Танкисты

– Нет, мы постараемся взять их раньше. От командира этой группы добьемся информации или используем их карты.

– А если не возьмем? А если командир умрет, но не расскажет? А если погибнут в бою карты?

– Много «если», на то она и война, – усмехнулся майор. – Да, риск, что мы проиграем в этой операции, есть. Но он того стоит. А генерала мы скоро возьмем и без этой группы. Группа нужна для того, чтобы постараться понять, зачем советское командование с таким упорством хочет вывезти Казакова из нашего тыла. С другими генералами они так не беспокоились. Тут планы у нас немножко глубже, Отто.

– Сто-ой! – устало и протяжно приказал Соколов, прижимая ларингофон к горлу.

Танк остановился, качнувшись вперед, и замер. Двигатель замолчал. Сзади подъезжали и останавливались «ханомаги», глушили свои мотоциклы автоматчики, слезая с седел и разминаясь. Последним на поляну въехал танк Никитина. Тишина леса окутала группу советских бойцов, как будто приняла в свои материнские объятия. Притихшие птицы снова начали щебетать по дальним кустам и шелестеть крыльями в кронах деревьев.

Алексей, глядя на белые стволы берез, на старые дубы, на тонкие молодые осинки, почувствовал покой и в то же время какой-то стыд. Они здесь как будто спрятались, укрылись, тем самым предавая тех, кто погиб недавно. Они там лежат, они погибли, чтобы группа шла дальше. А группа вот забилась в глушь леса и отдыхает.

Молодой командир стянул с головы шлемофон, ладонью взъерошил мокрые от пота светлые волосы, перекинул ноги через люк и спрыгнул на броню, а потом на траву. Тело еще гудело после долгого перехода и вибрации мощной машины. Похлопав благодарно танк по броне, Соколов подозвал сержанта-пехотинца.

Молодой парень лет двадцати пяти выглядел старше лейтенанта-танкиста. Запыленное лицо было напряжено. Крепкий, высокий, когда он клал руки на висевший на груди автомат, то под гимнастеркой заметно напрягались внушительные мускулы. Спортсмен в прошлом, подумал Соколов.

– Поставьте бронетранспортеры на той и на этой стороне поляны кормой в центр. Пулеметчиков в кузов, броневые щитки на стеклах кабины опустить. Боевое охранение назад и вперед. С других сторон к нам не подойти – рельеф не позволяет. И поставьте бойцов разжигать костры, варить горячую пищу.

– Есть! – козырнул сержант, сразу успокоившись, как понял по его лицу Алексей.

Так всегда, подумал Алексей. Когда кто-то принимает решения, когда командир ведет себя уверенно, то и бойцы успокаиваются. Главное, чтобы решения принимались и командир выглядел уверенно, – тогда подчиненным ничего не страшно, даже умирать. Майор не отходил от Соколова ни на шаг, заложив руки за спину, он слушал приказы молодого лейтенанта, смотрел строго в лица сержантов, которым Алексей отдавал приказы.

– Никитин, Логунов! – Соколов подозвал командиров отделений: командира башни своего танка и командира «девятки».

Он приказал развернуть Никитину свой танк, чтобы пулемет смотрел на дорогу, приготовить осколочные снаряды на случай внезапного огня. А потом заняться заправкой танков и «ханомагов» вместе с водителями бронетранспортеров. Пустые бочки не бросать, а закрепить снова на старом месте. «Чем меньше следов оставим после себя, тем лучше».

Прежде чем в двух котлах закипело и забулькало варево и по поляне поплыл запах пищи, четверо солдат на краю выкопали могилу Горбунову. Полковника завернули в плащ-палатку и осторожно опустили в яму. Соколов посмотрел на Сорокина. Тот старший по званию, его право и обязанность сказать торжественные слова на могиле офицера.

Майор вышел к могиле, поправил ремни портупеи, согнав назад складки гимнастерки. Он откашлялся и посмотрел на собравшихся рядом бойцов.

– Товарищи! – заговорил Сорокин сильным, уверенным голосом. – Враг подло и коварно напал на нашу Родину. Он топчет нашу землю, сжигает наши города и села. Нам с вами партия и народ вручили оружие, чтобы защищать родное Отечество. И мы с вами все солдаты своей страны. И неважно, где мы находимся, неважно, за какой город или какую улицу идет бой, каждый солдат всегда находится на передовой. Даже здесь, выполняя особое задание командования, мы с вами находимся на передовой. Мы должны выполнить приказ, мы должны бить фашистов там, где мы их видим и находим. Родина в опасности! А тем, кто пал в бою, вечная память и вечная слава. Поклянемся на могиле нашего товарища полковника Горбунова не посрамить чести солдатской и нашего оружия и победить! Клянемся!

