Тайная жизнь писателей

Экзистенциальные раны неизлечимы, их беспрестанно описывают в надежде соорудить историю, где можно будет связно поведать об этом.

Элена Ферранте



11 октября 2018 г., четверг





1


Было 6 часов утра. Несмотря на темноту, я широко распахнул дверь книжного магазина, впуская туда свежий воздух. Заглянув в жестяную банку из-под кофе, я с грустью убедился, что она пуста. За эту бессонную ночь я выпил не меньше десяти чашек. Старый принтер Одибера тоже был на последнем издыхании. Я израсходовал весь запас чернил, чтобы распечатать самые важные находки, а потом прикрепил все тексты и фотографии на широкую доску.

Ночь напролет я метался по сайтам, собирая сведения об убийстве Вернеев. Я облазил онлайн-архивы главных газет, загрузил несколько книг, прослушал отрывки десятка подкастов. Заболеть делом Вернеев оказалось проще простого, настолько трагичной и захватывающей была эта история. Сначала мне казалось, что я быстро составлю о ней собственное мнение, но позади была целая ночь, а я по-прежнему недоумевал. Слишком многое выглядело нелепым, даже невероятным. Взять, к примеру, хотя бы тот факт, что убийцу так и не нашли. Причем это было не провинциальное «висячее дело» 70-х годов, а настоящая бойня, грянувшая в центре Парижа накануне XXI века. Жизни лишили всю семью известного человека, следствие вели лучшие специалисты французского сыска. Прямо Тарантино какой-то, Клод Шаброль[11] нервно курил за углом.

Я прикинул: мне тогда было шесть лет, то есть у меня не могло сохраниться никаких воспоминаний о связанной с этой драмой шумихе. Но я что-то где-то слышал в годы учебы и наверняка видел в какой-то телепрограмме, посвященной громким уголовным делам.

Александр Верней родился в 1954 г. в Аркее и выучился на пластического хирурга. Его политические взгляды формировались под влиянием студенческих выступлений мая 1968 года. Позднее он сблизился с движением молодых последователей Мишеля Рокара и примкнул к социалистической партии. После завершения учебы работал в больницах Сальпетриер и Кошен. Его интерес к политике со временем перерос в приверженность гуманитарной миссии. В духе времени профессиональный путь Вернея проходил в месте слияния политики, гумманитарных акций и усилий про созданию гражданского общества. Будучи участником программы «Врачи мира» и членом французского Красного Креста, Александр Верней побывал в большинстве горячих точек 80-х и 90-х годов: в Эфиопии, Афганистане, Сомали, Руанде, Боснии… После победы социалистов на выборах 1997 года его назначили советником по здравоохранению в государственный секретариат по сотрудничеству, но он пробыл на этом посту всего несколько месяцев, так как предпочел полевую работу в Косово. Вернувшись во Францию в конце 1999 года, он стал директором хирургического училища AH-HP. Параллельно с врачебной практикой он написал несколько серьезных трудов по биоэтике, гуманитарному вмешательству и проблемам асоциального поведения. Снискав уважение в гуманитарных кругах, Верней привлекал внимание журналистов боевым характером и красноречием.





2


Трагедия случилась вечером 11 июня 2000 года. В тот день французская сборная вышла на свой первый матч чемпионата Европы по футболу, а Верней и его жена София – один из лучших хирургов-стоматологов Парижа, с собственной клиникой на улице Роше, – праздновали 11-й день рождения своего сына Тео. Семья проживала в прекрасной квартире в XVI округе, на бульваре Босежур, на третьем этаже здания 30-х годов. Из окон открывался чудесный вид на Эйфелеву башню и сад Ренела. Меня потрясли фотографии мальчика в Интернете, потому что я вспомнил себя в его возрасте: веселая мордашка, дырка между передними верхними зубами (говорят, она сулит счастливую судьбу), светлая шевелюра, круглые цветные очки.

Минуло 18 лет, но единой версии событий произошедшего до сих пор не было. В чем все сходились? Что приблизительно в четверть первого ночи в квартиру Вернеев явились по вызову соседей полицейские антикриминальной бригады (BAC75N). Дверь квартиры была распахнута. В коридоре лежал труп Александра Вернея, от выстрела в упор ему почти целиком снесло лицо. Чуть дальше лежала мертвая София, его жена, получившая пулю прямо в сердце. Бедняжку Тео убили выстрелом в спину рядом с родителями. Нечасто случается такой кошмар.

