Тупо в синем и в кедах

– В каких случаях мы употребляем Present Perfect Continuous?

– Когда хочется плакать, – ответил Хэттер.

– Почему? – я так удивилась, что циничный Хэттер вдруг заговорил о слезах. Он же суровый, крепкий орех, с чего бы это ему плакать, откуда такой романтизм.

– Действие, которое началось в прошлом и продолжается в настоящем, – ужасное состояние. Вот человек горюет, горюет, плакать нельзя. Тогда он употребляет в речи Present Perfect Continuous. Например, I have been giving way to moods and a lot of things have been getting on my nerves. (На полях: Я поддаюсь настроению, и многое действует мне на нервы.)

Полина сказала, что так писать – не совсем правильно, лучше сказать это в Present Simple, но суть характера изложена ясно. Короче, Хэттер – тоже moody. Как и я.





* * *


Продолжаю учить химию. Гора вдруг стала мягче и добрей. Горпина Димитровна, так ее зовут. И больше Горой я звать ее не буду. Вчера она варила варенье из малины у себя в саду и заставила меня пить молоко с белым пышным сдобным хлебом и малиновыми пенками. Ну как заставила, угощала. А я не смела отказаться от удивления. Она сказала, что внуки заняты делами, они взрослые, к ней не заезжают, а малиновые пенки специально придуманы Богом для детей. Это такая вселенская традиция. И если где-то на планете варится малиновое варенье, то вокруг должны быть дети и клянчить пенки.

– А покажите ваши фотографии, где вы невеста… – набралась я смелости и попросила.

Горпина Димитровна уставилась на меня в упор, и ее лицо куда-то поползло, прямо как маска, вниз, уголки губ, уголки глаз… Я струхнула. Но она вдруг резко встала, ушла в дом и принесла голубенький с цветочками альбом. И в этом альбоме были фотографии ее свадьбы. Она там полненькая, но такая красивая, потому что счастливая. Нежный цветок трепетный, кудряшки на лбу. В крепко сжатом кулаке держит маленький невестин букет. А на голове венок из белых цветов и фата. Жених – молодой, худющий, в негнущемся, будто картонном пиджаке. Оба очень взволнованные, влюбленные друг в друга, глаза шалые. За руки держатся. Сияют.

– Какие вы тут счастливые… А невеста хорошенькая! Веселая! – Мне казалось, что я только подумала это, оказывается, ляпнула вслух.

Горпина Димитровна кивнула:

– Да. Очень была счастливая. Он живой из Афганистана вернулся. Только хромал. А так красивый смотри какой!

Я ответила, что да, красивый. А он и правда такой милый, чубчик солдатский разделен на проборчик посредине и аккуратно зализан, зуб золотой сияет в улыбке.

Когда я уходила, Горпина Димитровна сказала:

– До свидания, – и добавила, – Лиза.

Раньше она никак меня не называла. А в школе говорила: «Бернадская».





* * *


Очень жарко. На речку меня не пускают. Перепады температур: воздух горячий, река горная холодная. Нельзя. Мои обещания, что я не буду купаться, в расчет не принимаются.

– Будешь, будешь, – Агния. – Надо быть совершеннейшим дураком, чтобы не купаться в такую жару. Поэтому сиди дома.

В доме прохладно. Хожу в теплых носках, а если ложусь, даже укрываюсь одеялом. Читаю, читаю, читаю. По вечерам приезжает Хэттер, девочки из моего класса. С моими – Лали, Маша, Лена и Владка – мы созваниваемся и встречаемся отдельно.

Еще там какие-то ребята звонят, пишут эсэмэс… Я не отвечаю.

