Свои чужие люди

– Но она прожила взаперти еще четыре года.

– Как же Ян не знал об этом?

– Когда он приезжал на каникулы, то видел только то, что сестра очень больна. О ее беременности и родах ему не говорили. Не знала об этом и будущая его жена, мать Эмилии Марта. А Роза в это время жила в Заречье, называя Никольского отцом.

Марго умерла в июле, а Виктория в августе 1916 года. Ян женился на Марте. Я думаю, что Виктория, умирая, все же рассказала Яну о болезни, которая могла достаться тому в наследство от отца. И он, когда почувствовал, что заболевает, оставил Марту с ребенком в России и уехал. Он не от революции бежал, а от семьи, просто так совпало.

– Выходит, Эмилия знала о рождении девочки у сестры отца? И что девочка рождена от него?

– Да. Но узнала она это недавно, когда открыла один из тайников. Зачем Марта сохранила эти письма Никольского к своей свекрови, одному Богу известно. Но могу предположить, что ценности закладывались в разные комнаты в разное время. То есть спрятала письма еще Виктория. Вместе со своими украшениями. А Марта в ее «захоронку» и не лазила. Сначала было без надобности, а потом квартиру заселили чужими людьми и тайники стали недоступны.

– Подождите, а тайник в моей комнате? В нем были дневники Марго. И никаких ценностей!

– Аля, мне кажется, это не тайник. Это так, девичий секрет. Потому что к другим тайникам подобраться не так уж и просто. Эмилия при жизни показала мне те, которые открыла, – сказал Беркутов. – Там довольно сложная конструкция.

– И?

– И нужно ждать гостя. Того, кто тоже в курсе, что в этой квартире припрятаны ценности.

– И кто же это может быть?

– Сергей Сергеич, так где у вас там координаты Никольского Андрея Сергеевича?





Глава 55




Первое время было не по себе. Страшно было даже. Не спал, урывками проваливаясь в усталую черноту. И в снах беспокойных тоже было страшно. Рука немела. Та рука, в которой он держал этот ключ. И зачем он его после всего домой принес, да еще и не спрятал толком: валялся он, окровавленный, в ящике его письменного стола. Письменного стола его деда.



…Он хорошо помнил деда, любил, хотя тот и не баловал его своим вниманием. А ему так хотелось быть все время рядом с ним. Дед был герой, военврач, прошел всю войну. Для внука он был недосягаем, проводя все свое время за письменным столом. Бабушка говорила, что тот пишет учебник и это очень важно. А ему, внуку, был не нужен этот учебник, ему нужен был дед.

Так он и рос рядом с бабушкой Катей. Совсем ее не боялся, не слушался: видел, как ею командует дед. И она, словно солдат, все исполняет. И он, хоть и малолетний был, тоже пытался ею командовать. А она все прощала ему, с улыбкой, не обижаясь, прощала.

Когда они ушли один за другим, он, студент первого курса университета, плакал как ребенок. Сначала умер дед, а через полгода – бабушка Катя. Им было по девяносто четыре года.

Родители у него были чисто теоретически. Видел их он один раз в два года, когда они приезжали с очередной великой стройки в Кении, Зимбабве или Камеруне. У него даже не было того, что называют семейным портретом, только несколько любительских фотографий на фоне незаконченных сооружений. Отец – в белом костюме и каске – и мать – в белом халате около палатки с красным крестом. Потом отец с матерью разошлись, он даже не понял, в какое время это случилось. Мать осталась с новым мужем в Каире, а отец вдруг свалился на голову уже женатому сыну. Шли смутные девяностые, отец еще был полон сил, но неожиданно быстро стух, поняв, что строителей и без него хватает, а больше делать он ничего не умеет.

Зато подрастающему в семье его сына мальцу он может стать нянькой. Жена обрадовалась, скинула ребенка на тестя и вышла на работу.

Не хватало ему самому в детстве общения с дедом, так его сын получил все сполна. Закон сохранения!

