Три товарища
Часть 89 из 92 Информация о книге
Я попрощался с русским, крепко пожав ему руку. Он кивнул мне и повел молодую испанку очень нежно и бережно вверх по лестнице. В слабом свете ночных ламп казалось, что его широкая сутулая спина и рядом узенькие плечи девушки несут на себе всю тяжесть мира. Дама-скелет тянула за собой по коридору хныкающего альфонса. Антонио пожелал нам доброй ночи. Было что-то призрачное в этом почти неслышном прощании шепотом. Пат снимала платье через голову. Она стояла, наклонившись, и стягивала его рывками. Парча лопнула у плеч. Она поглядела на разрыв. – Должно быть, протерлось, – сказал я. – Это неважно, – сказала Пат. – Оно мне, пожалуй, больше не понадобится. Она медленно сложила платье, но не повесила его в шкаф. Сунула в чемодан. И вдруг стало заметно, что она очень утомлена. – Погляди, что у меня тут, – поспешно сказал я, доставая из кармана пальто бутылку шампанского. – Теперь мы устроим наш собственный маленький праздник. Я принес бокалы и налил. Она улыбнулась и выпила. – За нас обоих, Пат. – Да, мой милый, за нашу чудесную жизнь. Как странно было все: эта комната, тишина и наша печаль. А там, за дверью, простиралась жизнь непрекращающаяся, с лесами и реками, с сильным дыханием, цветущая и беспокойная. И по ту сторону белых гор уже стучался март, тревожа пробуждающуюся землю. – Ты останешься ночью со мной, Робби? – Да. Ляжем в постель. Мы будем так близки, как только могут быть близки люди. А бокалы поставим на одеяло и будем пить. Вино. Золотисто-смуглая кожа. Ожидание. Бдение. Тишина – и тихие хрипы в любимой груди. XXVIII Снова дул фен. Слякотное, мокрое тепло разливалось по долине. Снег становился рыхлым. С крыш капало. У больных повышалась температура. Пат должна была оставаться в постели. Врач заходил каждые два-три часа. Его лицо выглядело все озабоченней. Однажды, когда я обедал, подошел Антонио и подсел ко мне – Рита умерла, – сказал он. – Рита? Вы хотите сказать, что русский. – Нет, Рита – испанка. – Но это невозможно, – сказал я и почувствовал, как у меня застывает кровь. Состояние Риты было менее серьезным, чем у Пат. – Здесь возможно только это, – меланхолически возразил Антонио – Она умерла сегодня утром. Ко всему еще прибавилось воспаление легких. – Воспаление легких? Ну, это другое дело, – сказал я облегченно. – Восемнадцать лет. Это ужасно. И она так мучительно умирала. – А как русский? – Лучше не спрашивайте. Он не хочет верить, что она мертва. Все говорит, что это летаргический сон. Он сидит у ее постели, и никто не может увести его из комнаты. Антонио ушел. Я неподвижно глядел в окно. Рита умерла. Но я думал только об одном: это не Пат. Это не Пат. Сквозь застекленную дверь в коридоре я заметил скрипача. Прежде чем я успел подняться, он уже вошел. Выглядел он ужасно. – Вы курите? – спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать. Он засмеялся: – Разумеется! Почему бы нет? Теперь? Ведь теперь уже все равно. Я пожал плечами. – Вам небось смешно, добродетельный болван? – спросил он издевательски. – Вы сошли с ума, – сказал я. – Сошел с ума? Нет, но я сел в лужу. – Он расселся за столом и дохнул мне в лицо перегаром коньяка. – В лужу сел я. Это они посадили меня в лужу. Свиньи. Все свиньи. И вы тоже добродетельная свинья. – Если бы вы не были больны, я бы вас вышвырнул в окно, – сказал я. – Болен? Болен? – передразнил он. – Я здоров, почти здоров. Вот поэтому и пришел! Чудесный случаи стремительного обызвествления. Шутка, не правда ли? – Ну и радуйтесь, – сказал я. – Когда вы уедете отсюда, вы забудете все свои горести. – Вот как, – ответил он. – Вы так думаете? Какой у вас практический умишко. Эх вы, здоровый глупец! Сохрани господь вашу румяную душу. – Он ушел, пошатываясь, но потом опять вернулся: – Пойдемте со мной! Побудьте со мной, давайте вместе выпьем. Я плачу за все. Я не могу оставаться один. – У меня нет времени, – ответил я. – Поищите кого-нибудь другого. Я поднялся опять к Пат. Она лежала тяжело дыша, опираясь на гору подушек. – Ты не пройдешься на лыжах? – спросила она. Я покачал головой: – Снег уж очень плох. Везде тает. – Может быть, ты поиграл бы с Антонио в шахматы? – Нет, я хочу посидеть у тебя. – Бедный Робби! – Она попыталась сделать какое-то движение. – Так достань себе по крайней мере что-нибудь выпить. – Это я могу. – Зайдя в свою комнату, я принес оттуда бутылку коньяка и бокал. – Хочешь немножко? – спросил я. – Ведь тебе же можно, ты знаешь? Она сделала маленький глоток и немного погодя еще один. Потом отдала мне бокал. Я налил его до краев и выпил. – Ты не должен пить из одного бокала со мной, – сказала Пат. – Этого еще недоставало! – Я опять налил бокал до краев и выпил единым духом. Она покачала головой: – Ты не должен этого делать, Робби. И ты не должен больше меня целовать. И вообще ты не должен так много бывать со мной. Ты не смеешь заболеть. – А я буду тебя целовать, и мне наплевать на все, – возразил я. – Нет, ты не должен. И ты больше не должен спать в моей постели. – Хорошо. Тогда спи ты в моей. Она упрямо сжала губы: – Перестань, Робби. Ты должен жить еще очень долго. Я хочу, чтобы ты был здоров и чтобы у тебя были дети и жена. – Я не хочу никаких детей и никакой жены, кроме тебя. Ты мой ребенок и моя жена. Несколько минут она лежала молча. – Я очень хотела бы иметь от тебя ребенка, – сказала она потом и прислонилась лицом к моему плечу. – Раньше я этого никогда не хотела. Я даже не могла себе этого представить. А теперь я часто об этом думаю. Хорошо было бы хоть что-нибудь после себя оставить. Ребенок смотрел бы на тебя, и ты бы иногда вспоминал обо мне. И тогда я опять была бы с тобой. – У нас еще будет ребенок, – сказал я. – Когда ты выздоровеешь. Я очень хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Пат. Но это должна быть девочка, которую мы назовем тоже Пат. Она взяла у меня бокал и отпила глоток: – А может быть, оно и лучше, что у нас нет ребенка, милый. Пусть у тебя ничего от меня не останется. Ты должен меня забыть. Когда же будешь вспоминать, то вспоминай только о том, что нам было хорошо вместе, и больше ни о чем. Того, что это уже кончилось, мы никогда не поймем. И ты не должен быть печальным. – Меня печалит, когда ты так говоришь. Некоторое время она смотрела на меня: – Знаешь, когда лежишь вот так, то о многом думаешь. И тогда многое, что раньше было вовсе незаметным, кажется необычайным. И знаешь, чего я теперь просто не могу понять? Что вот двое любят друг друга так, как мы, и все-таки один умирает. – Молчи, – сказал я. – Всегда кто-нибудь умирает первым. Так всегда бывает в жизни. Но нам еще до этого далеко. – Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг друга. Но не тогда, когда любят. Я заставил себя улыбнуться. – Да, Пат, – сказал я и взял ее горячую руку. – Если бы мы с тобой создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли? Она кивнула: – Да, милый. Мы бы уж не допустили такого. Если б только знать, что потом. Ты веришь, что потом еще что-нибудь есть? – Да, – ответил я. – Жизнь так плохо устроена, что она не может на этом закончиться. Она улыбнулась: