Тьма и пламя

Глава 46




На неожиданного гостя начальник тюрьмы смотрел с опаской и подозрением. Репутация у некроманта была еще та… Но кто в здравом уме будет верить всему, что пишут в местных газетенках? Все ведь знают, что недавно Рэйван был гостем в доме управляющего Улхара. И тот лично благодарил за спасение дочери, будь она неладна.

Вроде как и сомнения одолевали, но уж больно привлекательным казался кошелек, брошенный на стол перед ним. Казнить разбойника – невелика потеха. Пришлось еще и потратиться на выплату вознаграждения за его поимку. Одни расходы… А выгоды никакой. Другое дело великодушное пожертвование именитого господина. И кто, скажите на милость, будет знать, сколько именно золотых было отсыпано некромантом?

Процент за свою головную боль можно и удержать. Он заслужил. В это Нур Освин верил свято. Даже кивнул собственным мыслям. А если что случится, так всегда можно сослаться на то, что по наивности поверил, будто сам управляющий не мог в гости кого попало звать. Значит, своим расположением к Рэйвану и подтвердил правильность теперешнего решения.

– Что же вынуждает вас колебаться? – Голос некроманта вырвал Освина из мыслей, вынуждая вздрогнуть.

Истинный сын Смерти… Черные одеяния только больше оттеняли бледное лицо. В глазах – сама бездна. Казалось, что весь кабинет, еще недавно душный и солнечный, пропитался тьмой, будто старый склеп. И как детишки в Арде с ним рядом находятся? Такому тюрьмой заведовать, а не королевской академией.

– Я должен все тщательно обдумать. – Освин был жалким актером.

Кристиану подумалось, что даже более жалким, чем он сам. Они друг друга стоили. Он – изображавший восставшего мертвеца, и сидевший за столом стихийник, возомнивший, будто у него было много вариантов. А сам то и дело поглядывал на брошенный кошелек, уже подсчитывая, на что истратит содержимое. Чего же тянуть, проклятье!

– Возможно ли, что вам жалко этого разбойника, уважаемый Освин? – холодно осведомился Кристиан, теряя терпение. – Желаете ему легкой смерти на площади?

– Вовсе нет! – Освин даже поднялся с кресла, успев схватить кошелек, когда гость подвинул его к себе. – Как я могу жалеть негодяя? Быть рабом уважаемого господина и терпеть вечные муки – вот заслуженная кара. Пусть служит вам, каэль Рэйван. Прекрасная участь для подобного мусора.

Гляньте, даже вспотел. Кристиан подавил растущее отвращение. Нет, он решительно задыхался в этих стенах! Пора на свежий воздух.

– Так где же то, за что я плачу? – опасно понизился его голос. – У меня достаточно иных вариантов. И там уж точно не будут заставлять ждать и тратить мое бесценное время.

– Нет-нет! Вы должны понимать, каэль Рэйван, все должно быть по протоколу. Бумажки, знаете ли… Одна ваша печать, и заключенного приведут, – торопливо заверил Освин, принимаясь шуршать разбросанными по столу документами.

Те посыпались на пол, и Кристиан нервно бросил взгляд на лист бумаги, упавший на его ботинок. Стряхнул его и вынужден был ожидать еще несколько бесконечно долгих минут, пока не поставил родовую печать на предложенной бумажке.

Осталось последнее: клеймить позорной печатью томаринца, привязывая тем самым его душу. Заклинание болезненное, но сильнее ранит самолюбие, чем тело. Хотя телу разбойника, как оказалось, досталось не меньше. В этом Рэйван смог убедиться, когда вышел во двор. Два конвоира подвели Яра к крыльцу, ударив на прощанье в спину, чем вынудили упасть на колени перед новым хозяином.

Кристиан сдержался, внешне невозмутимо глядя на разбитое лицо разбойника. Кровь на подбородке засохла, но вновь выступила на губах, стоило Яру зло выругаться. Снова удар… Зазвенели цепи от кандалов на руках и ногах томаринца. Рэйван нетерпеливо велел конвоирам убираться в сторону и не портить «товар». Яр впился в него пронзительным взглядом, и получил такой же в ответ от некроманта.