Только отношения у него с отцом так и не сложились. Уже умирая, тот рассказал ему о себе всю правду…

И вот он теперь из-за этой правды убил человека…

Он все про них узнал, про неожиданных жильцов этой квартиры. Только не понял он смысла этой благотворительности. Одно объяснение – совсем спятила старушка. Нужно было еще при ее жизни этот оставшийся тайник вскрыть, так нет же, дожидался, пока по справедливости все ему принадлежать будет. Так сказать, по наследству.

Если бы отец ему все рассказал раньше! Не понимает он его, до сих пор не понимает! Упустить такие деньги! Ладно, квартиру саму невозможно законно получить, но то, что в ней спрятано, – их по праву!

Уже подходя к дому, он стал тревожно озираться. Неприятное такое чувство, будто все, кого ты встречаешь на своем пути, все про тебя знают. И куда идешь, и зачем. И что ты – тот самый, который… Хотя, по слухам, убийца арестован. И каково этому бедолаге Ракову в камере с осознанием своей невиновности? Ладно, разберутся, что Раков тут ни при чем. А он в это время уже далеко будет. Жену жалко, плакать станет, когда поймет, что он ее бросил. Любит, дурочка. Вот так, со школьной скамьи и любит до сих пор. А сын на нее похож, ничего от отца не взял. Если бы сомневался в верности жены, подумал бы, что нагуляла!

Он вставил ключ в замочную скважину, повернул два раза, но открывать дверь не спешил. А что, если опять кто-то дома? Он видел, как ушли Алевтина с Марининым, даже видел, как сели они в подъехавшую иномарку. А Полякова, этого пьянчужку, унесло из дома спозаранку. Вроде бы у него дежурство. Никого в квартире быть не должно.

Он толкнул дверь двумя пальцами и опять прислушался. Тихо. Сегодня он надел перчатки, хватит с них пальчиков. У него есть примерно час, если не торопиться, то печку он разберет быстро. Главное – знать, в каком месте на кирпичик нажать. Потом справа, в открывшейся нише, рычажок повернуть, а там и заслонка поднимется. Так ему отец объяснил.

Он подошел к двери комнаты Алевтины, бывшей детской еще при бабке Виктории. Осмотрелся, присел на корточки. Вставил ключ (выкрасть три недели назад ключи в трамвае у беспечной Алевтины было для него нетрудно – он просто сунул руку в карман куртки, куда она их положила, закрыв дверь. Сделал дубликат, а связку подкинул этим же днем в кусты около входной двери: повезет – найдет), повернул.

В комнате пахло немного перестоявшими в вазе хризантемами. «Могла бы и воду менять почаще», – подумал он, подходя к печке и присаживаясь на корточки.

– Раз, два, три, четыре, – начал он отсчитывать вслух, не боясь быть услышанным – нет же никого. – Пять!

Он нажал на середину кирпича, тот легко повернулся вокруг своей оси. Сердце радостно екнуло. Он просунул руку внутрь справа, нащупал металлический стерженек. Опустил его вниз и почувствовал, как поддалась его нажиму литая дверка. Он с некоторым усилием подвинул ее в сторону до упора. Быстро просунул руку глубже в печь, схватил то, что там лежало, и вытащил наружу.

– Доброго вам дня, Андрей Сергеевич, – прозвучал незнакомый голос от двери.

Он позорно упал на спину, так и не успев встать с корточек. Он никак не мог сообразить, кто же такой мог его здесь ждать. А то, что ждал, – было очевидно. И как это он забыл закрыть за собой на защелку дверь комнаты? Теперь этот, кто бы он ни был, видел, как отрывается тайник. Хотя стоп! Какое это теперь имеет значение-то?! Содержимое ниши – в его руках! В руках?! Не отдать! Спрятать назад! Просто закинуть быстро и… И что? Не успеет, никак не успеет! Да кто же это, черт возьми!


