Три цвета любви

Дим усмехнулся:

— Еще бы я не помнил. Но мало ли что было сто лет назад. Может, сейчас тебе захочется не в стеклодувы, а, например, в автослесари. Да хоть в парашютисты. Лишь бы интересно было. И, знаешь, на твоем месте я сменил бы имя.

— В смысле?

— Не, не глобально. Александра — это супер, это твое. Но Леля — слишком рыхло, расплывчато, аморфно. Ты из этого уже выросла. Давай я буду звать тебя Алекс, а? Как тебе?

Она покрутила в голове новое звучание. Новое звучание — новый смысл?

— Хм. Пожалуй. — И тут же усмехнулась горько. — Думаешь, имя — то, чего мне не хватает?

— С чего-то надо же начинать. И еще… Пока ты не решила, идти в подмастерья к стеклодуву или к автослесарю, съездила бы куда-нибудь.

— В смысле поплескаться в бирюзовых волнах под ультрамариновым небом?

— Можно и поплескаться. Хотя я о другом. Пусть тебя не пугает то, что я предложу. — Дим окинул ее долгим, каким-то оценивающим взглядом, словно сомневался в чем-то. — Если не готова — значит, ладно. Но мне кажется, самое время.

— Самое время — что?

— Ты уже прочувствовала, что весна и без Леньки наступает, более того — ты и без него способна этой самой весне радоваться. Вы же с ним много по Европе ездили? Вот и поезжай сейчас. По тем местам, где вы гуляли. Или наоборот, куда так и не добрались. Шенген у тебя открытый? Ну и вперед. На первый попавшийся самолет и так далее. Куда глаза глядят, в общем, и куда ноги понесут.

— Куда глаза глядят, — как завороженная повторила Леля.

Хотя на самом деле ей было… страшно.

Говорят, страшно двигаться вперед, мало ли что там. Дурачки. Оглядываться назад — вот это действительно страшно. Что, если те места, где они бродили когда-то с Ленькой, сейчас покажутся Леле… скучными? И у нее не останется ничего.

Может, не рисковать? Может, поехать не в Европу, а — коли Дим предлагает паломничество — на родину? На родину, о которой никто, кроме мамы, не знает? В Атяшево. Как с головой под одеяло — чтобы скрыться от всех болей, от всех ужасов, от всех кошмаров. Но… нет. Это тоже страшно. Вдруг место, которое в детстве представлялось волшебной страной, покажется сейчас обычной деревней? Все-таки Европу Леля помнила гораздо лучше. И если там вдруг станет скучно — значит, так тому и быть. Попрощаться с воспоминаниями — и жить дальше.





* * *


Джинсы, пару рубашек… нет, три рубашки, не так уж много места они занимают. Сарафанчик — длинный, легкий, летящий, невесомый. Шорты… Гм. Не в силах выбрать между «почти до колена» и совсем короткими, Леля бросила в кучку и те и другие. Юбка. Шелковая, расписанная фантастическими цветами и перьями, и главное — невероятно практичная: бог весть, что это был за шелк, с какими добавками, но юбку можно было постирать хоть в раковине вокзального сортира — и надеть через полчаса. И выглядеть роскошно. Ах да, к юбке и шортам надо пару-тройку маечек. И ветровку на случай прохладной погоды. Ну… бельишка чуть-чуть. Купальник. Как можно ехать на Средиземноморье без него?

Кучка на кровати подрастала. Не довольно ли?

Она же не собирается двигаться в… паломничество со связкой чемоданов? Кожаный рюкзачок — не самый маленький, но и не так чтобы здоровенный.

Да, хватит. Если понадобится вечернее платье, она его купит. Не в платьях сейчас дело.

Главное — решить, куда, собственно, отправиться.

Самое соблазнительное — приехать в Пулково и сесть в ближайший (в смысле времени) самолет. Но что, если он будет лететь в Норвегию? Нет-нет.

Скандинавия и вообще Северная Европа скорее пугали, чем привлекали: как приглядишься, тот же Питер, только арабов на улицах куда больше. Не то чтобы Леля как-то не так относилась к арабам, но их замотанные до глаз женщины ее пугали. Кто знает, что там таится, под этими черными покрывалами. Вряд ли дружелюбие. И ладно, если безразличие, а вдруг — ненависть?