«Не мысля гордый свет забавить, Вниманье дружбы возлюбя, Хотел бы я тебе представить Залог достойнее тебя…»

Ну, такое…





* * *


Я и так уже не употребляю наших подростковых словечек. Ни здесь, в дневнике, ни в реале, среди друзей. Вика-Рена мне говорят, что ты, Лиза, не строй из себя герцогиню. Разговариваешь как на приеме и морщишься, когда мы что-то говорим не то или не так. Но назад дороги нет, я отвыкла. И потом, Полина очень следит за моей речью. Видимо, готовит меня в Институт благородных девиц. (На полях: Уже поздно. В Институт международных отношений.) Но у нас главная цель – Мистер Гослин. Он должен говорить грамотно.

Полина говорит мне: Лиза, следи за своей речью. Ничто так не выдает девушку, как речь. Ты можешь надеть самый изысканный наряд, но как только ты откроешь рот и ляпнешь: «Кто шляпу спер, тот и тетку укокошил!» – все с тобой будет ясно.





* * *


Мы все уже привыкли, что здесь, в нашем маленьком городе, люди по старинке могут забежать или заехать к нам без звонка. Так своих друзей и знакомых приучила сначала Агния, потом и мы тоже. К нам легко на огонек приходят и приезжают разные люди, например, недавно к Агнии приехал из-за реки старый ее знакомый гуцул дед Васыль, травник и мольфар. Он как пригонит своих овец с летнего выпаса домой, как соберет весь урожай, так наряжается в красивое, вышитое все, надевает шляпу в цветах по околышку и верхом на коне прямиком к Агнии свататься. Перед выходом из хаты он «хыльнет» чуточку для храбрости, всегда приезжает не с пустыми руками, привозит мед, травы, цветы, брынзу. Ну и просит у Агнии разрешения за ней приударить, а там, чем дидько не шутит, и пожениться. Говорит так: «Пані Агниє, вкотре знов приїхав до вас, хотів би з вами побратисе, як ви дивитисе, чи може мы бы жили удвох у моїй хаті на горі і пасли б худобу?»


Агния хохочет.

«Я вам заре так заспіваю, – продолжает дед Васыль, – шо ви в мене геть закохаєтесе. Але тіко не можу злізти з коня, бо важкувато. То пісню вам співатиму верхи».

И так привстает на стременах, шляпу снимает, яркий, как клумба, красиво отводит руку с шляпой в сторону и поет про Довбуша: «Гаєм-гаєм зелененьким ходить Довбуш молоденький…»

Мы все терпеливо слушаем песню про Довбуша, она очень длинная, дед Васыль поет ее скороговоркой минут десять в быстром темпе. Мы с Мистером Гослином выносим старой конячке хлеб и сахар. Деда Васыля зовут к столу, но он как приклеенный сидит верхом и оттуда еще с нами всеми разговаривает. Потом оттуда же кланяется, надевает шляпу, разворачивает коня и медленно уезжает. Так красиво идет лошадка, помахивая хвостом. И дед Васыль сидит ровненько, покачиваясь плавно, держит спину изо всех сил. Знает, что мы, а главное, пани Агния, смотрим ему вслед. И на прощанье он грозится опять приехать на днях к Агнии, чтобы вновь «висловити їй свої слова симпатії, поваги та благоговіння». Вот поэт! Недаром же Полина цитирует кого-то: «Провинций нет, расписан Бог по лицам…»

Агния печально улыбается и закуривает, слышал бы капитан Бернадский, щеголеватый и элегантный, настоящий мужчина, который ее баловал и наряжал, ценил ее и ласково звал Птичкой Нежной, что предлагает ей на старости лет вместе с рукой и сердцем отчаянный и пьющий всадник дед Васыль – вдвоем пасти худобу.

Мистер Гослин считает деда Васыля кентавром, потому что еще ни разу не видел, чтобы тот шагал пешком. Наверное, дед Васыль думает, что верхом на коне он выглядит величественней. А может, росточку в нем маловато, вот он и не хочет позориться. Зато Мистер Гослин гордится знакомством, всем в школе раннего развития сообщил, что у него есть знакомый кентавр. Что это гуцульский дедушка-конь. В красивой шляпе. Ему не верят. Он огорчается.



#как_я_провела_лето #гости #its_my_family



К Агнии забегают ее подруги. К Кузе приходит Лилит и прибегают все мои подружки. К Диме – его коллеги с новой работы и дядя Левон с сыновьями. К Мистеру Гослину приходят все. По крайней мере, он так считает, что все, кто приходит, – это к нему. Он, как радушный хозяин, всех приглашает садиться, распоряжается подать чаю или кофе гостям и заводит светскую беседу о прочитанном или услышанном. Иногда для наших гостей неожиданно, но нам привычно. Мы не ограничиваем Мистера Гослина в выборе книг. Сейчас он читает «Тайны анатомии» Кэрола Доннера и беззастенчиво показывает на гостях, где у них внутри что расположено и как работает. Словом, гости торчат у нас по вечерам, а выходные дни – хоть и целый день.

Вчера Хэттер приехал. По бокам его мопеда, как на ослике Насреддина, были приторочены корзины. А сзади, чуть ли не на колесе, примостился кто-то, обхватив руками Хэттера за живот. Я вообще очень волнуюсь, когда вижу длинные пальцы. Ну нравятся мне длинные нервные пальцы. Просто с ума схожу. Объяснить не могу. Кто это там, – я думала, – кто же, кто же, кто же, кто же! И Хэттер припарковал мопед рядом с нашей калиткой, возился там с ключом, с корзинами, разговаривал с кем-то, а потом они оба вошли, и я увидела: Хэттер привез последнего из могикан. И у меня холодок побежал в плечах, локтях, к ладоням. С чего бы это. Был выходной. Двадцать четвертое августа. День независимости. Дома были все наши. И все были в саду. Дима дремал в гамаке. Агния, Полина и Мистер Гослин играли в лото. Но не бочонками с цифрами, а карточками с картинками и буквами. Кузя сидела в доме и кропала статью для журнала. Илай и Хэттер церемонно вплыли во двор, неся корзины на головах.

– Маменька моя велели передать, – заявил Хэттер и поставил корзины с персиками на траву.

– С чего это?

Я ужасно возмущаюсь, когда вот так. Ну чего это? То есть маменька Хэттера где-то разнюхала, что в классе, где учится ее сынок, появилась девочка, больная, ах бедная, бедная…

– Просто так, – растерялся Хэттер. – Маменька всем персики дарит. А тебе так с удовольствием. Ты же тоже со мной английским занимаешься просто так.

– А это – вам, – раскланивался Илай перед дамами и, вовремя сообразив, разделил громадный букет роз на два – Агнии и Полине. Он очень обрадовался, когда увидел Полину у нас. Кто ее у нас в городе не знает!

– How are you doing, Полинигревна? – неловко и мило поклонился он Полине. И так смешно, по-детски поправляет свои дреды, чтобы на глаза не падали.

– Evening, – разулыбалась Полина, – рада тебя видеть, Илюша! Как ты? Где ты?

А я думала, что они такие молодцы: естественные и неловкие, ехали сюда, навьюченные, не постеснялись никого совсем. Эти двое присели к столу и принялись подсказывать Мистеру Гослину. Агния и Полина сердились на них, все смеялись. После игры затеялся разговор. Илай и Хэттер принялись показывать, как, выворачивая шею и кокетливо глядя из-под ресниц, фотографируются девочки-подростки «ВКонтакте». На гогот подтянулись Дима и Кузя. Незаметно стемнело. Почти ничего не помню из того, что было, что говорили Илай и Хэттер, помню настроение. Легкое какое-то, новое. И что свечи зажгли от комаров. Помню, что Хэттер кинулся помогать мне накрывать чай с горячими бутербродами, пирожками, вареньем, фруктами, а потом Кузе – убирать со стола. А Мистер Гослин сидел у меня на коленях и незаметно уснул. И Дима понес его в кровать. А еще Илай говорил, как хорошо быть маленьким. Уснул где попало, а проснулся в своей пижаме, в своей кровати, в своем доме. А когда просыпаешься там, где уснул, – все, ты уже взрослый. Завтра, продолжил он, приду и скажу Мистеру Гослину, пусть не торопится взрослеть и как хорошо быть маленьким. Можно я приду завтра к Мистеру Гослину? – спросил Илай. Я промолчала. А Кузя ответила:

– Приходи, приходи, Илья.