С опаской косясь на Рэйвана, конвоиры держались на расстоянии, оставив его со своей жертвой. Не спешил присоединяться и Освин, наблюдая за действом с крыльца и явно надеясь, что гость скоро уберется с его территории. В этом Кристиан был с ним солидарен. Он хотел того же. Нужно заканчивать. И, кажется, сейчас у него есть небольшая возможность сделать то, о чем размышлял всю дорогу, пока добирался до городской тюрьмы. Стоит рискнуть. Может, и повезет…

Кристиан принялся тихо читать заклинание, и на его ладони бледным светом стала проявляться печать. Он видел смятение на лице разбойника. И противна была сама ситуация, вынуждавшая возвышаться над ним, играя роль негодяя. Как он дал уговорить себя на подобное безумие?

Яр молчал. Понимал происходящее? Наверняка толком не сознавал, что едва некромант закончит читать заклинание и сотворит печать, как будет иметь над ним полную власть. Вплоть до того, что мог умертвить, стоило пожелать этого мысленно. Смятение разбойника сменилось решительностью. Смотрел упрямо, с вызовом, хотя стоял на коленях. Хорош братец, ничего не скажешь…

Печать затлела ярче, обжигая руку. Глядя в глаза томаринца, Кристиан продолжал говорить на неизвестном языке, а под конец приложил ладонь к его лбу. Яр стиснул зубы, все же не сдержав глухой стон, когда другая печать принялась проступать на его шее, буквально выжигаясь на ней. Глаза томаринца вспыхнули углями, а грудь пронзила острая боль, словно кто-то вонзил в нее нож. Кровь пошла носом, и голову наполнил противный звон.

Затем наступило некоторое облегчение, а за ним пришло ощущение пустоты. Казалось, все краски в мире поблекли, а звуки утратили свою живость. Глаза угасли, и только печать алела на шее, напоминая Яру о том, что теперь он жалкий раб. Без души, без права на имя. Но это не имело значения. Он исполнит свой долг. А там будь что будет…

– Кандалы, – потребовал Рэйван.

Едва они были сняты и брошены на пыльную землю, как некромант молча направился к воротам. К новообретенному рабу не обернулся, прекрасно зная, что тот последует за ним. Как иначе? Теперь томаринец – его личная тень.

Правда, лишь на несколько дней… Но сейчас нужно убираться со двора, пока ни Освин, ни кто-то из тюремщиков не понял, что произошло. Проклятие измотает. Яр в самом деле будет считать, что привязан к нему и утратил душу. Посчитает так и Освин. Затем действие черной магии закончится. Главное, продержаться этот срок. К сожалению, как бы подружка-инрэйг ни старалась исцелить его, светлая магия не подействует. И печать навсегда останется. Но лишь будет проводником его силы, чтобы мог воздействовать при необходимости. Иначе сразу заподозрили бы в попытке спасти разбойника от казни. Не будет пока и Яр знать правду, для достоверности. Всему свое время.

Экипаж ждал неподалеку. Вир стоял около лошадей и уже протоптал на дороге целую канаву от нетерпения. Кристиан шел не торопясь, будто никуда и не спешил. Тем самым давая Яру возможность спокойно догнать его. Томаринец хромал, лицо его покрылось испариной от слабости. Он остановился у экипажа вслед за Рэйваном, так и не произнеся ни слова.

– Едем, – коротко велел некромант, и Вир кивнул, открывая дверцу.

Едва хозяин оказался в салоне, он помог и томаринцу подняться на высокую ступеньку.

– Яр! – взволнованно прошептала Хельга, буквально затаскивая друга и помогая сесть рядом с нею.