Никольский медленно повернулся, одновременно пытаясь подняться. Перед ним стоял высокий мужик с абсолютно седой головой и спокойно смотрел на него сверху вниз. Да! Видел он его во дворе. Рядом с Алевтиной видел. Мент, точно. Черт! Черт! Провели…

– Вставайте уже поживее, господин Никольский. Руку давайте, – Никольский тупо смотрел на протянутую руку. – Да сверточек с пола прихватите, чтобы мне не нагибаться!

Черт бы побрал папашу с его правдой! Гореть ему в аду! И что теперь? Тюрьма… За убийство дадут такой срок, что уже и выйти на свободу будет нереально. Ну не хотел он ее убивать! Только оглушить. А ключ оказался неожиданно тяжелым. И этот острый край… Он даже лица этой девчонки рассмотреть не успел…

– Что, девушку вспомнили, Никольский? Будет у вас время еще ее вспомнить. Очень много времени будет, – в руках говорившего он увидел наручники.

– Я не знаю, о чем вы, – скорее машинально отреагировал он.

– Я даже вас не буду ни о чем спрашивать, Никольский. Вы арестованы за убийство Юлии Фурцевой, совершенное вами 22 октября сего года. И этот факт не вызывает сомнений, – говоривший защелкнул наручники на его запястьях.

Они вышли в коридор, и тут он увидел еще двоих людей в форме.

– Посмотрите вон туда, Никольский. Внимательно. – Он проследил за протянутой куда-то вверх рукой: над дверью одной из комнат что-то сверкнуло. – Это камера, Андрей Сергеевич. Камеры были установлены по всей квартире. Вот такая вот случайность…





Глава 56




Он всего лишь хотел уехать от надоевшей до икоты жены и нелюбимого им сына. У него не было любовницы, нет. Просто смутное чувство, что где-то, где его нет, ему будет лучше. Просто лучше. Богаче, удачливее, сытнее, интереснее. И не будет этого круга: утро в постылой постели, полдень в институтской столовой, подогретый ужин за кухонным столом и… телевизор. Который он не смотрит, а так, просматривает, щелкая пультом. Щелкает и щелкает кнопками, до часу ночи щелкает, только чтобы не идти к поджидающей его жене. И тихая радость, если удается застать ее уже спящей. Уф, пронесло! Короткий беспокойный сон – и опять утро…

Он и родословную свою заказал, чтобы только значимость свою почувствовать. Дедовым внуком утвердиться. И тут вылезла какая-то история с дедовой сестрой. Приемной или нагулянной прадедом от какой-то деревенской молодухи. Да, собственно, что ему за дело до этого? Только отец как-то странно среагировал, когда он про то спросил. Как-то уж резко, как говорят – неадекватно. И ему стало интересно. Правды захотелось. Захотелось – получай! И оказалось, что дед-то и не дед его. А ничей он дед.

Никольский сидел на стуле перед столом следователя и молчал. Хотя первый вопрос уже прозвучал.

– Ну, так вы, Никольский, расскажете нам, что привело вас к столь жестокому преступлению?

– Что, начать от печки? – попробовал пошутить он.

– Около печки вы закончили, Никольский, – не принял шутки Беркутов, – Начните с того, как вы узнали о тайниках в квартире Эмилии Фальк.

– Родословная. Мне захотелось узаконить свои корни. Как вам объяснить? Впрочем, что тут объяснять, сейчас многие этим интересуются. Карташова мне порекомендовали как самого в подобных делах порядочного. Мне нужно было всего лишь восстановить утерянные документы, я и так знал, кто от кого родился и даже в каком году. Но, как оказалось, все не так. А как – не смог определить даже Карташов. По документам я – правнук Михаила Никольского, известного хирурга. И внук Алексея Никольского, не менее известного, чем его отец. А на самом деле…

Беркутов насторожился. Что-то не о том Никольский, не о том.

– Вы хотите сказать, что вы не прямой родственник Михаилу Никольскому?

– Я ему вообще не родственник. Мой отец Сергей был усыновлен Алексеем и Катериной Никольскими в 1934 году при рождении. Им было тогда уже по тридцать восемь лет. Мне бы раньше разложить эту простую арифметику!

