Танкисты

Насколько Соколов помнил карту, они сейчас двигались вдоль невидимого за деревьями железнодорожного полотна, а левее начиналось общее понижение местности. Сначала это была обширная балка с пологими крыльями, потом она уходила между двумя холмами вытянутой долиной. Днище долины было все изрезано промоинами, здесь было множество каменных блоков из развалившегося сливного песчаника. Щебенистые участки сменялись каким-то диким нагромождением камня. Горбунов выбрал этой район как наиболее подходящий для скрытного перемещения группы на восток.

Алексею очень хотелось связаться с командирами танков своего взвода Огольцовым и Никитиным. В таком молчании, не поддерживая связи, не зная о возможных возникающих проблемах на других машинах взвода, ехать было муторно, но режим радиомолчания был сейчас важнее привычки командира постоянно иметь информацию о состоянии подразделения.

– Бабенко, как машина? – спросил Соколов по ТПУ механика-водителя. – Что за хруст?

– Камень, наверное, между катками попадал, – отозвался напряженным голосом Бабенко.

Соколов понимал, что двигать постоянно рычагами танка на таком сложном участке, где все время надо поворачивать, все время менять передачу, – дело непростое. И очень тяжелое. Сейчас у Семена Михайловича наверняка по спине пот ручьем течет.

– Не устали? Вас сменить? – спросил Соколов.

– Нет, спасибо, – совсем не по-военному ответил Бабенко, заставив Алексея про себя улыбнуться.

– Логунов, примите наблюдение, – приказал Алексей командиру башни, сел внизу на укладку и достал карту.

Место, где сейчас находилась колонна, было не очень хорошее. Здесь пересекались на дне низинки две грунтовые дороги. Одна второстепенная, незначительная, а вторая – настоящий проселок, соединяющий два приличного размера населенных пункта. Как бы не столкнуться с немцами.

– Усилить внимание! – приказал Соколов, закрывая планшет, и тут же в шлемофоне громом ударил голос Логунова:

– Немцы! Слева тридцать… бронетранспортеры… танк, черт… три танка!

И теперь сквозь шум двигателя и лязг гусениц Соколов услышал автоматные и пулеметные очереди. А вот бахнула и раз, и другой пушка. Это били танковые пушки. Немецкие.

– Взвод, к бою! – рявкнул Соколов что есть мочи по рации. – Рассредоточиться! Восьмерка, Девятка – выбивать танки. Первый, я Две Семерки», я Две Семерки!

Горбунов не отвечал, в шлемофоне трещало и пыхтело, отчасти слышались выстрелы и взрывы. Приникнув к нарамнику перископа, Соколов крутил командирскую башенку из стороны в сторону, пытаясь точнее понять сложившуюся ситуацию. А, чтоб вас! Горел один «ханомаг», кажется, головной. Слева по склону спускались и разворачивались в боевой атакующий строй три немецких танка. Выстрел, болванка чиркнула по башне командирского танка, но Соколов удержался, не упав и не выпустив из рук скобы перископа. Не путать цели, не мешать, ведь приказ уже отдан. И точно, левый немецкий «Т III» замер на месте, потом чуть пополз в сторону и задымил. Бронетранспортеры поливали пулеметами мотоциклистов и стояли. За их задними бортами мелькали зеленые мундиры высаживающейся пехоты.

– Фугасно-осколочными, – приказал Соколов своему командиру башни. – Цель – два бронетранспортера на дороге правее немецких танков. Уничтожить! Первый, ответьте Двум Семеркам!

Горбунов молчал, и это Алексею совсем не нравилось. Когда загорелись один за другим оба немецких бронетранспортера, а потом замерли и еще два танка, Соколов вздохнул свободнее. Оставив машину Огольцова прикрывать прорыв, Алексей бросил в эфир приказ: «Всем вперед!» Бабенко явственно прошептал: «Простите, ребята», и добавил газу. Алексей знал, что это значит. Во время боя приходилось ехать там, где безопаснее, и просто маневрировать вне зависимости от того, что попадается под гусеницы танка. И часто под них попадали тела. И сейчас там лежали свои мертвые красноармейцы. И иного выхода, как прорываться напрямик, не было. Погибли бы и другие. Младший лейтенант Соколов уже очень хорошо знал, что такое соскребать остатки человеческой плоти с бортов танка. Гусеницы чистые, они сами очищаются о камни и землю с травой. А вот борта приходится частенько отскабливать и отмывать.

Выскочив левее дороги, Соколов занял позицию на случай, если с противоположной стороны тоже выскочат немцы, но со стороны деревни никого не было. Проехал второй «ханомаг» с горючим, потом третий, огрызающийся пулеметным огнем с турели. Несколько бойцов на ходу соскочили через задние створки бронетранспортера. Из подбитого головного вытащили троих раненых. Остальные, видимо, были мертвы. Девятка сержанта Никитина ушла вперед, уводя за собой два «ханомага». Соколов видел в перископ, как три мотоцикла тоже уехали следом за колонной. Значит, не все автоматчики погибли, успели вовремя сориентироваться.

– Восьмерка, уходим, как слышишь меня? – пытаясь перекричать грохот пушки в башне, позвал Соколов.

– Еще два танка, – зло процедил сквозь зубы Логунов, бешено вращая ручку поворота башни. – Слева заходят. Не видит он их, что ли!

– Логунов, бронебойным… башню быстрее. – Алексей повис на перископе танка, скрипнув зубами. – Восьмерка, сзади! Сзади!

Первый снаряд угодил «тридцатьчетверке» Огольцова в башню. В шлемофоне хорошо было слышно, как кто-то вскрикнул с болью. Сашка! Огольцов! Они не успевали: танк еще крутился на месте, разворачиваясь навстречу врагу, но башня не вращалась. Логинов наконец выстрелил. Бронебойный снаряд сорвал запасные траки с борта немецкого танка и улетел в сторону. Немец попятился, вращая башней. Логунов снова припал к прицелу. «Выстрел!» Теперь снаряд пробил лобовую броню возле люка механика-водителя. Танк с крестами на бортах встал. Второй попятился, но подбитая «тридцатьчетверка» с номером 078 все ползла и ползла, хотя изнутри уже валил дым. Соколов прикусил губу. Раненый, а может, и умирающий механик-водитель прибавил газу – и танк рванулся вперед, как зверь в предсмертной агонии бросается на врага. Удар, скрежет металла! На склоне низинки, где дорога уходила вверх, два железных монстра сцепились гусеницами, броней, ревели моторы, копоть из выхлопной трубы летела выше крон деревьев. И «тридцатьчетверка» победила. Немецкий танк перевернулся на бок и поехал башней вниз по травянистому склону, бешено вращая гусеницами.

Танк с бортовым 078 вспыхнул. Соколов крикнул Бабенко «вперед!», но механик не успел тронуться, как в «тридцатьчетверке» взорвался боезапас. Башню сорвало и отбросило в сторону, как факел, который бросают в волков зимой возчики в степи. Из оставшегося корпуса тоже бил огонь.

– Бесполезно, командир. – Логунов положил лейтенанту руку на плечо. – Их там уже нет, не осталось от ребят уже ничего после такого. Я знаю. Не надо, танк им могилой будет. И памятником.

– Бабенко, догоняем своих, – скрипнув зубами, проговорил Соколов, хотя скулы сводило судорогой боли и отчаяния. – Вперед!

Экипаж молчал. Вообще-то в боевой обстановке разговаривать на отвлеченные темы было запрещено, но такие запрещения часто игнорировались. Но сейчас все были в шоке от произошедшего, от тарана танком танка. Это же надо какое самообладание иметь, силу воли, чтобы, умирая, собраться с силами и так напоследок ударить врага.

– Две Семерки, ответьте Девятке, – послышалось в эфире.

– Девятка, далеко ушли? Доложите обстановку.

– Километр на юго-запад, здесь расширение балки, лес гуще, много холмов и овражков. Фашистов не видно и не слышно.

– Хорошо, Девятка, ждите меня, – приказал Соколов, помедлил и добавил: – Восьмерка сгорела. Ребята погибли.

В ответ промолчали. Обычное дело: танкисты в бою выживают нечасто. Если снаряд попадает в гусеницу, повреждает траки, то экипаж по уставу даже под огнем врага должен принять меры к ремонту и быстрому возвращению танка в строй. Если танк подбит, экипаж, если он жив, должен со стрелковым оружием защищать машину. Так гласил устав. Но это было счастье, когда снаряд попадал в ходовую часть или в мотор и у экипажа была возможность покинуть машину. Чаще бронебойный снаряд или кумулятивный, пробивая или прожигая броню, убивал и калечил тех, кто за ней находился. Часто остальные члены экипажа были оглушены или ранены и не могли покинуть машину. А кто мог покинуть, тот попадал под огонь немецкой пехоты или пулеметчиков с других фашистских танков.