Сколько времени было на часах, когда расправлялись с семьей? Скорее всего, 23.45. В половине двенадцатого Александр позвонил отцу и коротко обсудил с ним футбольный матч (3:0 в пользу команды Франции поколения Зидана, разгромившей сборную Дании). В 23.38 он повесил трубку. Через 20 минут сосед поднял тревогу. Он признался, что не сразу позвонил в полицию, потому что сомневался, что насторожившие его звуки были выстрелами, а не взрывами петард по случаю победы французских футболистов.

Следствие проводилось чрезвычайно тщательно. Александр был сыном Патриса Вернея, в свое время возглавлявшего парижскую полицию и все еще занимавшего важный пост в министерстве внутренних дел. Но гора родила мышь. Выяснилось, что тем же вечером была ограблена еще одна квартира в том же доме – на четвертом, последнем этаже. Ее владельцы, пенсионеры, в это время находились на юге страны. У Вернеев пропали драгоценности Софии и коллекция часов Александра (тот не страдал комплексами из-за «левой» политической ориентации и спокойно носил «Ролекс», а также имел немало других недешевых экземпляров, в частности «Панда Пол Ньюман», тянувшие на полмиллиона франков).

Подъезд дома был под видеонаблюдением, но толку от него не оказалось никакого, так как камеру кто-то – непонятно, случайно или намеренно, давно или недавно – направил на стену холла. Баллистическая экспертиза установила тип использованного оружия – нарезное помповое ружье самого ходового 12-го калибра, но само оружие так и не нашли. Анализ гильз тоже не позволил связать их с оружием, известным по другим преступлениям. То же самое произошло со следами ДНК: его обладатель не числился ни в каких картотеках. Вот, собственно, и все. Или почти все.

Знакомясь со всеми доступными документами, я сообразил, что одним из первых связываю это дело с Аполлин Шапюи и Каримом Амрани. В моей голове сложился складный сценарий: сначала двое преступников грабят пустую квартиру пенсионеров на четвертом этаже, затем спускаются этажом ниже. Возможно, они надеялись, что и там никого не застанут. Но Вернеи отмечали день рождения сына дома. Кто-то – может, Карим, а может, Аполлин – запаниковал и открыл огонь. Так появился один труп, второй, третий. Потом они сгребли часы, украшения, прихватили фотоаппарат…

Вполне крепкая версия. Во всех статьях о «Бонни и Клайде с площади Сталинград» писали о жестокости Карима. Он без колебаний выстрелил в бармена – пусть из пугача, но бедняга все равно лишился глаза.

Я потянулся и зевнул. Мне хотелось в душ, но перед этим нужно было прослушать еще один подкаст – программы станции «Франс Интер» «Громкие дела», посвященной делу Вернеев. Я попытался открыть его на компьютере, но не тут-то было. Проклятие, снова барахлит Интернет…

Я уже привык постоянно перезагружать роутер на втором этаже. Но сейчас была опасность разбудить Одибера. Решив рискнуть, я стал на цыпочках подниматься по лестнице. Хозяин магазина спал с приоткрытой дверью. Я проскользнул в гостиную и, включив в телефоне фонарик, постарался бесшумно подкрасться к буфету, где стоял злополучный роутер. Пощелкав переключателем, я двинулся в обратном направлении, опасаясь, что подо мной скрипнет половица.

Меня била дрожь. Я сбился со счета, сколько раз уже здесь бывал, но в полутьме комната показалась совершенно незнакомой. Я провел лучиком по полкам книжного шкафа. По соседству с поэтами «Плеяды» и с роскошными переплетами Bonet-Prassinos теснились фотографии в деревянных рамках. Я подошел, внезапно заинтересованный историей семьи. На фото были запечатлены сам Одибер и его жена Анита, умершая, как он сообщил мне при знакомстве, два года назад от рака. Супруги были сняты в разные годы: здесь была их свадьба в 60-х годах, Анита с младенцем на руках, быстро превратившимся в пухлую девчушку с еще одного снимка. В начале 80-х годов улыбчивая пара сфотографировалась у капота «Ситроена BX», еще через десять лет в отпуске в Греции, еще через десять – в Нью-Йорке, перед самым падением башен-близнецов. Счастливые деньки, ценить которые начинают спустя много лет… Но как только я увидел еще две семейные фотографии, в моих жилах застыла кровь. На них я узнал другие лица.

