Сыщики 45-го

Дорогу пересек Иннокентий Гаврилов, он тащил что-то несуразное, похожее на мольберт – конструкция явно разваливалась. Пристроил ее на пол, поздоровался с посетителем. Он тоже смотрел настороженно.

– Удручающе пустые залы, – улыбнулся Алексей. – Увы, пока не тянутся наши люди к прекрасному.

– Напрасно вы так думаете, – смутился Иннокентий. – Во-первых, только начался рабочий день. Во-вторых, население, увы, работает. Могут прийти только те, у кого выходной, трудящиеся во вторую смену, командированные и пенсионеры. Мы ведем наблюдение, фиксируем и анализируем посещаемость музея. С каждым месяцем она увеличивается – хочется вам того или нет. Выражаясь вашими словами, люди все-таки тянутся к прекрасному. Четыре дня назад мы принимали целую делегацию из здравицкой поселковой школы – на экскурсию прибыли два класса старшеклассников вместе с преподавателями. Они ехали на автобусе, между прочим, почти сорок километров…

«Чего не сделаешь, чтобы не ходить в школу», – подумал Черкасов.

– Выходит, я ошибся, – допустил он, – и наш народ не такой уж духовно безграмотный… Я могу поговорить с Григорием Ивановичем?

– Да, конечно. – Иннокентий снова схватился за свою ношу. – Если не возражаете, оттащу эту штуку наверх, заодно сообщу о вашем приходе товарищу Шабалину. Можете, в принципе, сами подняться, а можете здесь подождать – он спустится…

Капитан с оценивающим видом разглядывал картину, которой прикрыли пустоту после кражи Поленова. Полотно было меньше предыдущего – на стене осталась выцветшая кайма. Картина изображала бравый пионерский отряд, взбирающийся на гору. Сюжет предельно реалистичный, пафосный, строго выдержанный в духе времени. Но писал его не бездарь. Счастливые загорелые лица ребятишек, бусинки пота на лбах, красные галстуки, барабаны, шортики, белые рубашки. Рослый горнист во главе колонны дудел в свой горн. Ослепительно сияло солнце над выгоревшей местностью. В картине присутствовала экспрессия, группа юных ленинцев отнюдь не выглядела статично, да и с буйством красок в полотне все было нормально. Но что-то подсказывало, что подобные «шедевры» вряд ли заинтересуют музейных воров.

За спиной деликатно кашлянули. Он обернулся. Подошел Шабалин в жилетке и водолазке, протянул руку. За прошедшие два дня он еще сильнее осунулся, под глазами набухли мешки, от которых по щекам расползалась болезненная синь. Но директор был опрятно одет и гладко выбрит.

– Доброе утро, Алексей Макарович… Рад вас видеть в нашем музее. Увы, это не Поленов. Но мы не можем оставлять пустые места – с ними экспозиция выглядит сиротливо, да и люди задают вопросы… Картину написал некий Романчук Иван Ильич, член Смоленского отделения Союза художников. Произведение было передано нам в дар в позапрошлом месяце. До сего дня она не вписывалась в окружающее пространство, и мы хранили ее в подвале…

– А теперь вписалась, – усмехнулся Алексей. – Тоже ничего, Григорий Иванович. Мне почти нравится.

– Почти? – засмеялся директор. – Я восхищаюсь русским языком. Увы, это не совсем то, на что ориентируется наше заведение…

– Зато идеологически верно и безупречно, – перебил Алексей. – Радует, как уверенно ребятишки смотрят вдаль. Вы не вспомнили ничего, что могло бы помочь следствию?

– Нет, я уже говорил вчера вашему товарищу… А вам удалось что-то выяснить? Да, я звонил вам несколько раз…

– Вы имеете в виду подвижки в расследовании убийства Лукьянова или украденную картину?

– Для меня и то и другое – невосполнимая утрата, – печально улыбнулся Шабалин. – Картину по крайней мере можно вернуть, а вот человека… Давайте начистоту, Алексей Макарович, есть хоть один шанс, что украденная вещь вернется в музей?

– Разумеется, Григорий Иванович. Учитывая, что оба злодеяния совершил один человек… или группа лиц – это вполне реально.