Хрустя мелким камнем под гусеницами, танк летел по низинке, лавируя между деревьями. Соколов сидел в люке, внимательно посматривая по сторонам. Видимость была хорошая, потому что деревьев было не очень много. Но дальше, где ждала колонна, лесок был гуще. Там можно укрыться, подумать, принять решение. Алексей уже привык к тому, что часто приходится бросать тела убитых красноармейцев на поле боя, отходя, оставляя позиции. И сейчас они не могли, не имели права остаться и похоронить тех, кто там погиб, на этом пересечении дорог. Закон войны. На первом месте всегда выполнение задачи. И все, что может помешать выполнению задачи, отходит на второй план. «Черт бы побрал этих немцев. Откуда они там оказались, что это за группа шла проселком? Засветились мы. Они могли успеть передать о нашем появлении в своих тылах».

Спрыгнув с брони танка, Соколов посмотрел на Никитина, подошедшего к нему и вытиравшего лоб под сдвинутым на затылок шлемофоном, на майора Сорокина с напряженными злыми глазами. Сержант из второго «ханомага» остановился в нерешительности. То ли подойти к офицерам, то ли приготовиться построить своих солдат. После того боя и потерь у всех душа была, как говорится, не на месте.

– Что с ранеными? – спросил Алексей, подходя к бронетранспортеру. – Кого вы оттуда сняли?

– Полковника. – Красноармеец, поивший из фляжки другого бойца с перевязанной головой, кивнул на тело офицера, накрытое плащ-палаткой. – Только он уже отошел. Его сильно осколками побило, когда в бронетранспортер два снаряда попали. А ребята двое ничего. Оглушило их больше, а ранения так, легкие.

– Там никого в живых не осталось? – строго спросил майор.

– Никак нет, – нахмурился боец. – Дело знакомое. Живые и раненые так не лежат. Там месиво внутри было.

Соколов понял, что майор подозревает, что красноармейцы, спасая свою жизнь, вытащили не всех раненых из подбитой машины. Если бы они были трусами, думал лейтенант с горечью, они бы вообще не остановились, а постарались бы уехать поскорее с места боя. Дела были скверные. Не успела группа и полсотни километров отъехать от передовой, а уже наткнулась на немцев, потеряла танк, бронетранспортер, половину взвода автоматчиков и самого командира группы.

– Экипажам проверить машины, – приказал Соколов, отходя от бронетранспортера. Он кивнул сержанту на мотоциклы. – А вы теперь командуете всем взводом автоматчиков. Проверьте вашу технику, оружие. Всем оправиться, отдых десять минут.


– Можно вас на минуту? – Майор подошел к Соколову, взял его за рукав странно холодными пальцами и потянул в сторону, за кустарник.

Алексей удивленно повернул голову, но не стал возражать. Сорокин – один из ответственных за выполнение задания, он сейчас был в группе старшим по званию и формально имел право принять командование группой на себя. «Но что у него в голове? Контузило, что ли? Куда он тащит меня?» Соколов не успел опомниться, как майор выдернул из кобуры свой «ТТ» и поднес к носу лейтенанта.

– Слушайте меня внимательно, товарищ Соколов! – прищурив глаза, заявил Сорокин. – Я приказываю вам принять командование группой на себя. И не вздумайте уклониться от выполнения задания в связи с гибелью полковника Горбунова! Я вас под трибунал отдам, если вы начнете мне здесь…

– Вы что? – не выдержал Соколов, пытаясь отстраниться от майора и его пистолета. Хорошо еще, что не видел, что у «ТТ» не взведен курок.

– Вы единственный офицер с опытом сейчас, – продолжал торопливо говорить Сорокин. – Только вы в состоянии вести группу дальше, принимать бой, если потребуется, и выполнить задание. Я никогда не командовал подразделением в боевой обстановке. Если надо, я готов умереть, но нам сейчас этого мало, мы должны выполнить приказ! Понимаете меня?

– Уберите пистолет, товарищ майор! – разозлился Соколов. – Вы что, уже изменника Родины во мне видите? Я и без вас знаю, что в создавшейся обстановке у нас нет иного выхода, кроме как выполнять приказ. Когда даже один из нас останется, он все равно должен выполнить приказ.

– Хорошо, что понимаешь, – устало вздохнул майор, убрав наконец пистолет. – Ты пойми, лейтенант, кроме тебя, некому.