С отцом у меня контакта не было, может быть, поэтому я узнал обо всем так поздно. И то только потому, что начал копаться в истории Никольских.

У деда Алексея и бабушки Кати не было детей совсем. Алексей всю жизнь любил Марту, жену своего друга Яна Фалька. А на Катерине он женился по родительскому благословению. Дед с бабкой дожили до восьмидесяти восьми лет, вот такие долгожители. Ушли друг за другом. Перед смертью и рассказал дед Алексей моему отцу, что тот приемный. Но, как сказал мне потом отец, он не воспринял его слова всерьез. Тогда же дед ему поведал и о роли Михаила Никольского в делах Фальков. Как они с матерью жили без отца и мужа, пока тот где-то в глуши воспитывал чужого ребенка. И из поколения в поколение две семьи, Фальки и Никольские, были связаны очень тесно. Михаил любил Викторию Фальк и ради того, чтобы скрыть грех ее дочери, оставил жену и сына. Алексей любил Марту Фальк и ради этой любви покрыл грех ее единственной дочери Эмилии.

– Вы о чем, Никольский?

– Вот вы все уверены, что у Эмилии Фальк наследников нет, она бездетна? Все так обрадовались, когда квартирка засветила в качестве наследства? Хороший кусок денег, не правда ли? Даже если поделить на всех. А уж кому-то одному…

– От кого вы узнали об условии завещания? – перебил Никольского Беркутов.

– От отца. Эмилия с ним долго поддерживала отношения. Как с сыном друга семьи. И не знала, кто он на самом деле, Сергей Никольский.

– Продолжайте.

– Эмилия к нему заходила часто, особенно когда ему рак диагностировали. Все сокрушалась, что зажилась, а он, с ее точки зрения молодой, уходит так рано. А ему восемьдесят два уже было. Но ей-то – под сто лет. Да, крепкая была бабуля. Только умом блаженная. Это же надо такое придумать – приют для падших в собственной квартире!

Я все гадал, знала она правду или нет? Раскрылся перед ней отец перед смертью или сохранил тайну своего рождения, как и просил его дед Алексей? Потом понял, не сказал он ей ничего. Кремень папа! Умирать на руках собственной матери и не сказать ей: «Прощай, мама»?

– Объясните все четко, Никольский. Хватит уже загадок.

– Да все просто! Когда Ян Фальк, отец Эмилии, из России сбежал, дед Алексей, как мог, помогал выжить его жене и дочери. Марта призналась ему, что по всей квартире тайники сделаны, специально так печки выложены, чтобы ниши изолированные остались. Ценности туда складывать еще прапра- там какой-то дед начал. Принцип действия механизмов одинаков. И место одно – пятый кирпич снизу в третьем ряду от окна. Ну вы видели. Марта очень боялась, что долго не проживет, здоровье у нее было так себе, слабенькое. Поэтому и рассказала о тайниках своему любовнику, Алексею Никольскому. То, что было в ее комнате, которую власти оставили ей с дочерью, Марта достала сразу, как только уехал Ян. А остальные тайники опустошить было невозможно – в комнатах проживали теперь люмпены со своими бабами и отпрысками, которые люто ненавидели бывшую хозяйку квартиры.

Эмилии было семнадцать лет, когда ее изнасиловал пьяный сосед. Не знаю, почему она не избавилась от ребенка, но факт остается фактом – мой отец родился.

– Сергей Никольский – сын Эмилии Фальк?

– Да, а она, получается, моя родная бабушка. Ясно, почему я считаю себя единственным законным наследником всего, что принадлежало Фалькам? И почему я хотел взять хотя бы то, что осталось? Эмилия о своем дурацком завещании отцу все рассказала, и о том, что в одной из комнат остался нетронутый тайник, так сказать, сюрприз победителю. А отец, еще один блаженный, молча принял ее решение. А мог сказать, что он – сын! Она бы успела завещание переписать. Я уверен, переписала бы! Ему не нужно, а я как же?! Я же внук ее!

– Как получилось, что она не знала этого?