Сыщики 45-го

Головаш отстранился, выдохнул дым. Он действительно сегодня не курил – первая затяжка самая смачная.

– Хромаешь ты что-то, Черкасов, – подметил Головаш. – Случилось чего?

– Так надо, – буркнул Алексей.

– Ну, надо, значит, надо, – пожал плечами зэк. – Мы люди не любопытные. А напряженный-то чего? Тоже надо?

– Сон неважный приснился, – объяснил Алексей. – На работу идешь?

– На нее, – согласился Головаш. – Автобус сломался, на Советской высадили. Но ничего, успею.

– Без корешей сегодня?

– Это не кореша, – подумав, отозвался Головаш. – А если кореша, то не мои. Это товарищи по несчастью и коллеги по работе. У них работа посменная, сегодня – в вечер.

– Кстати, насчет несчастья, Алексей Михайлович. Поведаешь, как выжил на той высоте?

– Любопытный? – Головаш засмеялся, но как-то натянуто. – А ты сам догадайся, Черкасов. Кто смерти ищет, никогда не находит, слышал о такой теории? Вот и я искал – но не так, чтобы застрелиться, а от немецкой пули. А еще ранили меня, когда на высоту поднялись. Осколок бочину разворотил. Жизненно важных органов не задел, но сознания лишил. В лазарет доставили, там и очнулся. А если ранили в штрафбате – значит, искупил, можно в регулярную часть возвращаться. Раненных в бою мало было – немцы так лупили, что сразу насмерть.

– Так почему ты на зоне оказался?

– А мы на исповеди? – удивился Головаш. Лицо его исказилось. – Сел, сижу, никого не трогаю, тебе-то что? Вернулся в регулярную часть, понизили до старлея, дошел до Берлина, а там подрался, с кем не следовало…

«Ну, это ты можешь», – чуть не сорвалось с языка.

– Чуть старше по званию он был, – сказал Головаш. – Да еще скандалист хренов… В общем, выяснилось, что ни хрена я не искупил вину перед Родиной.

– Это Родина тебе об этом сказала? – осторожно осведомился Алексей.

– Ее доверенные представители, – хохотнул Головаш. – А поскольку война уже кончилась… Дальше сам додумывай. Да, имелись заслуги, награды, это, в принципе, учли, и через год счастливой жизни среди уголовников мне наконец разрешили гулять без конвоя. Еще полгода погуляю… а там посмотрим. Ладно, некогда мне с тобой, на работу пора…

Он двинулся дальше, и теперь уже Черкасов угрюмо смотрел ему вслед.

– И теперь ты обижен на весь свет и на меня в частности, – бросил он сидельцу в спину. – Ты женщину убил, не забывай. Нашу, советскую, и всего лишь за то, что она тебя, такого бравого офицера, ублажить не пожелала.

– Да пошел ты, – огрызнулся через плечо Головаш.

В центральной части города уже кипела жизнь, спешили люди. Из ворот выезжал старенький «ГАЗ-64» с вооруженными милиционерами.

Перед зданием МВД стояла знакомая «эмка». Опустились оба стекла на правой стороне. Алексей замедлил шаг. Нет, не то, что он подумал. В окнах «эмки» обозначились бесстрастные лица офицеров госбезопасности. Мирский курил, смотрел на капитана, как на пустое место, хотя определенно имел виды. В лике его коллеги Риты Рахимович сквозило завуалированное пренебрежение. Она смотрела с интересом, но с тем же интересом смотрела бы она и на приговоренного к расстрелу.

– Вы позволите на минуточку, Алексей Макарович? – вкрадчиво сказал Мирский.

– Спасибо, Игорь Борисович, я уже курил, – отозвался Алексей.

– Неужели? – Темные брови поползли вверх. – Это не очень вежливо, Алексей Макарович.

– Вы могли бы выйти из машины, если хотите побеседовать, – парировал Черкасов. – Это тоже не очень вежливо. Сказанное не относится, разумеется, к дамам. – Алексей расшаркался с издевательской манерностью. Дама тоже удивилась – так, совсем немного.

– О, вы меня успокоили, товарищ капитан…

– Не будем заниматься словоблудием, – капитан Мирский недовольно поморщился. – Кое-кто забыл о наших договоренностях. Это нехорошо, Алексей Макарович. Дерзкое ограбление завода ЖБИ, отягощенное четырьмя трупами; убийство в музее плюс кража полотна знаменитого художника; ваша нездоровая активность в районе вокзала, откуда вытекают еще два трупа – мелкого уголовника Меринова и его охранника… Я ничего не упустил, Маргарита Юрьевна?