– Я понимаю, – буркнул Соколов. – И вы поймите, что нам срочно надо уходить отсюда подальше, потому что нас будут искать. Могут поднять в воздух авиацию. Поэтому садитесь в бронетранспортер, и поехали.

Выйдя на поляну, Алексей потребовал докладов от командиров. Сержанты отчитались, что техника исправна и сможет продолжать движение. Повреждения несущественны, крепление бочек с горючим в кузове «ханомага» подтянули.

– Я иду первым, потом бронетранспортеры! Никитин, замыкаешь колонну. По машинам!

Забравшись в люк башни, Соколов соединил разъемы ТПУ и развернул карту в планшете. Этой низинкой вполне можно уйти на юг, потом на пересечении просек между участками уйти на юго-запад. А дальше сплошной лес. Вот и родник обозначен. Там можно спокойно обдумать план дальнейших действий, похоронить полковника и залить горючее в машины.

– Вперед!

Мотоциклисты спускались в балку осторожно, подолгу задерживаясь на одном месте и приглядываясь к деревьям и кустарникам. За деревьями поднимались несколько столбов удушливого дыма. Ни звуков моторов, ни стрельбы.

Майор Штанге нетерпеливо махнул стволом «парабеллума». Вперед! Добавив газа, мотоциклисты стали спускаться по дороге. Пулеметчики в мотоциклетных колясках прижимали приклады и водили стволами пулеметов из стороны в сторону, выискивая возможные цели. Следом поползли два бронетранспортера. Штанге стоял на подножке автомобиля, смотрел вниз, куда спускались солдаты. Он был очень осторожен теперь. Дважды за последние две недели майор натыкался на боеспособные подразделения Красной Армии, выходившие из окружения. Рота автоматчиков, сопровождавшая майора в его поисках, понесла потери, а генерал Казаков продолжал ускользать из рук абвера.

Лейтенант Вигман с автоматом на коленях сидел на переднем сиденье машины и нервно барабанил пальцами.

– Перестаньте стучать, – проворчал майор. – Пойдемте вниз. Машину оставим здесь. Побережем бензин.

Дело было не в бензине. Его Штанге мог получить в любой части вермахта по приказу свыше. В его папке лежало письмо, подписанное Канарисом, Гиммлером и Геббельсом. И оно предписывало всем командирам всех частей оказывать майору абвера Штанге любую необходимую помощь. Майор очень дорожил комфортом. Если его «Мерседес» подобьют, то путешествовать на бронетранспортере или танке ему не хотелось. Правда, Россия его все чаще разочаровывала тем, что дорог с покрытием было мало, а на грунтовке было много пыли, ям и кочек.

Майор был из приличной семьи потомственных военных. Выше полковника в их роду, правда, никто не поднимался, но были они отличными служаками, за что командование и ценило Штанге. Потому-то Рихар Штанге сейчас и не сидел в окопах под Смоленском и не пылил по степям Украины в кузове бронетранспортера. Он служил в военной разведке, был на хорошем счету, умел доводить дело до конца. И нынешняя его миссия была не столько опасной, сколько невыполнимой, как казалось майору. Это его удручало. Разыскиваемого им советского генерала могли случайно застрелить егеря при прочесывании леса, он мог погибнуть во время бомбежки. Он мог даже умереть от воспаления легких, ночуя в сырости белорусских лесов. Но виноват, что затея адмирала Канариса не удалась, будет все равно майор Штанге. И тогда в лучшем случае его ждет ссылка в какое-нибудь захолустье, в третьеразрядную школу диверсантов или в сортировочный лагерь военнопленных. Чтобы выискивать среди завшивленных пленных солдат изменников родины, кто готов за корку хлеба продать мать, отца и всех предков.

Увиденное внизу заставило майора поморщиться, а его помощник прошептал даже какую-то молитву. Лежащий на боку немецкий танк и уткнувшаяся в него сгоревшая русская «тридцатьчетверка». Точнее, один только остов от нее, потому что башня отлетела на несколько метров в сторону и выжгла часть опушки. Остается только догадываться, что стало с русскими танкистами. Чуть ниже дымили немецкие бронетранспортеры, потом еще два подбитых танка.

– Там живые! – с надеждой в голосе показал в сторону кустарника лейтенант. – Там кто-то стонет и шевелится.

По приказу майора солдаты бросились на звуки голосов. Оказалось, что в кустах лежали обожженные и раненые немецкие танкисты. Шестеро хмурых и закопченных. Двое перевязывали своих товарищей. Картина была ужасающая. Три поврежденных мотоцикла валялись в траве, еще один бронетранспортер с развороченным снарядами бортом стоял поперек дороги. Чуть дальше нашелся и третий подбитый немецкий танк. Около двух десятков тел солдат вермахта лежали в разных позах. Явно они попали под пулеметный огонь и искали укрытия. Подняв голову на звук моторов, майор увидел подъехавший автомобиль-амфибию и полковника с мотоциклетными очками на фуражке. Постукивая стеком себя по сапогу, полковник принялся бегать по поляне и перекрестку грунтовых дорог, ругаясь самыми последними словами.

Увидев чужих солдат, полковник потребовал от них назвать свое подразделение. Узнав, что они из команды офицера абвера, полковник подошел, ответил на приветствие майора и лейтенанта и спросил:

– Вы знаете, господа, что за чертовщина здесь произошла? Я потерял технику и солдат. И где? При смене подразделений, в тылу армии. Это что, русские, выходившие из окружения? Они с танками выходили? Я ничего не понимаю!

– А вот это интересно. – Майор показал на открытый задний борт одного из немецких бронетранспортеров, в кузове которого лежали в разных позах убитые красноармейцы с автоматами «ППШ». Это не окруженцы. Даже подворотнички чистые. Только утром подшитые. Майор напрягся, чувствуя, что наконец он ухватил за конец ниточку в этом непонятном клубке событий.

– Что-о? – Полковник уставился на майора, явно не разделяя оптимизма офицера абвера.

– Простите, – извинился майор, – я имел в виду, что есть намек на разгадку. Видите мертвых русских солдат возле мотоциклов? И вон там, в нашем армейском броневике несколько. На них опрятная одежда, у них чистые сапоги и однотипное автоматическое советское, а не трофейное оружие. Они все побриты. Господин полковник, это не выходящие из окружения советские солдаты, это диверсионная группа, которая идет по нашим тылам. У них даже наш трофейный бронетранспортер, чтобы иногда выдавать группу за немцев.

– И танки?

– И танки! Это сильная ударная группа в нашем тылу, это рейд советской группы. И ваши солдаты попались им на дороге. Я хочу поблагодарить вас, господин полковник, за хорошую выучку ваших солдат. Они нанесли противнику большой урон. И мне будет легче их найти.

Когда «Мерседес» в сопровождении мотоциклистов и бронетранспортеров отъехал от места боя почти на километр, Штанге велел остановить группу и развернул на сиденье карту. Вигман повернулся к командиру и тоже рассматривал карту. Майор о чем-то напряженно думал, и лейтенант не решался спросить его о дальнейших планах. Наконец Штанге постучал по карте карандашом и посмотрел на своего помощника.

– Это они, Отто! Адмирал – гений, он сразу сказал, что русские могут тоже начать искать своего генерала и попытаются эвакуировать его за линию фронта. Эта группа ищет генерала Казакова!

– Эти, кто разбил колонну там, на пересечении дорог в балке? Но…

– Они, это они! Что-то их подвело, и они наши танки заметили поздно. Такое бывает даже с более опытными военными, Отто. Но они вывернулись и ушли. И теперь мы пойдем за ними, потому что у командира этой группы русских есть координаты места, где находится генерал Казаков.

– А если нет? Если они так же вот будут идти по следу, как и мы?

– Отто, – майор насмешливо посмотрел на лейтенанта, – ты бы послал группу в тыл врага, не зная цели, ее координат? Есть у них место, к которому они стремятся, у них была связь по радио.

– Но генерал не проходил в этих местах. Мы имеем информацию о стычках с нашими подразделениями гораздо западнее. Он просто не сумел бы за это время по тылам добраться сюда.

– Все правильно, Отто, не успел бы. И я примчался сюда, почти за сто километров, когда узнал о бое. И я не ошибся. Эта группа идет на запад – искать генерала Казакова. Теперь нам будет проще, нас выведут на Казакова сами русские. Мы возвращаемся снова на запад. Давай теперь постараемся понять, куда пойдет русская ударная группа. Незапланированная стычка, потери. Они постараются поскорее покинуть этот район, они уйдут глухими лесами и непроходимым тропами. У них танки и наши бронетранспортеры на полугусеничном ходу. Им дороги не нужны. Значит… значит, у них два пути… Сейчас они могли укрыться вот в этом районе, а оттуда развернутся на запад или юго-запад.

– И мы пойдем следом?