Таймлесс. Изумрудная книга

— Какого взлома? — спросили Лесли и Ник в один голос.

— В день похорон вашего дедушки дом взломали, — объяснила бабушка Мэдди. — Пока мы все прощались с ним на кладбище. Такой грустный был день, помните, дорогой? — Бабушка Мэдди смотрела на мистера Бернхарда снизу вверх, а он слушал ее с неподвижным лицом.

Мне что-то такое припомнилось. Насколько я помню, взломщиков тогда спугнули, и они сбежали, не успев прихватить что-нибудь с собой. Но когда я начала объяснять Лесли и Нику, бабушка Мэдди возразила:

— Нет-нет, ангел мой. Полиция предполагала, что ничего не было украдено, потому что наличные деньги, именные облигации и дорогие ювелирные украшения по-прежнему лежали в сейфе.

— Что было бы логичным, если предположить, что взломщиков интересовали только дневники, — сказал мистер Бернхард. — Я позволил себе тогда изложить свою теорию полиции, но мне никто не поверил. Кроме того, на сейфе не было следов взлома, что означало, что воры должны были знать комбинацию. Поэтому решили, что лорд Монтроуз спрятал дневники где-то в другом месте.

— Я вам поверила, дорогой, — сказала бабушка Мэдди. — Но, к сожалению, мое мнение в тот момент не имело никакого значения. Собственно, оно никогда не имело значения, — добавила она, сморщив нос. — Как бы то ни было… За три дня до смерти Лукаса у меня было видение, и я была уверена, что он умер не своей смертью. К несчастью, меня, как обычно, посчитали сумасшедшей. При этом видение было совершенно ясным: огромная пантера прыгнула на грудь Лукасу и разорвала ему горло.

— Да, очень ясно, — пробормотала Лесли.

А я спросила:

— А дневники?

— Так и не были найдены, — сказал мистер Бернхард. — А с ними и ключ к сундуку. Я своими глазами видел, как лорд Монтроуз приклеил ключ к обложке последнего дневника.

Ксемериус нетерпеливо захлопал крыльями.

— Я за то, чтобы закончить этот треп и взять ломик!

— Но… у дедушки же был инфаркт, — сказал Ник.

— Ну… во всяком случае, на первый взгляд. — Бабушка Мэдди глубоко вздохнула. — Ему было восемьдесят лет, когда он свалился за собственным столом в Темпле. Мое видение, очевидно, не было достаточным мотивом, чтобы провести аутопсию. Ариста сильно рассердилась на меня, когда я это предложила.

— У меня гусиная кожа, — прошептал Ник, придвинулся поближе и прижался ко мне.

Какое-то время мы молчали. Только Ксемериус кружил вокруг лампы на потолке и кричал: «Ну хватит уже!», но этого никто, кроме меня, не слышал.

— Очень много совпадений, — сказала Лесли наконец.

— Да, — согласилась я. — Лукас поручает замуровать сундук и случайно умирает на следующий день.

— Да, и случайно за три дня до этого у меня видение о его смерти, — сказала бабушка Мэдди.

— И случайно бесследно исчезают его дневники, — добавил Ник.

— И случайно ключ, который мисс Лесли носит на шее, выглядит точно так же, как ключ к этому сундуку, — сказал мистер Бернхард, почти извиняясь. — Во время ужина я не мог отвести глаз.

Лесли ошеломленно взялась за цепочку на шее.

— Этот? Ключ к моему сердцу?

— Нет, этого не может быть, — сказала я. — Я украла его из ящика письменного стола в Темпле, когда-то в восемнадцатом веке. Не слишком ли много случайностей, а?

— Случай — единственный законный владыка мира, еще Эйнштейн сказал. А он должен был быть в курсе. — Бабушка Мэдди, чем-то заинтересовавшись, наклонилась вперед.

— Это не Эйнштейн сказал, а Наполеон, — прокричал Ксемериус с потолка. — А у него не все шестеренки крутились правильно!

— Может быть, я и ошибаюсь. Все старые ключи выглядят практически одинаково, — сказал мистер Бернхард.