Не было у нее сейчас желания отвлекаться на чужие чувства — со своими бы разобраться.

И, конечно, хотелось бы без языковых проблем. Лучше всего у нее обстояли дела с французским, почти не забытым с университетских времен. То ли регулярные приемы в консульствах и представительствах разного рода компаний помогали освежать языковые навыки, то ли просто память у Лели оказалась такая хорошая.

Лучше бы похуже была — сейчас многое, ох, многое хотелось забыть. «Ну-ка, стоп, — скомандовала она самой себе. — Не падай. Не погружайся». Насоветованная Димом поездка — отличная мысль. Занавесить неприятные или болезненные воспоминания новыми впечатлениями.

А что-то, наоборот, даже и вспомнить (она даже нос сморщила от удовольствия): как они с Ленькой «вырывались на недельку». Не достопримечательности смотреть — а просто погулять. Во Франции таких памятных уголков осталось множество. Но юг Франции колыхался плотными толпами отдыхающих. Даже не столько отдыхающих, сколько демонстрирующих себя. Как будто вокруг — сплошные Нельки Гибальские. Нет, Франция отпадала. Да-да, стоит слегка отклониться от Лазурного Берега, и количество курортников резко сократится. Но Леле хотелось именно к морю.

Испания? По-испански она изъяснялась ненамного хуже, чем по-французски, однако последние дни все новостные каналы наперебой рассказывали ужасные ужасы про бушующие там лесные пожары. И что, выискивать места, над которыми не висит сизый горький дым?

Да и в конце-то концов! Хватит буриданова осла изображать! Быстро, чтоб не успеть передумать, закачала в планшет три-четыре навскидку выдернутых из интернета разговорных курса итальянского — и до кучи текстовый разговорник. «Сколько стоит этот зонтик?»

Пусть все начнется с Италии! Леля всегда была отличным попугаем, послушает три-четыре дня курс и заговорит. Ноу проблем, синьоре! Да и английский не перестал быть универсальным.

По Италии они с Ленькой когда-то тоже гуляли частенько. И приморских городков там больше, чем во Франции. Собственно, если посмотреть на карту, вся Италия выходила одним сплошным побережьем. Узкий сапог, разлегшийся (чтоб не жарко было) в водах Средиземного моря. И еще каких-то там морей — это она после, на месте, выяснит.

Чувствуя внутри почти забытую, как будто «предэкзаменационную» дрожь, позвонила Диму — не то чтобы перспектива остаться на каблуке итальянского сапога с нулем на карте ее вдруг испугала. Лелю сейчас ничего не пугало. Но лучше бы без финансовых проблем, отвыкла она от них за последние… ох, двадцать лет. Дим только усмехнулся — яхту, главное, пока не покупай, а так — вперед, я послежу, чтобы ты не нуждалась.

В глубине сознания сизой рыбиной вильнула мысль: нет ему причин так обо мне заботиться.

Леля потрясла головой, отгоняя непрошеную гостью. Глупость какая! Нечего сейчас об этом думать. Надо быстрей собраться — о, кучка с кровати вполне поместилась в рюкзак, отлично, и еще запасные мини-кроссовки туда же, все остальное легко купить, а обношенная по ноге обувь в поездках не то что золота дороже, бриллиантов даже, — и вперед, вперед, поскорее переместиться из опостылевшего вдруг Питера туда, в морскую и небесную синеву, в путаницу узких средневековых улочек, и не важно, куда конкретно.

Почему-то сейчас она совсем не боялась дорожных сложностей. Раньше ее за день свели бы с ума панические мысли: что, если она споткнется на лестнице (и угодит в местную больничку с переломанными ногами?), или перепутает рейс, или, самый страшный ужас, потеряет паспорт?! И вдобавок банковские карты и телефон?! А в голове — ни одного номера (у нее всегда было плохо с цифрами)! И никто не примчится ее спасти! Потому что она позвонить не сможет!


Сейчас ее все это не пугало. Почему непременно кто-то должен ее спасать? Ей разве три года? И к тому же… Спасать нужно было Лелю. Нежную, очаровательную, нередко беспомощную. Но Дим же сказал, что она теперь — Алекс! Это Леля могла потерять сумочку с паспортом и банковскими картами — у Алекс документы во внутреннем кармане ветровки! Она специально выбрала ту, где карманов больше всего! Самую практичную! И споткнуться посреди чужого города Алекс не может! Ведь она путешествует в удобнейших, давным-давно обжитых кроссовках!

Мысленно она еще называла себя Лелей, но это уже не имело никакого значения — просто привычка. Ну или воспоминание. Такое давнее, что уже почти не веришь в его реальность. Вроде мамулиной истории о том, как маленькая Леля заблудилась в собственном дворе — и плакала за сараем, пока ее не отыскали. Но, как говорил, кажется, Дим, это было давно и неправда.

Действительно: раз давно — значит, уже неправда. Потому что происходило с кем-то другим. С тем, кто учился ходить, расшибая коленки, кто не умел есть ложкой и даже, страшно сказать, регулярно пачкал пеленки! К ней сегодняшней все это, разумеется, не должно иметь никакого отношения.





* * *


Венецию Алекс-Леля проскочила насквозь, почти не глядя, словно торопилась на поезд, который вот-вот должен отойти, а до вокзала еще ого-го сколько. Ей не нужны были сейчас традиционные туристические «магниты». Венеция казалась слишком… обыкновенной. Как бы странно это ни звучало.

Непонятно как — не то перепутав платформы, не то задремав в электричке — она оказалась вдруг в Бриндизи, на каблуке итальянского сапога. И ничуть не испугалась, даже не расстроилась ни капельки! С одной стороны: раз уж так распорядился его величество Случай, значит, так и надо. Но, с другой, — зачем? Почему вдруг Бриндизи? Никогда они с Ленькой сюда не заезжали. Впрочем, нет, однажды было: они решили поглядеть на колонну, которая отмечает окончание знаменитой Аппиевой дороги. Часа полтора, кажется, этот «визит» занял. И, может, раз они тут бывали, значит — правильно? Колонна, завершающая Аппиеву дорогу, — чем не начало для странного Лелиного путешествия? Символично даже.

По уводящей к морю лестнице Вергилия — название, льющее мед на сердце любого филолога, — гулял ветер. Да такой, что уже к середине Леле захотелось вернуться. Наверное, именно такой ветер задувал в лицо Данте, коего дух Вергилия вел в «экскурсию» по всем кругам ада — все ниже и ниже, до девятого, ледяного, где томились души предавших доверие. Она встряхнула головой — может, и правда, черт с ней, с лестницей и бьющимися внизу волнами, вернуться? Куда? Да не важно. На вокзал, в Рим, в Питер, черт побери! Но в полутора сотнях метров — уже совсем внизу, на набережной королевы Маргариты — призывно махало полосатыми тентами кафе.

Вздохнув, она продолжила спуск, однако уже через несколько ступенек обнаружилось, что дальше пути нет. То есть лестница-то никуда не делась, но ровно посередине очередной ступеньки сидел, склонив голову набок, здоровенный пес. Кажется, эта порода называется «королевский пудель», вспомнила Леля. Да, пожалуй, вполне королевский, только короны на атласно-черной голове не хватает. Прежняя Леля, что греха таить, наверняка испугалась бы такой встречи: мало нам спуска по лестнице Вергилия (уже жутковато, того и гляди до ада дошагаешься), так еще и черный пудель! Второй облик Сатаны, привет из «Фауста» Гете. Но нынешняя Леля — уже не Леля, а Алекс! — только улыбнулась:

— Привет, Мефисто! Кого поджидаешь? — и упрямо зашагала вперед.

В смысле вниз. Пудель, тряхнув ушами, посторонился, давая дорогу. Ветер никуда не делся, но почему-то растерял весь свой адский лед. Скорее наоборот. Перспектива посидеть под полосатыми тентами уже совсем близкого кафе, и чтобы ветер, как старый приятель, то приобнимал за плечи, то гладил по голове, была, черт побери, очень даже приятной.

Она обернулась — пудель исчез. Не то убежал выше и его скрыли ступеньки, не то, как полагается уважающему себя порождению тьмы, ушел в стену. Или просто в воздухе растворился, почему бы нет? Ну и ладно, а у нее — прекрасная перспектива в виде столика под полосатым тентом кафе!

Как все перспективы, сердито подумала Леля через минуту, которые приятны, пока глядишь издали. А как только начинается их реализация, так и хочется сбежать.