– Не разделяю вашего оптимизма, товарищ офицер. Преступников вы можете найти, а вот когда дело касается украденных шедевров живописи… Увы, это общемировая беда. Пропажи находятся редко, иногда это длится годами… Да что там далеко ходить. В 1911 году из Лувра похитили знаменитую «Джоконду». Два года преступника искали лучшие парижские сыщики. А похититель сам вернул картину. Им оказался молодой сезонный рабочий итальянского происхождения. Простой стекольщик – спокойно подошел, снял картину, свернул в трубочку и вышел на лестницу… Где она хранилась эти годы, что с ней происходило – неизвестно. Многие эксперты до сих пор подозревают, что в Лувре хранится не подлинник, а ловко сляпанная подделка…

– Интересный факт, буду знать. Но при всем уважении к вам и живописцу, похищена не «Джоконда»…

– Да, я знаю… Вчера мы разбирали вещи Лукьянова – те, что он хранил в столе на работе. Шарф, перчатки, посуда, портсигар с фронта… Маша нашла тетрадку, куда он что-то записывал. Вы не поверите, этот человек ночами писал стихи. Представляете? Трогательные, наивные, с хромающим ритмом и сомнительной рифмой, но все же… Про войну, которую мы пережили, про то, как восстанавливаются заводы и фабрики, про женщину в платочке за калиткой… Мы никогда не могли такое подумать, а вот ведь как оно… В тетрадке были только стихи, больше ничего, вряд ли вы почерпнете из них что-то ценное. Мы вчера отдали ее вашему человеку…

Он пообщался для приличия еще несколько минут, извинился, сославшись на занятость, попросил не провожать. Шабалин грузно уходил по лестнице, Алексей вернулся в прихожую, пропустив посетительницу, – женщину в старомодной шляпке.

– Уже уходите? – подняла голову Маша.

– Уже ухожу, – сокрушенно вздохнул Алексей и посмотрел по сторонам. Вадима Циммермана рядом не было. – Можно вопрос, Маша? – Капитан понизил голос, склонился к ней. – Давайте как-нибудь прогуляемся? Ну, если есть желание…

– Ой… – Она испугалась, посмотрела по сторонам, облизнула губы. – Вы что это такое предлагаете? Я даже не знаю… А куда мы с вами пойдем?

– Куда хотите, Маша. Можем сходить в кино, пройтись по набережной…

– У нас нет набережной.

– Да, у нас нет набережной, – он засмеялся. – Вы подловили меня. И кино не показывают, ввиду временного отсутствия клуба. Нет ни салюта с мороженым, ни колеса обозрения, ни каруселей с лошадками… Но это не значит, что мы в тупике. Мы можем просто погулять по центральной части города, зайти в парк…

– Ой, даже не знаю… – В ней бились противоречия: желание, страх, нерешительность. – Я в любом случае смогу только вечером…

– Давайте вечером.

– Но это опасно. Разве можно ходить по городу в темное время? Повсюду бандиты, грабители…

– Вы преувеличиваете, Маша. Перечисленные вами категории граждан рыщут не повсюду. И вы же не с Вадимом будете гулять… – Он иронично покосился на закрытую дверь.

– Да, это верно, – она улыбнулась.

– Я покажу вам дом, в котором прожил всю свою бессознательную и часть сознательной жизни.

– Нет, спасибо, этого не надо, – она засмеялась. – Знаете, меня совершенно не волнует, что подумает Вадим, – он все равно ни рыба ни мясо. А вот Григорий Иванович… Уверена, он отзовется категорическим отказом, просто не пустит…

– Он вам не отец. И понимает, что не сможет держать вас всю жизнь в скорлупе.

– Но пока он этого не понимает. Когда я ездила в Смоленск, он весь изнервничался – мне Кеша рассказывал… Хорошо, давайте, – девушка выдохнула. – Но сегодня я не могу, давайте завтра в парке. Около девяти вечера… Господи, я и завтра не могу, по плану инвентаризация, это допоздна… Только послезавтра…

– Я зайду за вами.