Это были лица Александра, Софии и Тео Вернеев.

А еще здесь была запечатлена Матильда Моннэ.





3


Неспокойный, прерывистый сон Натана Фаулза был нарушен телефонным звонком. Он забылся в кресле, у его ног дремал Бранко. Писатель зевнул, с трудом поднялся и потащился к аппарату.

– Да?

Он еле ворочал языком, голосовые связки за ночь заржавели. Шея затекла от неудобной позы и неподвижности, ему казалось, что при малейшем движении заскрипят все кости.

Звонила Сабина Бенуа, бывший директор медиатеки Дома подростка.

– Простите, что звоню в такую рань, Натан, но вы просили позвонить, когда я что-то узнаю, вот я и…

– Правильно сделали, – прохрипел Фаулз.


– Я раздобыла список присутствовавших на вашем выступлении. Собственно, их было два, оба в 1998 году: 20 марта и 24 июня.

– И что?

– Никакой Матильды Моннэ там не было.

Фаулз со вздохом потер веки. Зачем журналистке потребовался этот обман?

– Но там была другая Матильда – Матильда Верней.

Фаулз похолодел.

– Это была дочь бедного доктора Вернея, – продолжила Сабина Бенуа. – Я ее хорошо запомнила: красивая, сдержанная, умница… Кто мог подумать, что на нее обрушится такое несчастье!





4


Матильда – дочь Александра Вернея и внучка Грегуара Одибера! Потрясенный этим открытием, я надолго застыл в темноте. Оцепеневший. Неспособный шелохнуться. Весь в мурашках от ужаса.

Столбняк сменился приступом лихорадочной активности. На нижних полках громоздились четыре толстых альбома в матерчатых переплетах. В каждом были собраны фотографии одного десятилетия. Сидя по-турецки на полу, я листал страницы при свете своего фонарика, торопливо читая подписи. Так я уяснил главное. У Грегуара и Аниты Одибер была одна дочь, София, родившаяся в 1962 году. В 1982 году она вышла замуж за Александра Вернея. У них родилось двое детей, Матильда и Тео, часто проводившие каникулы на острове Бомон.

Как мы с Фаулзом умудрились проворонить такое важное обстоятельство? В статьях, с которыми я знакомился, о Матильде не было ни слова. Фонарик фонариком, но телефон был предназначен для более важных целей: я предпринял поиск в Google, пробуя разные ключевые слова. В свободном доступе нашлась статья из журнала «Экспресс» от июля 2000 года, где упоминалась «16-летняя старшая дочь, в вечер страшной драмы не находившаяся в Париже: она готовилась к выпускному экзамену по французскому языку у подруги в Нормандии».

У меня пухла голова от версий. Я чувствовал, что сделал важный шаг в своем расследовании, но пока еще не осознавал всех последствий. Не пора ли и честь знать, не время ли спуститься вниз? До меня доносилось мерное похрапывание Одибера, спавшего в соседней комнате. Возможно, я уже исчерпал лимит удачи, хотя могли еще оставаться другие нераскрытые секреты. Я рискнул заглянуть в хозяйскую спальню. Обстановка там была аскетическая, почти монашеская. Единственной уступкой современным веяниям был ноутбук на столике у стены. Возбуждение заставило меня забыть об осторожности и еще раз испытать судьбу. Я подкрался к ноутбуку и, недолго думая, сгреб его в охапку.





5


Спустившись вниз, я поспешил заняться своим трофеем. Одибер не очень-то разбирался в современных технологиях, но и неисправимым ретроградом, каким хотел казаться, не был. Передо мной была старая добрая рабочая лошадка – VAIO конца 2000-х годов. Я подумал, что пароль должен быть тот же, что в компьютере магазина, проверил – и оказался прав.

Жесткий диск был почти пуст. Я не знал, что ищу, но был твердо уверен, что многое еще должен узнать. В немногочисленных папках на рабочем столе дремала давно не обновлявшаяся версия магазинной бухгалтерии, здесь же болтались кое-какие счета, подробная карта Бомона и газетные статьи о криминальном прошлом Аполлин Шапюи и Карима Амрани. Ничего нового, все это я уже читал. Но ясно было, что Одибер вел те же поиски, что и я. Залезать в почту работодателя я постеснялся. Личного Фейсбука у Одибера не было, но он завел там страницу магазина, на которой уже больше года ничего не выкладывал. Фотографии на ноутбуке тоже были неновые – три альбома, зато взрывного содержания.