– Клянемся! – пронеслось негромким, но дружным хором над поляной.

Соколов сделал знак – и все подняли вверх стволы своего оружия. Кто автомата, кто пистолета. Выстрелов не было – надо беречь патроны и нельзя шуметь, чтобы не навести врага на свое временное убежище. Сухо щелкнули в воздухе курки.

Когда бойцы пообедали, когда сменили посты, и танкисты доложили Соколову, что баки заправлены горючим, Алексей решил, что и ему стоит хоть нанадолго закрыть глаза и сбросить напряжение этих суток. Он сел на расстеленный брезент и прислонился спиной к танковым тракам. Слишком много прошли, слишком много существенных потерь. Тринадцать автоматчиков остались там, на перекрестке дорог, сгорел бронетранспортер и танк вместе с экипажем. «Сашка, Сашка… Огольцов. Бедная твоя мама. Она там, на Волге, не скоро узнает, что у нее нет больше сына. И она никогда не узнает, где его могила. И есть ли она. Нет, мы должны обязательно сделать братскую могилу на месте гибели наших товарищей, – подумал Алексей. – Так несправедливо. Я знаю место, я доложу рапортом и укажу его. Мы туда вернемся».

– Товарищ младший лейтенант! – раздался рядом строгий голос.

Соколов сдержал вздох и открыл глаза. Майор опустился рядом с ним на корточки, покосился на бойцов, отдыхавших неподалеку, и, понизив голос, заговорил:

– Я прошу вас доложить, каковы, на ваш взгляд, дальнейшие планы группы? Что вы как командир намерены предпринять?

Соколов пододвинул к себе планшет, раскрыл его и развернул карту. О своих дальнейших действиях он думал весь день. Еще одной такой стычки группа не выдержит. Немцев много на всех дорогах, и идти нужно тихо, на кошачьих лапах. Маршрут он тоже успел прикинуть и теперь стал рассказывать майору свои задумки спокойно и расчетливо.

– Вот смотрите, товарищ майор. – Алексей показал на карте. – Самое сложное на сегодняшний день – это пересечь шоссе Могилев – Витебск. В районе Витебска и Орши идут сильные бои, и с юго-запада немцы могут перебрасывать подкрепления. Нарвемся на танки – и нам не выбраться. Провалим задание. Надо дождаться ночи, на мотоциклах обследовать несколько районов шоссе: я думаю, вот здесь, здесь и здесь. Понаблюдать и проскочить. Может, в разных местах, разбив группу на части. Потом уже обойти Могилев, пройти севернее Белыничей. Потом на юго-запад, в сторону Бобруйска. Будет еще одно шоссе – Минск – Могилев. По нему тоже наверняка идут войска на восток.

– Вы что, с ума сошли, младший лейтенант? – вдруг строго заявил Сорокин. – Как вы вообще можете так рассуждать? Я думал, вы боевой офицер, а вы… паникер! Мальчишка!

– Простите, я вас не понимаю. – Соколов покраснел от стыда и негодования. В груди гулко запульсировало.

– Вы не понимаете? Приказ был ясен, предельно ясен. Какие вы тут обходные маневры рисуете! Задача стояла в течение трех суток выйти к точке, откуда в последний раз выходил на связь генерал Казаков. Выяснить на местности судьбу остатков корпуса и маршрут движения генерала с его людьми, кто с ним еще остался. Затем принять меры к эвакуации генерала Казакова из-за линии фронта в штаб армии. Все!

– Я предлагаю наилучший вариант выполнения задания, – упрямо заявил Соколов.

– Вы предлагаете плутать по лесам неделю, вот что вы предлагаете. А за это время генерал может быть убит немцами. Или захвачен, что еще хуже. Вы что, не понимаете элементарных вещей? Какой же вы командир после этого!

– Товарищ майор! – Алексей еле сдерживался, он чувствовал, как скулы сводит от незаслуженной обиды.

– Что – товарищ майор? – хмуро осведомился Сорокин. – Не забывайтесь: вы командуете танками, солдатами, но операцией руковожу я и решение принимаю я. И ваш долг подчиняться мне и как старшему по званию, и как старшему офицеру, назначенному штабом армии для руководства этой операцией. Вам все понятно, товарищ младший лейтенант?