– Не надо, пожалуйста, Григорий Иванович увидит… Рядом с парком живет моя подруга Люся Горшкова, я посижу у нее, а потом выйду. Он отпустит меня к подруге… Вы же проводите меня до дома?

– Даже не сомневайтесь. Буду у старого кафе, оно закрыто, это в северной части. Не волнуйтесь, никому не скажу, пусть это будет нашей тайной… Большое спасибо, Мария, за продуктивную беседу, – он повысил голос, наблюдая, как из комнаты выходит, протирая очки, Вадим. – Больше я вас не побеспокою, всего доброго.


И ухмыляясь в кулак, направился к выходу.





Глава одиннадцатая




А на улице навалилось. Он шел к отделу, и вдруг в голове закружилась вьюга. События всплывали в хронологической последовательности. Трупы на заводе ЖБИ, оперативная информация о подозрительном «Опеле», гонка до Чертова бора… Перестрелка, догорающий «Опель», на котором смылись от социалистической Фемиды члены банды… Бродяга в кустах, которого заметил только он, его испуганный исход – тот просто растворился в кустах… Потом Дьяченко в кабаке бормотал про расстрел политических в 41-м – когда немцы стояли на пороге, про бывшего однокашника-врача, которого зачем-то прибрали по 58‐й статье… А ведь лицо бродяги, в принципе, знакомое. Убрать прожитые годы, убрать бледность, бороду… Нет, он мог и ошибаться, но проверить эту версию стоило в любом случае! Бродягу привлекла пальба, он отирался неподалеку, решил проследить, кто это ведет себя так шумно в его владениях… А ведь он узнал Черкасова. Потому и колебался, не сразу пустился в бегство…

В отделе сидели двое – Конышев и Вишневский. Первый развинчивал отверткой телефонный аппарат – тот окончательно отказался работать. Петр Антонович что-то раздраженно бурчал под нос. Вишневский тоскливо смотрел на него из другого конца комнаты.

– Может, не надо, Антоныч? Останемся совсем без аппарата…

– Мы и так остались без аппарата – рычаг западает, толку от него… Это вы все виноваты – трубку швыряете. Лучше бы подошел, помог.

– Я не умею чинить телефоны…

– А что ты еще не умеешь? – Петр Антонович раздраженно уставился на коллегу.

– Я все не умею… Алексей Макарович, скажите ему.

– Есть надежда, что аппарат сегодня заработает? – нахмурился Алексей.

– Надежда есть всегда, – сообщил Конышев. – Она вообще умирает последней. Звонил в линейный отдел, звонил, в итоге доломалось…

– Доломал, – поправил Вишневский.

– Запомни, Стас, – назидательно сказал Конышев, – ошибок не совершает только тот, кто ничего не делает. Все в порядке, сейчас заработает, всего лишь пружина оторвалась… Мама дорогая, да тут такая прорва дохлых тараканов! – Конышев снял крышку с корпуса и тихо позеленел. – А мы еще удивляемся, почему эта штука постоянно барахлит…

– Чтобы через пять минут все работало, – заторопился Алексей. – Петр Антонович, остаетесь за меня. Я должен проверить одну версию. Это может занять несколько часов.

– Вы в одиночку куда-то собрались? – удивился Вишневский. – Вам следует оставить свои координаты, Алексей Макарович.

– Ничего страшного, это не опасно.

Завгар ломался, как девочка, словно от сердца отрывал дребезжащий и явно отработавший свой ресурс «ГАЗ-64» с вырезами в корпусе вместо дверей. Еще возмущался – у вашего отдела уже есть машина! Алексей уверил, что транспорт требуется по срочной служебной надобности, расписался, где следует, бросил назад дополнительную канистру бензина и покинул гараж.

Примерно полчаса кружил по городу, проверяясь, не прилип ли «хвост». Потом по Конармейской добрался до восточной окраины, пересек переулками Советскую, Базарную, проехал тюрьму, еще раз убедился в отсутствии слежки и подался к железнодорожному переезду…

Местность к юго-западу от бора была безлюдной. Все машины по развилке уходили вправо. Был риск застрять в распутице, пришлось вспоминать свое водительское мастерство.