Нет, в кафе не воняло подгоревшей пиццей (где это вы в Италии видели плохую пиццу?) или, боже упаси, недавней борьбой с тараканами. Пахло базиликом, кофе и солью. Но за крайним столиком справа сидел человек, которого Леля меньше всего ожидала здесь встретить.

Господин адвокат. Игорь, чтоб его, Анатольевич, с независимым видом держащий крошечную белую чашку в длинных тонких пальцах.

«Забавно, — подумалось Леле-Алекс. — Раньше я не замечала, какие у него музыкальные пальцы — может, он в детстве на рояле играл? Или на скрипке? Логично было бы».

Что он тут, кстати, делает? Отпуск проводит? Или — за ней следит? А что, с Дима сталось бы соглядатая отправить. Хотя бы для страховки, чтобы, не дай боже, в беду какую опять не угодила. Или — нет? Он же сам предложил ей стать Алекс, разве за Алекс нужно следить?

Первой мыслью было — развернуться и сбежать. Но — вот прямо сейчас подниматься по лестнице? Будь она хоть трижды Вергилия, романтическое имя отнюдь не делает ее короче.

Или просто пройти мимо, «не заметив»?

«Лель, скажи честно, испугалась?» Или нет, не так: «Алекс, ты что, струсила?»

Да вот еще!

— Добрый вечер, Игорь Анатольевич! — лучезарно улыбнулась она, грациозно опускаясь на довольно хлипкий стульчик. — Вы тут меня специально поджидали?

Улыбка сделала его лошадиное лицо очень даже симпатичным. Нет, правда, удивительно, как простая улыбка может изменить человека.

— Не то чтобы специально. Но возможности такой не исключал.

Леля — нет, Алекс, Алекс! — вместо того чтобы привычно растеряться и залепетать что-то невнятное, лишь вздернула (вопросительно и довольно высокомерно) левую бровь: извольте, мол, сударь, объясниться.

Игорь Анатольевич опять улыбнулся, почти смущенно:

— Это кафе мне давно нравится. Камни, ветер, море — все такое дикое, средневековое. И вдруг эти навесы полосатые. Очень освежает.

Фразы насчет «неисключенной возможности» это совершенно не объясняло. И Леля-Алекс, подчеркивая свое ожидательное недоумение, в дополнение к поднятой брови чуть повернула голову.

— Ах да! — Господин адвокат понял ее мимику вполне. — Я вас в городе видел. Днем. Случайно, честное слово. — Он прижал руку к тому месту, где полагалось бы находиться сердцу (только откуда оно у преуспевающего адвоката?). — Чуть не подошел, но вы так азартно общались с какой-то пожилой синьорой, что мне неловко стало отвлекать.

Пожилая синьора — а если без дураков, то попросту старуха, косматая, в пестрых юбках и залихватски повязанной через лоб дырявой шали с длиннющими кистями — пыталась всучить Леле какой-то амулет. Или сувенир, который станет для нее амулетом? Кажется, именно на этом настаивала обладательница «пиратской» шали. Она тараторила, размахивала руками, юбки, хвосты шали и выбивающиеся из-под нее седые космы развевались — и, кажется, процесс торга увлекал старуху куда больше возможного результата. После десяти минут спора (действительно азартного) на смеси английских, французских, русских и совсем чуть-чуть итальянских слов Леля решила, что эта старуха напоминает вовсе не ту, страшную, питерскую, что грозила ей карами небесными, а другую — парижскую, продававшую альбом в серой кожаной обложке, так внезапно после пропавший. Еще минуты через две в Лелины руки перешла крошечная примитивная статуэтка (больше похожая на обточенный морем кусочек мрамора, нежели на творение рук человеческих), а старуха стала богаче на несколько евро.

С одного боку «статуэтка» напоминала потягивающуюся наяду, с другого — улыбающуюся собачью морду, с третьего — сидящую по-собачьи лошадь (ну или ослика, подумалось вдруг Леле). В общем, с каждой стороны камешек «показывал» что-то разное.

Сейчас, когда адвокат напомнил Леле про тот комический торг, она засмеялась.

— Вот, — и поставила перед собой осло-собаку. — Старуха уверяла, что это сильнейший магический амулет. Правда, я ее не очень-то понимала, по-итальянски я ладно если два десятка слов знаю.

Игорь Анатольевич осторожно погладил розоватый, в прожилках камешек.

— Теплый… — как будто удивился он.

Леля опять засмеялась: