Три товарища
Часть 88 из 92 Информация о книге
– Но зато мы тем тщательнее упакуем тебя. Я обернул ее всеми пледами и шарфами, которые у нас были. И вот санки покатились вниз. Образовалась длинная процессия. Удрали все, кто только мог. Можно было подумать, что в долину спускается свадебный поезд, так празднично покачивались в лунном свете пестрые султаны на конских головах, так много смеялись все и весело окликали друг друга. Курзал был убран роскошно. Когда мы прибыли. танцы уже начались. Для гостей из санатория был приготовлен особый угол, защищенный от сквозняков и открытых окон. Было тепло, пахло цветами, косметикой и вином. За нашим столом собралось очень много людей. С нами сидели русский, Рита, скрипач, какая-то старуха, дама с лицом размалеванного скелета, при ней пижон с ухватками наемного танцора, а также Антонио и еще несколько человек. – Пойдем, Робби, – сказала Пат, – попробуем потанцевать. Танцевальная площадка медленно вращалась вокруг нас. Скрипка и виолончель вели нежную и певучую мелодию, плывшую над приглушенными звуками оркестра. Тихо шуршали по полу ноги танцующих. – Мой милый, мой любимый, да ведь ты, оказывается, чудесно танцуешь, – изумленно сказала Пат. – Ну, уж чудесно… – Конечно. Где ты учился? – Это еще Готтфрид меня обучал, – сказал я. – В вашей мастерской? – Да. И в кафе «Интернациональ». Ведь для этого нам нужны были еще и дамы. Роза, Марион и Валли придали мне окончательный лоск. Боюсь только, что из-за этого у меня не слишком элегантно получается. – Напротив. – Ее глаза лучились. – А ведь мы впервые танцуем с тобой, Робби. Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся и кивнул нам. Испанка была очень бледна. Черные блестящие волосы падали на ее лоб, как два вороньих крыла. Она танцевала с неподвижным серьезным лицом. Ее запястье охватывал браслет из больших четырехгранных смарагдов. Ей было восемнадцать лет. Скрипач из за стола слетал за нею жадными глазами. Мы вернулись к столу. – А теперь дай мне сигаретку, – сказала Пат. – Уж лучше не надо, – осторожно возразил я. – Ну только несколько затяжек, Робби. Ведь я так давно не курила. – Она взяла сигарету, но скоро отложила ее. – А знаешь, совсем невкусно. Просто невкусно теперь. Я засмеялся: – Так всегда бывает, когда от чего-нибудь надолго отказываешься. – А ты ведь от меня тоже надолго отказался? – спросила она. – Но это только к ядам относится, – возразил я. – Только к водке и к табаку. – Люди куда более опасный яд, чем водка и табак, мой милый. Я засмеялся: – Ты умная девочка, Пат. Она облокотилась на стол и поглядела на меня: – А ведь по существу ты никогда ко мне серьезно не относился, правда? – Я к себе самому никогда серьезно не относился, Пат, – ответил я. – И ко мне тоже. Скажи правду. – Пожалуй, этого я не знаю. Но к нам обоим вместе я всегда относился страшно серьезно. Это я знаю определенно. Она улыбнулась. Антонио пригласил ее на следующий танец. Они вышли на площадку. Я следил за ней во время танца. Она улыбалась мне каждый раз, когда приближалась. Ее серебряные туфельки едва касались пола, ее движения напоминали лань. Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его крупное смуглое лицо таило большую нежность. Скрипач попытался было пригласить испанку. Она только покачала головой и ушла на площадку с русским. Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался. – Мне нужно беречься, – сказал он отрывисто. Я кивнул. – А вон тот, – продолжал он, хихикая, и показал на русского, – курит каждый день по пятьдесят штук. – Ну что ж, один поступает так, а другой иначе, – заметил я. – Пусть она теперь не хочет танцевать со мной, но все равно она еще мне достанется. – Кто? – Рита. Он придвинулся ближе: – Мы с ней дружили. Мы играли вместе. Потом явился этот русский и увлек ее своими разглагольствованиями. Но она опять мне достанется. – Для этого вам придется очень постараться, – сказал я. Этот человек мне не нравился. Он разразился блеющим смехом: – Постараться? Эх вы, невинный херувимчик! Мне нужно только ждать. – Ну и ждите. – Пятьдесят сигарет, – прошептал он. – Ежедневно. Вчера я видел его рентгеновский снимок. Каверна на каверне. Можно сказать, что уже готов. – Он опять засмеялся. – Сперва у нас с ним все было одинаково. Можно было перепутать наши рентгеновские снимки. Но видали бы вы, какая разница теперь. Я уже прибавил в весе два фунта. Нет, милейший. Мне нужно только ждать и беречься. Я уже радуюсь предстоящему снимку. Сестра каждый раз показывает мне. Теперь только ждать. Когда его не будет, наступит моя очередь. – Что ж, это тоже средство, – сказал я. – Тоже средство? – переспросил он. – Это единственное средство, сосунок вы этакий! Если бы я попытался стать ему на пути, я потерял бы все шансы на будущее. Нет, мой милый новичок, мне нужно дружелюбно и спокойно ждать. Воздух становился густым и тяжелым. Пат закашлялась. Я заметил, как при этом она испуганно на меня посмотрела, и сделал вид, будто ничего не слышал. Старуха, увешанная жемчугами, сидела тихо, погруженная в себя. Время от времени она взрывалась резким хохотом. Потом опять становилась спокойной и неподвижной. Дама с лицом скелета переругивалась со своим альфонсом. Русский курил одну сигарету за другой. Скрипач давал ему прикуривать. Какая-то девушка внезапно судорожно захлебнулась, поднесла ко рту носовой платок, потом заглянула в него и побледнела. Я оглядел зал. Здесь были столики спортсменов, там столики здоровых местных жителей, там сидели французы, там англичане, там голландцы, в речи которых протяжные слоги напоминали о лугах и море; и между ними всеми втиснулась маленькая колония болезни и смерти, лихорадящая, прекрасная и обреченная. «Луга и море, – я поглядел на Пат. – луга и море – пена, песок и купанье… Ах, – думал я, – мои любимый чистый лоб! Мои любимые руки! Моя любимая, ты сама жизнь и я могу только любить тебя, но не могу спасти». Я встал и вышел из зала. Мне было душно от бессилия. Медленно прошелся я по улицам. Меня пробирал холод, и ветер, вырывавшийся из-за домов, морозил кожу. Я стиснул кулаки и долю смотрел на равнодушные белые горы, а во мне бушевали отчаянье, ярость и боль. Внизу по дороге, звеня бубенцами, проехали сани. Я пошел обратно. Пат шла мне навстречу: – Где ты был? – Немного прогулялся. – У тебя плохое настроение? – Вовсе нет. – Милый, будь веселым! Сегодня будь веселым! Ради меня. Кто знает, когда я теперь опять смогу пойти на бал. – Еще много, много раз. Она прильнула головой к моему плечу: – Если ты это говоришь, значит это, конечно, правда. Пойдем потанцуем. Ведь сегодня мы с тобой танцуем впервые. Мы танцевали, и теплый мягкий свет был очень милосерден. Он скрывал тени, которые наступавшая ночь вырисовывала на лицах. – Как ты себя чувствуешь? – спросил я. – Хорошо, Робби. – Как ты хороша, Пат! Ее глаза лучились. – Как хорошо, что ты мне это говоришь. Я почувствовал на щеке ее теплые сухие губы. * * * Было уже поздно, когда мы вернулись в санаторий. – Посмотрите только, как он выглядит! – хихикал скрипач, украдкой показывая на русского. – Вы выглядите точно так же, – сказал я злобно. Он посмотрел на меня растерянно и яростно прошипел: – Ну да, вы-то сами здоровый чурбан!