен провести сам, один на один. Но он дает ей возможность стать очевидцем… чего?

Триумфа? Раскрытия?

Оперативник распахнул перед ней дверь «зазеркалья». Включил громкую связь. Сам расположился за монитором видеорегистратора. Катя подошла к стеклу. Егор Рохваргер сидел на стуле за столом в этой голой комнате, похожей на офис. И стул, и стол прикреплены к полу намертво.

Рохваргер оглядывался по сторонам, задержал свой взгляд на зеркале. Умный… Его смокинг помялся. На белой рубашке – следы пыли. Черный кушак для смокинга на осиной талии. Костюм явно взят напрокат. Но так ему к лицу.

Вошел Гущин – без пиджака, в одной белой рубашке, тоже помятой в драке. Галстук совсем приспущен.

– По какому праву меня арестовали? – спросил Егор Рохваргер.

– Вас задержали в ходе оперативных мероприятий по делу об убийстве семьи Первомайских, еще двух потерпевших и двойного покушения на убийство.

– Ого! Ничего себе. А при чем тут я? Хотя полицейский произвол сейчас никого уже не удивляет. Любого могут схватить и уложить мордой в пол на глазах у всех. И вины никакой не надо.

– О вине мы поговорим позже, – Гущин сел напротив него. – Сначала я буду задавать вам вопросы. Вы ведь родились и провели детство в Кимрах?

– Да. А что? А как вы узнали?

– Там похоронены ваши родители?

– Да. А что вам до этого?

– Кто вас воспитывал после смерти родителей?

– Тетя.

– Сестра матери?

– Н-нет. Сестра отца.

Катя уловила, как дрогнул голос Рохваргера на этом «нет».

– Вы жили с ней в Кимрах?

– Да, пока учился. Она была учительницей немецкого и английского языков в гимназии. Мой отец служил там директором, а мама преподавала литературу. Отец был намного старше нее. У отца все в роду педагоги. Когда родителей не стало, тетя взяла меня на воспитание.

– Но не сразу, да? – Гущин задавал вопросы медленно. – Какое-то время в возрасте семи лет вы жили у родственников вашей матери.

– Н-нет… но… то есть да, одно лето…

– В поселке Затон на Истре, – Гущин наклонился к нему. – То лето, июль месяц… двадцать пятое число…

Катя увидела через стекло, как Егор Рохваргер опустил голову. Золотые волосы Лорелеи…

– Ваша тетка со стороны матери Галина Сонина и ваша бабушка, которая скончалась скоропостижно, когда… когда что случилось?


– При чем здесь все это?

– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы, – Гущин просил терпеливо. – Что случилось двадцать пятого июля двадцать шесть лет назад, когда вы проводили лето в гостях у вашей родни?

– Я… я всегда хотел об этом забыть.

– О чем?

– Это было ужасно.

– Гибель ваших двоюродных брата и сестры – Сережи трех лет и Наташи пяти лет?

Егор Рохваргер поднес руку к лицу.

– Как вы узнали?

– Мы – полиция. У нас карма такая – знать. Их ведь убили, Егор. Утопили в реке. И это случилось на ваших глазах.

– Нет… я… нет…

– Что нет?

Егор Рохваргер молчал. Он низко наклонился, уперся локтями в колени.

– Я могу представить, Егор, что вы пережили в ту страшную ночь. Семилетний ребенок – беспомощный и запуганный. Их ведь было трое, тех, кто похитил ваших брата и сестру. Точнее, двое. Одна валялась пьяной у костра. Вы помните костер в лесу, Егор?

Рохваргер еще ниже наклонился. Какая-то сила словно пригибала его изящное тело к земле.

– Помню костер, – прошептал он еле слышно. – Мы пошли за черникой. Она бросила нас дома и ушла с хахалем своим… тетка… а нам есть хотелось. И сестренка сказала – айда за черникой, пока не стемнело. И мы побежали в лес, мы и раньше туда ходили. Ягод было много в то лето.

– Вы были в лесу до темноты?

– Да. Потом вернулись на берег к мосткам.

– И что было дальше?

– Братан начал хныкать, он устал и хотел домой, хотел спать. Маленький ведь. Но сестра домой не хотела, она смотрела на луну – она была такая большая, висела над рекой, лесом. А я…

– А вы?

– Я услышал… так странно… словно дятел ночной… кто-то стучал в лесу, барабанил, как дятел. Я ушел от мостков один, прошел берегом, и там, в чаще, горел костер. Как в сказке про зимовье зверей…

Катя вздрогнула, она вся покрылась мурашками – вот, вот оно… катарсис… он скоро грядет…

– Вы видели у костра женщин?

– Да.

– Они странно себя вели, правда, Егор? Чудовищно. Как злые ведьмы из сказки. Они заметили вас?

– Нет.

– На ваше счастье. А потом они вышли из леса и направились к мосткам, да? Где остались ваши брат и сестра. Они забрали их. А потом утопили на ваших глазах.

Рохваргер молчал.

– Как бы вы ни пытались вычеркнуть все это из своей памяти, это всегда жило внутри вас – тот ужас, та ночь. И то, что вам не поверили взрослые. И то, что дело потом положили под сукно. И никто не наказал убийц. Не отплатил им за смерть ваших маленьких брата и сестры. Не отплатил за тот кошмар, который исковеркал вашу жизнь, – тихо говорил Гущин. – Вы ведь не могли с этим смириться. И чем старше вы становились, тем острее понимали, что справедливость должна существовать на свете. А если ее нет, в дело вступает месть. Вы ведь хотели отомстить, да?

– Нет! Что вы такое говорите? Кому мстить?

– Им. Этим трем. Вы же взвалили на себя это бремя, Егор.

– Какое бремя?

– Мстителя, – Гущин словно внушал ему, словно уговаривал его – тихо, вкрадчиво, как искуситель. – Вы стали их искать. И вы их нашли. Всех трех. Убийц. Сестру Горгону, сестру Изиду и ее – сестру Пандору.

Рохваргер вскинул голову.

– Кого?

– Ангелину Мокшину, Лидию Гобзеву и ее – вашу Вику. Викторию Первомайскую.

– Я… что вы такое говорите?!