Лесли покопалась с застежкой цепочки и протянула мне ключ:

— Попробовать точно стоит.

Я передала ключ мистеру Бернхарду. Все задержали дыхание, когда он, присев на корточки, вставил ключ в изящный замочек. Ключ легко повернулся.

— Непостижимо, — прошептала Лесли.

Бабушка Мэдди довольно кивнула.

— Случайностей нет! Всё это — судьба. А сейчас не мучайте нас больше и откройте крышку, мистер Бернхард.

— Минутку! — Я набрала воздуха. — Крайне важно, чтобы все, находящиеся в комнате, сохраняли полное молчание о том, что находится в сундуке!

Так быстро может всё измениться: еще пару дней назад я жаловалась на стремление Хранителей сделать из всего тайну, а сейчас я сама организовала тайное общество. Не хватало еще, чтобы я потребовала, чтобы все завязывали глаза, когда выходят из моей комнаты.

— Похоже, что ты знаешь, что там внутри, — сказал Ксемериус, который уже несколько раз пытался просунуть голову сквозь деревянные стенки сундука, но каждый раз, кашляя, отходил.

— Конечно, мы ничего не скажем, — сказал Ник немного обиженно. А Лесли и бабушка Мэдди смотрели на меня с возмущением. Даже на неподвижном лице мистера Бернхарда поднялась бровь.


— Поклянитесь, — потребовала я, и чтобы все поняли, насколько это серьезно, добавила: — Поклянитесь своими жизнями!

Только бабушка Мэдди вскочила и с восторгом положила руку на сердце. Остальные колебались.

— А нельзя взять что-нибудь другое, не жизнь? — ворчала Лесли. — Мне кажется, левой руки будет достаточно.

Я помотала головой.

— Поклянись!

— Я клянусь своей жизнью, — радостно воскликнула бабушка Мэдди.

«Я клянусь», — неловко пробормотали остальные. Ник начал нервно хихикать, когда бабушка Мэдди, чтобы подчеркнуть торжественности момента, промычала мелодию национального гимна.

Раздался скрип, когда мистер Бернхард — предварительно еще раз удостоверившись взглядом, что я не возражаю — поднял крышку сундука. Его пальцы осторожно разворачивали ветхие бархатные полотна. Когда он полностью развернул лежавший в сундуке предмет, все, кроме меня, издали звуки удивления, что-то вроде «О!» и «А!» Только Ксемериус крикнул: «Елки-палки!»

— Это то, что я думаю? — через какое-то время спросила бабушка Мэдди, глаза которой были все еще округлившимися.

— Да, — сказала я и устало убрала волосы с лица. — Это хронограф.

Все ушли: Ник и бабушка Мэдди неохотно, мистер Бернхард незаметно, а Лесли протестуя. Но ее мама уже дважды звонила, чтобы узнать: а) не убили ли ее за это время, или б) не лежит ли она разрезанная на части где-нибудь в Гайд-парке, так что выбора у нее не было. Но до ее ухода я должна была ей поклясться держаться нашего Главного плана. «Поклянись своей жизнью», — потребовала она, и я доставила ей это удовольствие. Но в отличие от бабушки Мэдди я отказалась от исполнения национального гимна.

Наконец-то в моей комнате стало тихо, а через два часа, после того как мама заглянула ко мне, — и во всем доме. Я боролась с желанием использовать хронограф прямо сегодня ночью. Для Лукаса не имело бы значения, прыгну ли я к нашему свиданию в 1956 году сегодня, только завтра или вообще через четыре недели, а для меня ночь, которую я для разнообразия проспала бы напролет, могла бы совершить чудо. С другой стороны: завтра мне уже нужно отправляться на бал и встретиться с графом Сен-Жерменом, а я все еще не знала, что он замышляет.

Завернув хронограф в халат, я крадучись пошла вниз.

— Зачем ты тащишь эту штуку через весь дом? — спросил Ксемериус. — Ты бы могла прыгнуть прямо из своей комнаты.