Он въехал в бор по лесной дороге, спустил «газик» в низину, чтобы не мозолил глаза местным лешим. Дальше двигался пешком на северо-восток, не теряя из вида опушку. Он был уверен, что слежки не было.

За несколько минут Алексей отыскал место, где горел «Опель». Остатки машины вытащили еще два дня назад: руководство хлебозавода подогнало специальную технику. Для списания автотранспорта требовалось от него хоть что-то. Местность истоптали, поляна выгорела.

Черкасов покружился вокруг пятачка, сориентировался. Отыскал тропу, по которой выходил из леса, кустарник, куда нырнул бродяга. Работал методично, ни на что не отвлекаясь. Только иногда посматривал на часы. Середина рабочего дня, однако…

Ветки были сломаны, здесь бежало это чудище, спрыгнуло в канаву, припустило по ней дальше. Чудище носило изношенные здоровые ботинки с наполовину стершейся подошвой. Они неплохо продавливали почву. Он шел по следам – канава петляла, уводила в глубь леса. Сгущалась растительность. Папоротник путался с елями – худшего сочетания не придумать. Вот бродяга выбрался из канавы, петлял между деревьями.

Чувство ориентации сохранялось – неподалеку проходила лесная дорога, пользовались которой, мягко говоря, нечасто. Именно на ней у начала леса он оставил машину. Следы вдруг стали плутать, вились восьмерками между деревьями, снова спустились в овраг, где протекал ручей. Потом выбрались наверх, где у подножия старой ели Алексей наткнулся на кучу валежника, явно собранного рукой человека. Характер следов вокруг этой кучки указывал, что ей не два-три дня, а гораздо меньше.

Капитан походил еще немного, вернулся к валежнику. Повсюду возвышался ельник, затея Алексея начинала принимать очертания авантюры. Но бродяга сюда приходил не раз, блуждал по округе, где хватало сушняка, ломал себе растопку. Несколько раз спускался в овраг, чтобы напиться из ручья. Оставалось верить в удачу.

Алексей забрался под ель, нижние ветки которой фактически расползались по мху, свил себе гнездо. Достал пистолет, папиросную пачку с зажигалкой, покурил, стараясь выдыхать дым мелкими порциями. Он еще не знал, что это пустое времяпровождение растянется почти на два часа…

Но терпение в итоге было вознаграждено! Захрустели ветки, появился бродяга. Он спустился с пригорка, заросшего хвойной порослью, пролез между плотно растущими деревьями. Это был именно он – заросший, грязный, в каких-то невероятных обносках. Он тяжело дышал, сипло кашлял. Меньше всего он рассчитывал встретить чужака, поэтому даже не смотрел по сторонам.

Он спустился в овраг, напился из ручья, встав на колени, еще немного покашлял. «Запущенный бронхит, – определил на слух Алексей. – Или начальная стадия чахотки».

Бродяга выбрался из оврага, опустился на колени перед кучкой валежника, поднял ее, стараясь ничего не уронить, поволок к пригорку на полусогнутых.

«Значит, рядом берлога, – предположил Алексей, – не поперся бы за валежником в такую даль. Лес кругом – сушняка навалом».

Он выполз из-под елочки, некоторое время передвигался по-пластунски. Затем поднялся на колени, двинулся вприсядку, решив повременить с нападением. Вот если его заметят – тогда конечно…

Это произошло довольно быстро. Бродяга не жаловался на слух. Он внезапно остановился, втянул голову в плечи. Потом резко повернулся. В глазах, упрятанных в глазные впадины, мелькнул испуг.

Он разжал руки, бросил валежник. В следующий миг Алексей налетел на него, сбил с ног. От бродяги разило, как из мусорной ямы – впрочем, чему тут удивляться? Закружилась голова, но он справился. Тот орал, извивался, но капитан перевернул несчастного на спину, заломил руку.

– Никита… Никита Решетов, успокойся… – заговорил Алексей, – ты меня узнал еще в прошлый раз, это я, Черкасов, мы вместе учились в школе… Ты понимаешь, о чем я толкую? – Он схватил бродягу за шиворот, резко тряхнул, и тот завыл от внезапной боли, стал скрести землю черными ногтями.