– Упустили, Игорь Борисович, – нараспев произнесла женщина. – Люди капитана работали по всем упомянутым эпизодам, а мы об их скромных достижениях вынуждены узнавать от сторонних лиц и организаций. Сегодня ночью товарищ капитан подвергся нападению неизвестных в собственном доме, выучки хватило, чтобы выжить самому. Но не хватило, чтобы взять преступников живыми или мертвыми, – женщина улыбнулась иезуитской улыбочкой. – Об этом мы тоже узнаем от дежурного по отделению. Нет, я не исключаю, что Алексей Макарович именно сейчас движется в сторону отдела МГБ, чтобы поделиться с нами этими сведениями, но это маловероятно.

– Да, вы правы, коллега, такую вероятность мы даже не рассматриваем, – согласился Мирский.

– Теперь позвольте мне сказать. – Алексей бегло, но выразительно посмотрел на часы. – О какой договоренности идет речь, Игорь Борисович? Это вы договаривались, а меня пытались поставить перед фактом. Лично я с вами ни о чем не договаривался, при всем уважении к вам и вашему ведомству. Если мы говорим о сотрудничестве, то оно должно быть взаимовыгодным, а не так, чтобы в одни ворота. Но вы такого не предлагали? И в любом случае мне вам нечего доложить, – он предпочел закончить на миролюбивой ноте. – Достижения, как вы верно заметили, скромные. Сотрудники работают. Желаю хорошего дня, товарищи офицеры.

Интересно, стал бы он так хамить, не имей за спиной серьезной поддержки? Или пресмыкался бы, как все прочие?

– Алексей Макарович, зачем же вы так? – прозвучало в спину с толикой угрозы. – Вы могли бы и сами догадаться, что все гораздо серьезнее, чем вам кажется.

– Я поняла, Игорь Борисович, – встрепенулась женщина. – И могу вас с этим поздравить. Держу пари, мы с вами тоже в списке подозреваемых.

– Да что вы говорите? – удивился офицер госбезопасности. – Это, знаете ли, несколько превышает порог допустимого. Или капитан забывает, что земля круглая?

Да хоть цилиндрическая! Даже после этого он не стал оборачиваться, а энергично зашагал на работу.

Настроение было – хуже некуда. В отделе все смотрели на него очень странно.

– Что-то не так? – ядовито процедил он, бросая на стол свою завернутую в газету ношу. – Ожидали увидеть призрак старого дома на Базарной улице?

– Извини, Макарович, мы знаем, что ты жив, – смущенно вымолвил Конышев. – Но мы же всю ночь были не в курсе. А дежурный такое рассказал…


– Надеюсь, он ничего не приукрасил, – проворчал Алексей. – Все осталось, как было. Ваш начальник жив, а расследование – все там же, поскольку из нападавших я никого не ранил и не узнал.

– А это что такое? – кивнул Конышев на сверток.

– А это, Петр Антонович, нож, которым меня собирался прирезать несостоявшийся убийца. Увы, не разглядел, был ли он в перчатках. Скорее всего да, но отдать на экспертизу я его обязан.

– Могу отнести, – встрепенулся Вишневский.

– Спасибо, Стас, я сам отнесу, не утруждай себя.

– Да нет там ничего, – отмахнулся Дьяченко. – Голый номер, как всегда.

Он и сегодня был мрачен и нелюдим. Но вроде не с похмелья – хотя кто их поймет, этих алкоголиков.

– Кстати, Алексей Макарович, – вспомнил Гундарь. – Директор музея Шабалин вчера несколько раз спрашивал, ищем ли мы Поленова. А если да, то когда найдем, а то у них скоро намечается выездная выставка, и некоторые работы, в том числе похищенная, поедут в Тамбов. Сегодня он тоже успел позвонить, очень хотел вас услышать.

– Разве незаметно, что мы ищем Поленова? – фыркнул Алексей.

– А не найдем, сами нарисуем, – проворчал Пашка Чумаков.

Обстановка слегка разрядилась: люди заулыбались, за исключением, разумеется, Дьяченко.

– Ладно, я разберусь с Шабалиным, – вздохнул Алексей. – Возможно, сам к нему сбегаю.

– А самому-то зачем? – не понял Куртымов. – Вроде телефон имеется.

– Так к прекрасному приобщиться, – пояснил Вишневский. – Вчера – блатные притоны, сегодня – тонкий мир искусства. Разнообразие, блин…

– А еще девчонка там хорошенькая, – вспомнил Петров. – Ну, эта самая, как ее… Племяшка Шабалина.

– И сдается мне, что она нашему командиру зачем-то понравилась, – заулыбался Конышев.

– Эх, мне бы тоже понравилась… – мечтательно пробормотал Куртымов. – Но не могу – жена…

– Хватит болтать! – рассердился Алексей. – А ну, кыш работать!