— Да, но откуда я знаю, кто там в 1956 году спал? А потом мне нужно было бы пробираться через весь дом, рискуя при этом, что кто-то примет меня за взломщицу… Нет, я прыгну в тайном коридоре, там можно не опасаться, что меня кто-то увидит. Лукас будет ждать меня перед портретом прапрапрадедушки Хью.

— Количество «пра» каждый раз другое, — заявил Ксемериус. — Я бы на твоем месте называл его просто «жирный предок».

Я проигнорировала его и сконцентрировала свое внимание на поломанных ступеньках. Спустя короткое время я сдвинула картину, она не издала ни малейшего скрипа, поскольку мистер Бернхард смазал механизм. Кроме того, он приделал задвижки на дверях в ванную комнату и к выходу на лестницу. Я засомневалась, стоит ли их запирать. Ведь если я по какой-то причине вынуждена буду прыгнуть назад вне тайного коридора, то я и хронограф будем по разные стороны замков.

— Скрести за меня пальцы, чтоб всё сработало, — сказала я Ксемериусу, присев перед хронографом, засовывая палец в клапан под рубином и прижимая его к иголке. (Кстати, к боли я не привыкла. Каждый раз было ужасно больно.)

— Я бы скрестил, если бы они у меня были, — успел еще сказать Ксемериус, перед тем как исчез, а с ним и хронограф.

Я сделала глубокий вдох, но воздух в коридоре был затхлым, поэтому головокружение не прошло. Немного качаясь, я встала, покрепче сжала в руке фонарик Ника и открыла дверь на лестницу. Когда картина отъехала в сторону, раздался скрип и треск, как в классическом фильме ужасов.

— А вот и ты, — прошептал Лукас, в руках у которого тоже был фонарик, ждавший меня на другой стороне. — На какую-то долю секунды я испугался, что это может быть призрак, точно в полночь…

— В пижаме с картинками из «Кролика Питера»?[12]

— Я немного выпил, поэтому… Но я очень рад, что оказался прав в отношение содержимого сундука.

— Да, и, к счастью, хронограф еще и работает. У меня есть час времени, как мы и договаривались.

— Тогда идем скорее, пока он снова не заорал и не перебудил всех в доме.

— Кто? — прошептала я испуганно.

— Ну, малыш Гарри. У него режутся зубы или что-то такое. Во всяком случае, он орет не хуже сирены.

— Дядя Гарри?

— Ариста говорит, что воспитание требует, чтобы мы позволяли ему кричать, иначе он вырастет маменькиным сынком. Но это нельзя выдержать! Иногда я прокрадываюсь к нему — маменькин сынок или нет, он перестает кричать, если ему спеть «Лисица украла гусенка».

— Бедный дядя Гарри. Классический случай психической травмы в раннем возрасте, я бы сказала.

Неудивительно, что он сегодня не упускает возможности застрелить всё, что ему попадется под дуло: уток, оленей, диких кабанов и — особенно! — лисиц. Он был председателем общества, боровшегося за возвращение легальности охоте на лисиц в Глосестершире.

— Может, ты будешь петь ему что-нибудь другое? И купишь ему плюшевую лисичку?

Никем не замеченные, мы добрались до библиотеки, и когда Лукас запер за нами дверь, я облегченно вздохнула.

— Так, это нам уже удалось.

В комнате по сравнению с моим временем практически ничего не изменилось, только на креслах возле камина были другие чехлы — шотландская зелено-голубая клетка вместо кремовых роз на фоне цвета мха. На столике между ними стоял заварочный чайник на подогревателе со свечкой, две чашки и — я несколько раз моргнула, но это была не галлюцинация — тарелка с бутербродами! Не сухое печенье, а настоящие сытные бутерброды! Я не могла поверить.

Лукас сел в одно из кресел и показал на другое.

— Если ты голодна… — сказал он, но я уже схватила первый бутерброд и впилась в него зубами.

— Ты спас мне жизнь! — выдала я с полным ртом. Потом я кое-что вспомнила: — Но, надеюсь, это не вяленое мясо?