#somewhere_over_the_rainbow

#где_то_за_радугой #планета_по_имени_корова



Я люблю город моего детства, в котором мы сейчас живем. Город нашей Агнии. Теперь наш город. Город, который помнит, как в субботу и воскресенье по вечерам мой дед, капитан дальнего плавания, прогуливал нарядную Агнию. Они чинно шли по аллее парка и встречали таких же нарядных знакомых, кланялись, останавливались поговорить о пустяках…

Тут люди не знают, что такое пустырь или промзона. Любое пустое место немедленно засаживается деревьями, кустами, цветами и кукурузой. Здесь просто культ кукурузы. Агния говорит, что кукуруза спасла людей этого города от смерти во время голодомора. Люди мололи кукурузные зерна на муку, варили мамалыгу, кормили детей и выжили. И спасли будущее. И город.

Вчера Хэттер и могиканин предложили мне поехать с ними в село к бабушке Илая. К моему удивлению, Кузя согласилась меня отпустить. Немного ворчала Агния, но Полина ее горячо переубедила, мол, полезно, подышать, погулять. Велели в речку не лезть, водку не пить, верней наоборот, сначала про водку, потом про в речку. А-ха-ха-ха!

Мы ехали в автобусе втроем. Сели сзади, я посередке, мальчишки по бокам. Смешили меня всю дорогу. Хэттер рассказывал, что у них есть ассистент кафедры, который считает себя киноартистом. И на вопрос, где же он снимался, тот ответил, что в рекламе. Играл роль остеохондроза. Я бы так ехала и ехала. Далеко-далеко. Чтобы мы хохотали, чтобы мы играли словами, а люди чтобы выходили, заходили, садились впереди нас, угощали нас огурцами, спрашивали Илая: «До бабусі їдеш, Іллай?»

Когда автобус остановился, Илай и Хэттер вышли первыми и подали мне руки с двух сторон. Вот этого точно никогда в моей жизни не было. Никогда. Чтобы не больную на руках, как доктор Слава, чтобы не по лестнице вели слабую осторожно, как Дима и Кузя, а чтобы так лихо и весело с двух сторон с поклонами… Как особу королевских кровей… Ах ты Боже мой милосердный, запомнить бы это все навсегда!

Ну и вот. Теперь я точно знаю, что такое Божий мир и где прячется время: я чувствовала, что оно тут замерло и свернулось, как кот в коровнике у бабушки Лиды, который иногда выбирался поваляться на солнце, забирался на дерево, оттуда лениво смотрел вокруг – на луг, на поле с кукурузой, на проселочную дорогу. Илай, взрослый самостоятельный загадочный могиканин, называет бабушку – «бабуся». Я вся из-ми-ми-мишкалась от этого слова. Не слащавое и не сюсюкательное – детское, привычное. Илай даже и не подумал, что надо сказать «бабушка» при мне. Побежал к калитке первый – бабусь, бабусь, я с друзьями приехал! (С друзьями!) А она такая загорелая и совсем без морщин. Гладкие щечки. Поцеловала Илая много раз, звонко. Схватила его голову и вертела его по-всякому, и куда попала, то и поцеловала. Ухо, нос, макушку, щеки много раз. И Хэттера тоже чмокнула. А Хэттер ее руку давай целовать. Она как засмеется и шлепнула Хэттера по спине полотенцем. Я подошла, думала, она руку мне протянет, а она и меня давай целовать. И Хэттер ей тоже: «Бабуся, бабуся, это Лиза».