Он должен был что-то нащупать. Враг был где-то рядом, и ночное нападение это подтверждало. Но он по-прежнему блуждал в тумане.

Алексей спустился в подвал, где работали криминалисты, развернул перед Сергеем Борисовичем Варшавским сверток с уликой. Пожилой криминалист нацепил очки, задумчиво уставился на боевой немецкий нож, которых за годы войны Алексей перевидал предостаточно. Подозвал помощника с потертым чемоданчиком. Выпускник Уральского мединститута тоже осмотрел находку, стараясь держать ее подальше, как-то сглотнул, вопросительно уставился на доставившего улику офицера.

– Отпечатков нет, – сообщил безрадостно Варшавский, проведя «священнодействие» с кисточкой, – преступник действовал в перчатках.

– Можете что-то сказать об этом ноже, Сергей Борисович?

– Боюсь, не больше, чем вы сами, Алексей Макарович. – Варшавский снова вооружился очками. – Боевой траншейный нож вермахта. Его использовали немецкие диверсанты, использовали наши – кто угодно… Мой сосед привез такой с фронта в качестве трофея. Ногу, видите ли, оставил на полях сражений, а нож привез… Прямой клинок из углеродистой стали, с односторонней заточкой. Заточка, кстати, хорошая. Боевой конец – двухлезвийный, скошенный. Рукоять пластмассовая, с перекрестными насечками и головкой. Крепится, как видите, с помощью винта. Винт закрыт накладкой с изображением свастики. Такая штука шла в комплекте с кожаными ножнами – на них имелись петля и хлястик для фиксации. Надеюсь, вы понимаете, Алексей Макарович, что обладатель этого оружия вовсе не обязан быть немецким диверсантом – он может быть кем угодно…

– Война вроде закончилась… – задумчиво изрек Кошкин.

– Возможно, эта штука дорога ему как память, – улыбнулся Варшавский. – Не помогу, Алексей Макарович. Вы сыщик, вы и разбирайтесь. Но рискну предположить, что этой штуковиной за последние лет пять не одно брюхо распороли…

К десяти утра, испытывая подозрительное волнение, Алексей поднялся на крыльцо художественного музея, постучался. Затем пожал плечами – зачем? Толкнул дверь, вошел в знакомый коридор, освещенный лампой в плафоне.

Маша Полевая сидела за стойкой и что-то писала в потрепанном гроссбухе, закусив губу. Она не слышала ни стука, ни скрипа двери. Непослушный локон, похожий на спиральку, свисал со лба, она его машинально сдувала, не догадываясь, что можно просто убрать рукой. Вздрогнула, когда на гроссбух легла тень, подняла голову.

– Ой, это вы… – Миловидное личико озарилось робкой улыбкой. – Я вас сразу вспомнила… Алексей… Макарович, да?

– Можно без отчества. – Он тоже улыбнулся, покосился на закрытую дверь в комнату сторожа. Маша проследила за его взглядом, поежилась.

– Вы по работе? – спросила она. – Или… просто?

– По работе, – уверил он. – Время рабочее, значит, по работе. Но можете воспринимать меня как обычного посетителя. У меня есть сорок копеек, с которыми я готов расстаться… Как выкручиваетесь? – он снова покосился на дверь.

– Савельев до сих пор болеет, – вздохнула Маша. – Приходится все делать самим. Вчера Иннокентий дежурил, сегодня Вадим будет. Пока без происшествий… В принципе, ничего страшного, в первой половине дня посетителей немного, Григорий Иванович разрешает ребятам немного поспать…

– Надеюсь, они не собираются вас привлекать к ночным дежурствам?

– Думаю, нет, это несколько странно, Алексей. Но если прикажут, придется подчиниться.

– Этого, конечно, не будет, – пробормотал, высовываясь из дальней комнаты, очкастый Вадим Циммерман. – Возможно, мы не самые боевые товарищи, но никогда так не поступим с женщинами… – Видимо, шум в коридоре разбудил его, молодой человек зевнул, буркнул «извините», нацепил на нос очки и настороженно уставился на посетителя. – Вы по делу, товарищ капитан? Удалось что-то выяснить? Вчера сюда приходил ваш работник, все осматривал, беседовал с Григорием Ивановичем…

«…и не смотрел такими глазами на сотрудницу музея Марию», – мысленно закончил Алексей. А может, и смотрел, но шансы у Гундаря были такие же, как у Вадима. Тот что-то подозревал, с опаской поглядывал то на девушку, то на Черкасова.

Алексей, отсчитав мелочь, приобрел билет, улыбнулся Маше и прошел в музей. Вадим поколебался, но отправился за ним. Маша осталась в коридоре.