– Так точно, – ледяным тоном ответил Соколов, которого стали одолевать нехорошие предчувствия.

– Значит, слушайте приказ! Отдых – час. Потом снимаемся, и до ночи колонна должна выйти из леса вот в этом районе. – Майор показал на карте кромку лесного массива. – Ночным броском преодолеваем шоссе и кратчайшим, слышите меня, кратчайшим путем, строго по азимуту по пересеченной местности идем в точку севернее Бобруйска. Выполняйте!

– Есть выполнять, – поднявшись на ноги, вытянулся по стойке «смирно» Соколов. – Разрешите отдать приказания командирам отделений?

– Разрешаю, – гневно смерил взглядом фигуру лейтенанта Сорокин и двинулся через поляну к догорающему костру.

Алексей поднялся на броню и забрался в башню танка. Логунов крутил рукоятки наводки орудия, что-то проверяя, его земляк, Коля Бочкин, протирал ветошью снаряды, поправлял укладки. Внизу Омаев набивал диски пулемета патронами. Он поднял глаза на командира, но видно было, что мысли его далеко. Наверное, рядом с той девушкой-санинструктором.

– Где Бабенко? – спросил Алексей.

– Под машиной, смотрит, – ответил Логунов, внимательно бросив взгляд на командира. – Ему показалось, масло капает. Что, с майором повздорили?


– Он начальник, что с ним вздорить, – скривил губы Алексей.

– Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, – пропел сбоку Бочкин, но тут же осекся, когда Логунов на него грозно посмотрел.

– Начальство не обсуждают, – скорее для Коли, чем для командира произнес Логунов. – Я это еще по финской помню. Как только кончается слепое повиновение приказам и начинаются рассуждения, пиши пропало. Бой проигран, потери, начальство снимают и другие сопутствующие неприятности. Нельзя сомневаться в командире, иначе в атаку не подняться.

– Так, ребята… – Алексей хлопнул по плечу Бочкина. – Ты, Коля, дуй за Никитиным и позови сюда командира автоматчиков сержанта Хвалова. Только не кричи на весь лес. Тихо позови. Руслан!

– Слушаю, товарищ младший лейтенант. – Чеченец поднял голову и замер с диском в руках.

– Сходите к пехотинцам, осмотрите пулеметы на «ханомагах». Проверьте, как они на турелях ходят. А вы, Логинов, останьтесь.

Через несколько минут в танк забрался командир второго танка Никитин. Потом неуклюже влез и сержант автоматчиков. Соколов велел каждому достать свою карту и придвинуться ближе. Хорошо, что штаб армии удосужился снабдить группу крупномасштабными картами районов восточной Белоруссии в нужном количестве. Такая карта была в каждом бронетранспортере, в каждом танке и у каждого офицера.

– Значит, так, – заговорил тихим голосом Соколов. – Приказ таков, и не нам его нарушать. Сутки прошли, у нас осталось еще двое суток до выхода в нужную точку. А пройти нам предстоит около 180 километров. Фактически пойдем напролом, прокладывая себе дорогу гусеницами и огнем. Таков приказ. Что думаете?

– Силенок у нас маловато для того, – возразил Никитин, – чтобы атаковать и углубиться на 180 километров за линию фронта. Тут и дивизия не справится. Мы уже попробовали, и первый бой был для нас не очень удачным. Второй будет последним. Извините, товарищ младший лейтенант, вы спросили – я ответил.

Соколов внимательно смотрел в лицо командира второго танка. Сухощавый, всегда сосредоточенный Никитин был вдумчивым сержантом и хорошим командиром. И танк у него всегда в порядке, и личный состав опрятен и свое дело знает. И если уж Никитин такое сказал, значит, на душе у всех не очень хорошо. «Зря я эти вопросы-ответы затеял, – пожалел Соколов. – Приказать надо было, и точка».

– Вы что думаете, Хвалов? – спросил Алексей сержанта-автоматчика.

– У мамы на печке оно спокойнее, – вскинул на командира голубые глаза пехотинец. – Только война у нас. Одни приказывают, их на то учили. Другие выполняют. У каждого своя забота. Лисьими тропами оно, конечно, спокойнее, но время нам не зря ограничили. Видать, поджимает. А почему, нам ведь не скажут.

– Ну, теперь моя очередь, – кашлянул в кулак Логунов и уперся широкими ладонями в колени. – Я тут старше всех. И по возрасту старше, и по опыту, прошу прощения у товарища младшего лейтенанта, тоже я опытнее всех. Но я скажу так: уважаю я нашего командира за то, что в трудную минуту не просто приказывает, не просто велит на смерть идти не рассуждая. А хочет он услышать, в глаза наши и в души заглянуть. На серьезное дело нас отправили. Как лучших отправили, доверие нам особое. Другие заведомо не справились бы. И командир наш, не глядите, что в младших лейтенантах, а выбрал его взвод. Почему? Потому что у него есть опыт в таких делах. Уважают его. Я вот тут только несколько минут до вас еще говорил. Когда начинается в армии обсуждение и рассуждение, армия и кончается на этом. Колхоз начинается.

Соколов сокрушенно покачал головой. Если Логунова не остановить, то говорить он будет по своему обыкновению до морковкина заговенья. С расстановкой и стараясь все всем объяснить.

– Чего вы на меня все накинулись? – хмуро спросил Никитин, перебив Логунова. – Стыдят, уговаривают. Я не новичок и не трус. Меня спросили – я ответил. А приказы выполнять я не хуже других умею. Надо умереть – умру. Враг на нашей земле! Вот и все обоснование.

– Все, закончили споры! – как можно резче приказал Соколов. – Я рад, что у меня в группе надежные командиры и что я могу положиться на каждого из вас. Ситуацию я вам изложил. Теперь сверим маршрут на карте. Но прежде я хочу сказать каждому из вас, а вы доведите это до своих солдат. Если во время очередного боя, а он может случиться в любую минуту, кто-то из вас или ваших солдат отстанет от группы, потеряется, заблудится, то он должен знать и понимать, что ждать и искать его у нас не будет ни времени, ни возможности. В таком случае каждый должен самостоятельно пробиваться к линии фронта. По прибытии в часть обязан доложить о моем приказе, приказе майора Сорокина и обстоятельствах боя, во время которого он отстал от группы. По возвращении я доложу рапортом и подтвержу все события. Это понятно?

Когда Соколов отпустил командиров и выбрался из танка, он увидел прислонившегося к гусенице и покуривавшего Бабенко. Механик-водитель обернулся и не по-военному улыбнулся командиру. К такому поведению бывшего водителя-испытателя Алексей начал уже привыкать и не осуждал подчиненного. Чувствовалось в Семене Михайловиче что-то отеческое по отношению к командиру. Был он добр, заботлив и надежен. Соколов почему-то знал, что в трудную минуту этот человек, не задумываясь, пожертвует собой ради других.

– Все приказы отданы, скоро выступаем? – спросил Бабенко.

– Да, скоро выступаем. – Соколов остановился рядом. – Как машина, Семен Михайлович?

– В норме! Есть мелочи, но они никак не скажутся в ближайшее время. Вы не беспокойтесь, мы справимся.

Алексей был очень благодарен Бабенко за то, что тот сказал именно «мы справимся», а не «я справлюсь». «Мы» в бою очень много значит, это очень важно. Прислушавшись, лейтенант услышал, что в башне Логунов отчитывает своего земляка, стыдит, что тот позорит их село. Николай что-то бубнил, оправдываясь. Воспитывает, улыбнулся Соколов и решил не мешать. Неподалеку Омаев советовал двум пехотинцам, как делать упреждение при стрельбе из пулемета. Молодец, не может без дела сидеть. Деятельная натура у молодого чеченца. Кровь горячая, горец. Но в бою очень хладнокровен. Интересное сочетание. Нужно было проверить готовность автоматчиков, и Алексей двинулся в сторону второго «ханомага», где с бойцами стоял сержант Хвалов.





Глава 5




Мотоциклисты уехали вперед. На одном из трех мотоциклов на заднем сиденье устроился Хвалов. Сержант настоял на том, чтобы идти самому во главе колонны. Три мотоцикла унеслись по лесной дороге и исчезли за поворотом. Соколов отдал команду к движению и устроился в люке танка. За ним тронулись два бронетранспортера, замыкал колонну танк Никитина. После вчерашнего разговора сержант чувствовал себя немного странно и несколько раз подходил к командиру и просил, чтобы его машина шла впереди. Наконец Алексей не выдержал:

– Слушайте, Никитин! – Подумав немного, Соколов назвал сержанта для пущей убедительности даже по имени: – Степан, я ничего не подумал о вас плохого. Вы высказались вполне определенно. Вас никто не обвинял ни в чем. Просто так принято, что танк командира подразделения идет первым. Вы забыли устав? Перестаньте и выбросьте все это из головы. Вы грамотный командир, хороший сержант, и вы мне очень нужны. Берегите себя, экипаж и машину. Я на вас надеюсь и вам верю!

Колонна вышла к опушке леса, когда на поле опустились сумерки. Соколов смотрел в бинокль и не видел ни огонька жилья, ни света фар, ни движения. Все было тихо, как будто и войны не было. Очень хотелось двинуться дальше опушкой леса, извилистой дорогой идти всю ночь и часам к двум пересечь автодорогу Могилев – Витебск. А потом пересечь Днепр и выйти к железной дороге и другому шоссе, на Шклов. Проблема на проблеме. Как преодолеть Днепр? В этом его течении брода не найти. Может, в районе Добрейки есть какой-то мосток? «Но там наверняка стоит немецкий гарнизон, есть связь, и о нашем прорыве обязательно сообщат фельдполиции. И кинутся по нашему следу сворой собак. Развернут любую армейскую колонну».

Но приказ есть приказ. Очень захотелось повернуться и посмотреть на бронетранспортер, в котором ехал майор Сорокин. Нет, не надо.

– Хвалов! – позвал Алексей, перегнувшись из люка. – Пойдете впереди цепочкой, чтобы мы без фар дорогу чувствовали. А то влетим в какую-нибудь яму. Если впереди опасность, в бой не ввязывайтесь, пусть головной мотоцикл развернется и мигнет разочек светом. Мы остановимся и решим, что делать дальше.

Колонна снова тронулась. Проселок, по которому они ехали, был разбит колесами и гусеницами. Наверное, здесь отступала советская воинская часть. Вон и полуторка сгоревшая в стороне стоит. Даже в темноте было видно, что обочина взрыта копытами лошадей и сапогами солдат. «А почему я решил, что отступала наша часть? – подумал Алексей. – Вполне могла двигаться прямиком и немецкая».

Много он увидел и понял за эти первые дни войны, первые недели. На многое открылись глаза. Оказалось, что вопреки рассказам политработников, оправдывавших отступление Красной Армии, немцы технически нисколько не превосходят нашу армию. И конная тяга в вермахте используется нисколько не меньше, чем в Красной Армии. И автоматами немцы не вооружены поголовно. Автоматами, как и в Красной Армии, вооружены командиры стрелковых и других подразделений – от командира взвода и выше, танкисты, штурмовые подразделения, которым нужен конкретный период времени вести плотный и интенсивный огонь.

Автоматы, точнее, пистолеты-пулеметы, – сплошное расточительство. На поражение одной цели тратится несколько патронов при относительно маленькой прицельной дальности стрельбы. И винтовки «маузеры» у немцев хуже наших, мосинских. И надежность у них страдает. Правда, «ППШ» тяжел и у него излишне высокая скорострельность, но зато в случае необходимости маленькое подразделение, вооруженное «ППШ», может обеспечить высокую плотность огня. Непреодолимую. А немецкий «шмайсер» не может. И танки у немцев хуже. Особенно большая беда, что они работают на бензине, а бензин хорошо горит, в отличие от солярки, и пары бензина взрываются. И танки их горят легче. Наши танки до «тридцатьчетверок» тоже работали на бензине, но у них хоть маневренность и скорость были не сравнимые с немецкими «Панцер II» и «Панцер III».

Впереди мигнул свет, и Соколов остановил колонну. Из подлетевшего мотоцикла ему крикнул автоматчик:

– Товарищ младший лейтенант, там на дороге обозы немецкие, автомашины с тентами брезентовыми. Хвалов предлагает подождать. Дорога просматривается в принципе в обе стороны, и свет фар немецких машин мы увидим загодя. Еще минут пятнадцать – и они пройдут, тогда запросто шоссе перескочим.

– Хорошо, передайте сержанту, чтобы он, как только будет можно двигаться, мигнул два раза фарой в мою сторону.

Сигнал и правда появился ровно через пятнадцать минут. И все это время, пока Соколов ждал сигнала Хвалова, он просто физически чувствовал недовольство майора Сорокина за спиной. Что удержало майора, чтобы не прибежать и не накричать на лейтенанта, который теряет время, неизвестно.