Тюрьма мертвых

Наконец я признался самому себе, что мне жарко, жарко настолько, что захотелось упасть закоптившимся лицом в снег. Дыхание сбилось, слюна стала тягучей и постоянно стекала по губам во время новых ударов. Ужасно хотелось пить, ноги по щиколотку уходили в воду, образовавшуюся от растаявшего снега. И я чувствовал, что вот-вот сорвусь и упаду на колени, чтобы сделать несколько глотков, но это означало бы смерть, а умирать я не хотел, пока…

Постепенно мы начали приближаться ближе к очагу, в носу запахло жжеными волосами, глаза и лицо горели, я старался отворачивать их от неугомонного пламени, но из-за этого промахивался. Спиной я ощущал чье-то присутствие, тяжелый взгляд, равный по весу десяти кувалдам, он давил на меня сзади. Мой напарник уже практически стоял одной ногой в костре и, кажется, даже не замечал этого. Обезумевший от такой наглости огонь вдруг зацепился за порыв ветра и с ног до головы обдал заключенного. Я загляделся на удивительное зрелище и забыл отвернуться, чтобы не обжечься, а когда опомнился, было уже поздно. Проклятый костер лизнул меня по щеке, а заодно прихватил брови и волосы с виска. Еле сдержавшись, я чуть было не взвыл. Страж стоял в паре метров и смотрел за происходящим.

«Кажется, он все понял! Что же теперь будет?» Я запаниковал.

Моего напарника не было видно, кажется, он сгорел заживо или замертво, тут сложно разобраться.

Вдруг страж подошел ко мне практически вплотную. От него несло зимней стужей, но не той, что была вокруг, а гораздо более суровой, более древней, такой, что внутренности и кровь стыли. Я сделал шаг в сторону. Но я оказался ему не интересен. Плащ подошел к костру и уставился на пламя, которое мгновение назад поглотило моего напарника.

Вдруг из огня возникла кирка. Она молниеносно опустилась на голову стражу и вошла в нее наполовину. Такого ни я, ни страж явно не ожидали. Я застыл на месте, другие заключенные тоже видели, что произошло, но работать не перестали.

Я не знал, как быть, что делать.

Бежать – было бы логично. Такой шанс! Но я хотел убедиться, что страж действительно мертв.

Поэтому просто стоял и наблюдал, надеясь на то, что следующий удар не будет адресован мне. Через секунду из красного пламени вышел человек, не выпускающий кирку из рук. Страж стоял словно пригвожденный на одном месте. Мужик полностью покинул костер и даже не обуглился. Ни одна ниточка не сгорела на его изорванной и поношенной робе. Пылала лишь кирка. Зэк дергал за нее, пытаясь вытащить из черепа стража, а тот по-прежнему стоял без движения.

«Надо бежать, это шанс», – решил я про себя и уже устремился в сторону леса, но продолжающие работать заключенные не давали мне покоя. Что-то явно было не так.

Кирка никак не хотела покидать головы стража, поэтому мужик бросил эту затею и хотел уйти. Он развернулся, но не успел и шага сделать, как в него вцепилась рука стража. Заключенный обернулся; впервые за все время я увидел, как меняется выражение его лица. Его глаза округлились и вылезли из глазниц, рот распахнулся и замер в беззвучном крике. Страж схватил его второй рукой, а затем начал сдавливать, будто в тисках. Заключенный дергался, как попавший в сеть карась, всем своим нутром понимающий, что это конец, но не желающий мириться с очевидным. Страж поднес к себе мятежника так легко, будто в руках у него был не взрослый мужчина, а воздушный шарик.

Несмотря на то что я стоял сбоку, мне было хорошо видно, как глаза стража заполняются темнотой. Она возникла прямо из зрачков, черная, как безлунная ночь. Разрастаясь, она полностью поглотила глаза стража, а затем начала выходить наружу, распространяться в воздухе. Разрастаясь, она тянулась к глазам бедолаги-мятежника, проникала в них, обволакивая и заполняя собой.

Страж держал его так, что их лица практически касались друг друга. Зэк больше не вырывался, лишь судорожно подергивался и, кажется, уже был где-то не здесь. Между глазами надзирателя и зэка выстроился движущийся газообразный черный мостик. Из глаз мятежника потекла густая мазутная слизь. В свете красно-рыжего пламени это зрелище стало самым кошмарным из всего, что я видел, поэтому ноги сами несли меня прочь, а осознание того, что я бегу, пришло ко мне лишь спустя минуту.

«Вадик, мать твою, урод проклятый! Ведь это все из-за тебя! Работал бы себе спокойно, в тепле, с едой, а через восемь месяцев был бы дома!»

Мой внутренний голос бился в истерике, заставлял верить, что все могло быть иначе, что я зря сунулся сюда, зря решил бежать. Но, накричавшись, он спокойно и тихо отвечал сам себе: «Кого я обманываю, ничего бы само собой не закончилось».

Ледяной ветер быстро остудил мое разгоряченное тело, но мне было плевать. Перед глазами все еще стояла жуткая картина, и теперь я молил бога, чтобы тот указал мне путь к спасению.

Я бежал мимо выложенных на снегу бесчисленных холмиков костров. Добравшись до очередного, я остановился и, уперев руки в колени, начал бороться с одышкой. Впереди через двести метров над снежным покровом возвышалась темно-зеленая лента, и, кажется, там было мое спасение. Я оглянулся назад. Костер уже практически погас, чудаковатая машина не забивала сваи, а все, кто там работал, исчезли, все до единого, включая стража в сером плаще.

«Черт тебя дери, куда же вы подевались?»

Я оглянулся по сторонам. Поле было пустым. Никого, кроме безмолвных стогов, все словно испарились. Я побежал дальше. Ноги утопали в снегу, мое тело стало полем боя усталости и гонящего вперед адреналина. Чувство преследования давило на пятки, я без конца оборачивался, прижимался к снегу, скрывался за стогами, перемещался перебежками. Наконец деревья стали больше, и до леса оставалось каких-то метров пятьдесят. Я не мог поверить, что так легко смогу сбежать. Как оказалось, не напрасно.

Их было трое. Серые, ничем не опоясанные плащи, совершенно не развевающиеся на ветру. Лица бледнее снега, точно вырубленные непрофессиональным скульптором в мраморе, и те самые глаза. Глаза, которые я видел в свой первый день. Глаза, как космические дыры: черные и бескрайние, способные затянуть в себя целую галактику, что уж говорить об одной душе. Сердце ухнуло и, переместившись из груди куда-то в ботинки, разнесло немую боль по всему телу.

Они молча смотрели на меня, опустив руки по швам. Путь был отрезан, я сделал шаг в сторону, они зеркально повторили его одновременно со мной. Тогда я шагнул назад, и эти трое двинулись мне навстречу. Я боялся повернуться к ним затылком, поэтому пятился спиной вперед. Каждый их шаг быстро сокращал дистанцию между нами, поэтому я уже практически бежал. Но бегать задом наперед – занятие не из легких, поэтому, споткнувшись обо что-то, я плюхнулся в костровую кучу.

«Вот и все. Блин, я же почти добежал! Пусть это будет быстро, господи, умоляю. Пожалуйста, я так не хочу мучиться!»

Плащи за секунды достигли моих ног и уже протянули ко мне свои руки, как вдруг я нащупал какую-то толстую ветку и напоследок, издав какой-то мычащий звук, махнул ею, чтобы создать иллюзию сопротивления.

– Пошли на хрен! – заорал я осипшим голосом, но ветер унес мои слова вместе с вырвавшимся изо рта паром куда-то в поле.

Каково же было мое удивление, когда эти трое отскочили от меня, как от оголенного электрического провода. Через мгновение один из них попытался повторить попытку захвата, но я снова махнул веткой, усеянной кучей зеленых иголок. Страж остановился в нескольких метрах от меня без движения, между нами как будто выросла невидимая стена.

Я встал на ноги, продолжая держать ветку на вытянутой руке, словно это был заряженный револьвер.

«Что за фигня?»

В душе загорелся уголек надежды, но, чтобы раздуть его, мне не хватало уверенности. Происходило что-то странное. Стражи встали полукругом мрачными истуканами в десяти шагах от меня. Точно стая гиен, ожидая, пока умирающий от кровопотери лев не уберет оскал и не сдастся.

Я сглотнул подступившую от волнения слюну и, собравшись с духом, сделал шаг в сторону стражей. Ветка снова сработала, она отталкивала их, как магнит своего собрата с одинаковым полюсом.

Мои глаза стреляли туда-сюда в поисках выхода. И без того невидимое за густой пеленой солнце окончательно потеряло всякий интерес и отправилось освещать другие уголки земного шара. Все вокруг погружалось в тяжелый могильный сумрак. Освещаемыми оставались лишь небольшие участки, где по-прежнему из земли росли цветы костров, коптящие вечернее небо.

Я сделал шаг в сторону, затем еще и еще. Стражи двинулись за мной на расстоянии. Так мы прошагали до следующего спящего кострища, и тут меня посетила мысль:

«Почему бы не набрать целый веник? Тогда-то у меня точно будет больше шансов отбиться».

Набрав охапку сухих колючих веток, я начал пихать их под одежду. Ощущения были не самые приятные, особенно когда я запихивал остатки некогда растущих елей себе в штаны. Бронежилет был готов, свобода уже раскрывала свои теплые сухие объятия, и я спешил в них обернуться. Теперь я шагал не останавливаясь. Стражи по-прежнему держались на расстоянии, но не сбавляли темп. Осмелев от такой удачи, я повернулся спиной к своей смерти и побежал.

Темно-зеленая чаща была в каких-то пятидесяти метрах, макушки деревьев плавно наклонялись от затихающего ветра. Ветки шелестели, поглаживая друг друга, и в этом шелесте я, кажется, слышал голос леса, он шептал мне: «Здесь твое спасение, ты близко, нужно лишь поднажать».

И тут я упал. Вмерзшая в снег палка зацепилась за штанину, и та с треском разорвалась. Ветки, что я напихал в штаны, вываливались наружу, точно кишки из распоротого брюха. Среди них оказалась та самая, зеленая, что помогла мне первой. Решив, что и так защищен, я не стал терять драгоценное время и, вскочив на ноги, побежал дальше, но что-то изменилось. Теперь стражи нагоняли меня. Они явно сократили предыдущий порог, и теперь их руки тянулись ко мне, чтобы схватить. Кажется, защита больше не действовала.

Я ускорял бег, как мог, дыхание снова начало сбиваться. Тело кололи и царапали мертвые ссохшиеся иголки. Деревья стали большими, еще пять-десять шагов, и я буду в лесу. А там можно попробовать затеряться. Не знаю почему, но я всем сердцем верил в то, что лес каким-то образом поможет мне и погоня прекратится. Я буду вне зоны тюрьмы, а значит, вне ее законов, и тут вдруг меня одернуло назад.

«Не успел! Чтоб тебя!»

Я был рыбой, попавшейся на крючок, сейчас злобный рыбак потянет за удило, вытащит на сушу и одним тяжелым ударом остановит ход моих мыс лей.


Прошла секунда, я обернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с теми, кто выиграл бой, но стражи остановились в пяти метрах и больше не делали и шага. Глаза их снова стали похожи на человеческие, в них читалась досада, но, возможно, мне показалось. Если присмотреться – у этих существ нет и намека на какие-то чувства.

Что же тогда меня остановило?

Я попытался сделать шаг в сторону леса, но не смог. Что-то не пускало меня туда, отталкивало обратно. Я пробовал еще и еще, но невидимая преграда не желала поддаваться. Снова обернувшись, я увидел на лицах стражей ухмылки – эти твари радовались тому, что я не смог так просто взять и победить.

«Что же, черт возьми, происходит? Я умер? Но если так, то почему я замерз как собака? Нет, здесь что-то другое, что-то тюремное не пускает меня».

Тогда я взглянул на свою одежду, на те мешковатые лохмотья, что дал мне дед. В голову начали закрадываться неприятные мысли.

«Что же, теперь голым шататься по лесу?»

Шанс не замерзнуть насмерть в течение следующего часа был невелик, а если скинуть с себя одежду, то сократится раз в пять. Но выбирать не получится: либо общество лупоглазых садистов, явно не настроенных на диалог, либо смерть от окоченения в глухом непроходимом лесу. Решение было принято быстро.

Я скинул с себя тюремные обноски, нафаршированные рыжими ветками, и сделал шаг вперед. Стена пропала. Пропали и ухмылки с лиц стражей, когда я взглянул на них напоследок и, показательно подняв средний палец вверх, рванул в спасительную тьму в одних трусах.





* * *


Должно быть, я теперь очень сильно должен кому-то на небесах или еще где-то там – на просторах вселенной. Ведь мне удалось выжить. И не просто выжить. Я пересек лесную чащу, не утонув в болотах и не потерявшись среди бесчисленных молчаливых елей, что не подскажут дорогу. Тело подогревал страх, но я чувствовал, что и он не в силах поддерживать температуру вечно. Когда деревья расступились и с открытой местности подул ледяной отрезвляющий ветер, я понял, что не дотяну до конца пути.

Старая, брошенная людьми и богом деревушка черным безжизненным пятном стояла посреди пустынного, занесенного снегом поля. Но, в отличие от территории тюрьмы, небо здесь было чистым. А рано взошедшая луна поблескивала на бархатном белом покрове, освещая все вокруг приятным голубоватым светом. Все еще не желая сдаваться, я шагал, утопая по колено в снегу.

В моменты, когда смерть костлявыми холодными пальцами стучит по твоему окну и, указывая на часы, безмолвно намекает на то, что время на исходе, тебе хочется в последний раз приблизиться к чему-то значимому, светлому, доброму.

Хочется уходить защищенным. И если тело будет умирать от холода, то пусть хотя бы душу согревает место, в котором твои мысли находятся рядом с чем-то святым и добрым. Так, мои ноги несли меня не в сторону дома, до которого я сто процентов не дойду, а в сторону церкви, где я смогу напоследок побыть в стенах, некогда дававших людям надежду.

До красного кирпичного маяка, возвышающегося над брошенным поселением, было примерно метров сто. Я, почти превращенный в ходячую ледышку, шел туда целенаправленно, не желая умирать в мягких сугробах. Когда до церкви оставалось совсем чуть-чуть, я, переполненный уверенностью, что от холода, голода и усталости у меня поехала крыша, увидел, как из окна рябой струйкой вылетает дымок.

«Что за?..»

Обледеневший мозг отказывался складывать слова в полноценные предложения даже в мыслях, поэтому у меня получалось думать лишь наполовину.

Чем ближе я был к церкви, тем отчетливее видел дым, а когда подошел практически вплотную, то заметил мерцание желтого света, исходившего из дверного проема.

Аккуратно заглянув в проем, я увидел грязные, закоптившееся от времени и дыма обшарпанные стены. Сквозь узкие окна с выбитыми стеклами просачивался лунный свет, но он был здесь не единственным. Кто-то развел костер прямо в центре средней части храма, и его свет расползался по всему помещению, переливаясь и играя тенями.

Отбросив чувство самосохранения, точно рыбак, вышедший на только что взявшуюся льдом реку, я побежал в сторону очага. В костре горели, потрескивая, бревна и доски из разобранных изб и сараев, которые были сложены неподалеку в кучу. Кто-то сделал запасы дров, и этот кто-то здесь отсутствовал. Я уселся на импровизированную скамейку из толстого цилиндрического бревна и протянул ноги и руки к жизненно необходимому пламени, который приятно покусывал еще не отмерзшие конечности.

«Спасен! Я спасен, я буду жить, буду ЖИТЬ!»

Тело все еще колотило, казалось, я никогда не согреюсь, но мне было плевать. Я не умер и не умру, по крайней мере, не сейчас и уж точно не сегодня.

Немного оттаяв и приведя в порядок мысли, я задался логичным вопросом:

«Где же хозяин костра?»

Повертев головой, я заметил у бывшего алтаря грубо сложенную хибару из досок, ткани, шифера и другого мусора. Повсюду лежали нехитрые предметы быта. Около костра был приготовлен котелок и ведро с водой. Облизнув ссохшиеся, все в язвах, губы, я не смог устоять и, зачерпнув руками воду, сделал несколько жадных глотков. Вода пахла весной и была потрясающе вкусная. Я черпал и черпал до тех пор, пока не напился.

– Напился? – раздался откуда-то высохший хрипловатый голос.

Перепуганный, я вскочил с места и замотал головой. Но никого не увидел.

– Убирайся, бес! – рявкнул голос.

– Кто ты? – ответил я негромко.

– Вали к своему хозяину, антихрист! Я тебя заклинаю! Пойди прочь из святого места! – Голос был ужасно хриплым и уставшим, он явно принадлежал старику.

– Слушайте, я здесь не ради воровства или другого вреда, мне просто нужно согреться, и все. Я не могу уйти, иначе умру там! Пожалуйста, разрешите мне погреться у вашего костра! Умоляю! Я без денег, но потом обязательно расплачусь с вами, пожа-луй-ста! – Я не узнавал свой голос, он звучал так жалостно и слабо, что становилось тошно, но я не мог иначе, душа и тело были искалечены, и это отражалось на всем, что я делал.

Из темного угла показалось большое металлическое распятие, которое держали тонкие высохшие, как у мумии, пальцы. Затем из мрака вышел небольшого роста человек. Точнее, вышел темно-коричневый тулуп, из-под которого торчали валенки, явно больше необходимого размера. Маленькая лысая голова еле просматривалась из-за мехового воротника. Половину лица скрывала густая неухоженная седая борода, доходившая человеку до пояса.

Человек медленно приближался ко мне, держа на вытянутых трясущихся руках крест и, кажется, беззвучно читая молитву. Он остановился метрах в пяти от меня и, не опуская распятия, несколько раз провел по мне взглядом снизу вверх и в обратном порядке.

В глазах старика блестело пламя костра, он был напуган гораздо больше меня, об этом также говорил тулуп, который часто поднимался и опускался на узких плечах из-за глубокого учащенного дыхания.

Молчание затянулось, и я решил прервать его первым.

– Пожалуйста, дайте мне полчаса согреться и каких-нибудь тряпок, я совсем без штанов, – указал я дрожащими руками на голые ноги.