Во-первых, там содержались многочисленные принтскрины с сайта Аполлин Шапюи, во‐вторых, фотографии Карима Амрани в Эври, сделанные при помощи телеобъектива. Такие же я нашел в спальне Матильды. Но сюрпризы еще не закончились: при виде содержимого последнего, третьего альбома я вытаращил глаза. Сначала я решил, что именно эти снимки Матильда показывала Фаулзу: путешествие двух преступников на Гавайи и день рождения Тео Вернея. Но, как выяснилось, Матильда показала писателю только часть фотографий того вечера. Были и другие, свидетельствовавшие о том, что девушка все же присутствовала на дне рождения младшего брата перед тем, как погиб он и их родители.

У меня слезились глаза, гудело в голове, кровь стучала в висках. Как вышло, что следователи не учли столь важное обстоятельство? Меня охватило странное тревожное чувство, я не мог оторвать взгляд от экрана и так напрягал зрение, что глаза заболели. В 16 лет Матильда была хрупкой красоткой, немного рассеянной, с натянутой улыбкой и блуждающим грустным взглядом.

Голова у меня лопалась от версий, одна безумнее другой. Первое место по безумию принадлежало предположению, что Матильда сама перебила всю свою семью… Но последняя фотография в третьем альбоме преподнесла еще один сюрприз. Она была датирована 3 мая 2000 года – наверняка это был нерабочий день после первомайского праздника. На ней Матильда и Тео позировали вместе со своими дедом и бабкой прямо здесь, перед «Алой розой».

Я уже собирался закрыть ноутбук, но напоследок заглянул в корзину. Там застряло два видеофайла, которые я перенес на рабочий стол, а оттуда к себе на флешку. Потом, надев наушники, я запустил воспроизведение.

От того, что я увидел и услышал, у меня кровь застыла в жилах.





6


В кухне, упершись локтями в стол и подбородком в ладони, Фаулз ломал голову над тем, что вытекало из сообщения Сабины Бенуа. Фамилия «Моннэ», стало быть, газетный псевдоним, на самом деле Матильда никакая не швейцарка и носит фамилию Верней. Если она и вправду дочь Александра Вернея, то события последних дней на острове приобретали новый смысл.

Отвращение к прессе сыграло с Фаулзом злую шутку: он ничего не предвидел и все пропустил. То, что Матильда журналистка, с самого начала его разозлило и ввело в заблуждение. На самом деле Матильда высадилась на острове с простой целью: отомстить за гибель семьи. Версия, что это она расправилась с Каримом и Аполлин, опознав в них убийц своих родителей и брата, выглядела чрезвычайно реальной.

В голове у Фаулза наползали друг на друга картины, воспоминания, отзвуки. В этом несвязном потоке выделялся один стоп-кадр, фотография со дня рождения, которую ему показала на борту катера Матильда: на ней были запечатлены Верней, его жена и герой торжества, Тео, позирующие на балконе, на фоне Эйфелевой башни. Фаулза пронзила очевидная мысль: раз этот снимок существует, значит, кто-то его сделал. Вероятнее всего, фотографом была Матильда. Иными словами, в вечер бойни она, без сомнения, находилась в семейной квартире.

Внезапно у Фаулза потемнело в глазах. Он понял ВСЕ и ощутил страшную опасность.

Он вскочил и бросился в гостиную. В глубине комнаты, рядом с железной поленницей, стоял резной шкафчик из оливы, где он хранил свое ружье. Распахнув дверцу, он его не обнаружил. Кто-то завладел ружьем с рогатой Кучедрой на цевье. Проклятое оружие, это оно во всем виновато, оно источник всех его бед! Он помнил железное правило всякого литературного произведения, что драматургии, что прозы: если в начале фигурирует огнестрельное оружие, значит, рано или поздно прогремит выстрел и все непременно закончится смертью одного из главных действующих лиц.

Свято веря в непреложные правила литературы, Фаулз не сомневался, что умрет.

Причем уже сегодня.