– Не трать зря силы, – предупредил Кристиан, когда женщина попыталась использовать свою магию, чтобы исцелить Яра. – Это бесполезно. Скоро мы прибудем на место, и у тебя будет время, чтобы оказать помощь.

Экипаж тронулся с места, унося их прочь от городской тюрьмы.

– Негодяи… – Хельга взяла Яра за руку.

Он позволил это, прислоняясь тяжелой головой к стенке экипажа. Затем посмотрел на Кристиана.

– Я должен увидеть Трин. Должен поговорить с ней.

– Не раньше, чем тебя приведут в порядок, томаринец.


Кристиан говорил тихо, зная, что каждое слово отдавалось болью в голове сидящего напротив человека. Кажется, Яр понял эту заботу, но был не в состоянии ни благодарить, ни спорить.

– Она пережила сильное потрясение, – сказал Рэйван. – И я не допущу повторения. Поэтому для начала ты должен стать похож на человека. А уж потом явиться к Трин.





Глава 47




– Ты должна поесть! – Ивон с укоризной посмотрела на подругу, стоящую у окна, будто статуя. – Все остынет. Если не хочешь идти со всеми в столовую, то сделай это хотя бы здесь.

– Я не могу.

– Не можешь есть? – заволновалась Ивон.

«Не могу слышать, как они зовут меня «Синхелм». Не могу слышать это имя», – мысленно проговорила Трин.

– Не могу сейчас находиться в толпе, – уклончиво ответила вслух.

Трин повернула к подруге бледное лицо.

– Немедленно приступай! Иначе я пожалуюсь сама знаешь кому. – Ивон указала пальцем на стол, где остывал принесенный обед.

Угроза подействовала. Трин вяло прошла к столу и опустилась на свободный стул. Взялась за вилку, хотя не чувствовала аппетита.

– Давай. Я составлю тебе компанию. – Ивон села напротив нее с коробкой сладостей. Открыла крышку, и комнату наполнил аромат шоколада. – Ничто так не возвращает к жизни, как конфеты, дорогая. Еще ни одному магу не удалось изобрести что-либо, способное превзойти силу десерта. Попробуй, убедишься сама.

Трин улыбнулась. Устало, но все же… Ивон порадовалась этому про себя.

– Что будешь делать сегодня? Брис ведь отпустил тебя с занятий.

Точнее, пинком выгнал с площадки. Но об этом Трин не стала говорить подруге.

– Завтра я снова вернусь к занятиям. А сегодня Кристиан хотел поговорить со мной. Я встречусь с ним после обеда.

Идти пешком не пришлось, поскольку ее перенесли с помощью артефакта. Голова закружилась, но Кристиан удержал за руку, давая возможность устоять на ногах. Перенес в свою комнату, хотя Трин гадала, где хотел говорить с нею в это время. Они были не одни. Трин заметила у камина незнакомую женщину, уж больно походившую на каэли Зорик. Те же медные волосы, тот же золотой взгляд. Только платье явно не по размеру. Видимо, этот факт смущал гостью. Она скрестила руки на груди, прикрывая ее и не давая вырваться на свободу из тесного лифа.

Присутствовал и еще один человек. Стоял у окна, явно чувствуя себя неуютно. Особенно в одежде Кристиана. Удивительно, как Яр походил на каэля благородной крови в этой черной рубашке, украшенной изысканным шитьем. Только синяки на лице не сочетались с образом. Что с ним случилось? Снова попал в беду? Кристиан столько времени пытался связаться с Яром. Как хорошо, что он здесь. Как хорошо…

– Яр… – тихо произнесла Трин, чувствуя, что сегодня опять будет реветь.

Как же сдержаться? Должно существовать некое заклинание для подобного случая. Но оно было неизвестно ей.

– Трин… – впервые прозвучало ее имя в устах томаринца.

Наверное, нужно сказать нечто особенное. Ведь столько лет мечтал об этом моменте. И вот она перед ним. А он не может найти слов. Глупо как… И как же хорошо, что могла считать с его лица все чувства, что обуревали в этот час. Как и он читал ее чувства без слов. Горькая радость – так, наверное, можно их назвать.