Она сказала: Лиза, пойдем, тебе покажу один секрет. А вы, – она мальчикам, – перетрусите траву, а сухое сено – под навес. Там действительно ковром лежала трава, сушилась на солнце. И чтобы она не «вспотела», – так Хэттер объяснил, – надо было ее переворачивать. Чтобы сделалось сено. Илай и Хэттер похватали вилы и принялись переворачивать траву. А мы с Бабусей пошли в коровник. А там, в жаркой темноте, рядом с коровой лежал новорожденный теленок. Корова сказала: умо-о-о! Басом сочным. Умо-о! Задышала громко. Раздула ноздри. Замотала головой, переступила с ноги на ногу. Теленок поднялся и стоял на дрожащих тонких ножках. Ничо-ничо, – ответила Бабуся корове, – видишь, Лиза приехала. Хорошая девочка, подружка нашего Илая. Корова, как будто поняла, перевела взгляд на меня, шумно втянула воздух, сказала «ум-м-мо-о-о!» и стала меня рассматривать, с интересом, но с тревогой. Так ли мне можно верить, как говорит Бабуся? Я даже смутилась, чуть в реверансе не присела, хотелось оправдать Бабусины слова про меня. Что я хорошая и «ум-м-мо-ум-м-мо». А корова такая могучая стоит, крепкая, ночью родила малыша… У нее на боках – континенты белым; моря и океаны – черным. Острова. А мой Остров Нелепых Людей, где я смотритель, – я его узнала сразу – на лбу. В форме буквы М. Перед коровой в деревянном ящике подсохшая трава и в ведре свежая вода. Корова опускала туда морду, и с ее губ сочно сливались большие капли.

А потом Корова и Бабуся разрешили мне потрогать теленка. Лобик. Ухо. Бочок. Он поднял на меня голову, посмотрел, а кто это тут. А это была я, Лиза. Очарованная и околдованная этим обычным для других и волшебным для меня путешествием, этим счастливым днем, этим милым теленком. Теленок фыркнул: то ли выразил недовольство, то ли чихнул, но корова заволновалась, затопала, замотала длинным хвостом туда-сюда, хлясть по своему боку, а ну уходите отсюда, а ну уходите. Не трогайте моего ребенка. И как, – я спросила, еще сидя на корточках рядом с теленком, – как с ним будет? Страшно меня это вдруг забеспокоило. Прямо сердце заколотилось и заболели ребра. Что ж это будет с теленком? Я глянула на корову как будто в зеркало – у нее тоже было такое же озабоченное выражение лица: «что же это будет с теленком?» Она коснулась губами теленкиной спины и потом моей руки.

– Не бойся, – ответила Бабуся. То ли мне, то ли корове. – Это телочка. Оставлю ее за коровку, пока у меня силы есть.

Не знаю, что значит «оставить за коровку», но за то, что теленка никто не продаст, не сожрет, – можно быть спокойной. Я же, дура такая, сидела на соломе и обнимала теленка. А корова слюнявила губами мою голову и жевала мою бандану, что доктор Натан мне подарил, красную. Перепутала, наверное, где теленок, а где я.

А потом, когда мы все вошли в дом, Бабуся сказала не галдеть, не шуметь и не хлопать дверями. Мы сидели в прохладной комнате, на домотканом ковре, черном с красными и зелеными розами, и лениво переговаривались. Мы лежали на животах на ковре, как на пляже. Хэттер, Илай и я. От волос Илая пахло свежим и чистым. Как будто то ли арбузом, то ли тюльпаном, то ли снегом. А Бабуся пекла хлеб. Почему я не взяла с собой Мистера Гослина?!

Я рассказывала ему про корову, что ее зовут Марианна. Это очень модное имя сейчас среди домашних животных. И про безымянного теленка. И еще рассказала, что, оказывается, имя Илай – это не понты. А так Илая, еще маленького, звала Бабуся. Родители назвали его Ильей. Илья. А бабушка, она румынка, стала звать его Илай. Так ей было удобнее и милее.