– Что это? – Она заметила печать на шее Яра.

– Ты хотел сказать свое слово, томаринец. Так не трать времени зря, – отвлекая жену от вопросов, вмешался Кристиан. – Трин, Яр и его подруга Хельга здесь для того, чтобы рассказать тебе, что случилось с твоей семьей. Самое печальное тебе уже известно. Выслушай же все, чтобы твоя душа наконец могла обрести покой.

Он видел, как в смятении Трин старалась остаться невозмутимой. Побледнела, но взяла себя в руки. Умница.

– Присядь, – скорее приказал, чем попросил Кристиан, не желая, чтобы она переутомлялась зря.

Трин послушно приблизилась к креслу, стоявшему у камина, и опустилась в него. Яр остался у окна, будто так, на расстоянии, ему было легче начать говорить. Трин снова охватило волнение, но это чувство, к удивлению, медленно утихало, окутывая неким чудесным спокойствием, будто теплой шалью. Она кинула взгляд на молчаливую женщину, стоявшую неподалеку. Инрэйг использовала свою силу, чтобы повлиять на нее?

– Трин, – заговорил Яр, прислоняясь к подоконнику для удобства. – Мне так жаль, что ты утратила воспоминания. Надеюсь, что смогу помочь тем, что знаю сам. Рэйван высказал верное предположение – твоим отцом был Дэнвей, сын бывшего хозяина Томарина. И все несчастья его начались с предательства тех, кого считал лучшими друзьями: Фемира Синхелма и Эрвига Фергаса. Синхелм всегда был несколько тщеславен. Но в последние годы учебы стал одержим желанием стать первым. Мечтал о королевской службе. Это все больше сближало его с Фергасом, поскольку планы их во многом совпадали. Но одного желания оказалось мало.

Народ Камеладера воспевает подвиги Синхелма, восхищается его боевой славой и доблестью. Его силой и мастерством. Но все это жалкая ложь. Роль, которую он играет все последние годы. И умело манипулирует своим окружением, создавая идеальный образ. Король – идиот. Он слеп. Вот уж Синхелм веселится, дуря ему голову.

Он и Фергас когда-то решились использовать запрещенные зелья во время боевой подготовки. Оттого и блестящие результаты. Шамус Азелтан, их преподаватель, не мог не знать об этом. Но покрывал их. Разумеется, за хорошую плату или ввиду шантажа семей студентов. Ард – обитель лжи и порока.

Яр кинул взгляд на молчаливого Кристиана. Некромант не одернул его и не заставил корчиться в муках, используя печать раба. Выходит, был согласен со словами томаринца.

– На свою беду, первокурсник Арис Брант подслушал их разговор и узнал о зелье, – продолжал томаринец. – Хотел рассказать все отцу, королевскому советнику. Но вместо этого решил изобразить из себя героя. Глупец стал шантажировать Фергаса и Синхелма, требуя у них отменить некие испытания для новичков. Может, случись это раньше, все было бы иначе. Но одержимость Синхелма не позволила ему остановиться. Он решил избавиться от помехи и впутал в это дело Фергаса.

Они воспользовались тем, что у Дэнвея не так давно вышел спор с Брантом. Обычный мальчишеский спор, но повернули дело совершенно по-другому. Все знали, что на первых курсах у Дэнвея были проблемы с контролем силы. Он использовал специальный артефакт – наручи. И пусть в них уже не было необходимости перед выпуском, это сыграло большую роль в выдвинутом обвинении.

Бранта заманили в смотровую башню, обещая обсудить вопрос с отменой испытаний. Обманом вынудили прийти туда и Дэнвея. Расчет был на то, что погибнут оба, и впоследствии обвинят старшекурсника, который не смог обуздать свою силу. Но вмешался Шамус, преподаватель. Фергасу с Синхелмом пришлось геройствовать, изображать, что спасали и друга, и первокурсника.