У них что-то с головой у этих русских

   Все это, разумеется, приводит к целому ряду неприятных последствий. Невозможно проголосовать там, где живешь, — придется ехать в родной город, который может находиться на расстоянии в несколько тысяч километров. Возможно, это и не является основной причиной низкой избирательной активности россиян, но я убеждена, что такое объяснение по меньшей мере небезосновательно.
   Невозможно получить официальные документы там, где живешь. Когда моя подруга выходила замуж, ей пришлось проехать полторы тысячи километров до Мурманска и столько же обратно, чтобы получить паспорт со своей новой фамилией. Дистанцию пришлось пройти дважды — в первый раз она подавала заявление на смену паспорта, а во второй приезжала забрать готовый паспорт. Итого ей пришлось проехать шесть тысяч километров — из-за того, что она не сумела зарегистрироваться в Москве.
   Позже она купила квартиру в Москве и наконец смогла зарегистрироваться. И все-таки ей пришлось еще раз проехать полторы тысячи километров до Мурманска и столько же обратно, чтобы выписаться из Мурманска. По телефону она не могла этого сделать. В Москве требовали печать, удостоверяющую, что она выписалась из Мурманска.
   Система просто идиотская. Поэтому и сложились две параллельные реальности: реальность, в которой, по мнению служащих Министерства внутренних дел, живут граждане, и та, которая существует на самом деле.
   

   С бюрократией, окружающей иностранных журналистов, не стало проще — в последние годы положение только ухудшилось. Когда я во второй половине девяностых начала писать репортажи о России, президента страны звали Борис Ельцин, и контроль над СМИ был в большой степени ослаблен. Уже тогда журналисты, работающие в России, конечно, должны были иметь специальную аккредитацию Министерства иностранных дел. В то же время можно было спокойно работать и без нее, и в России было полно финских журналистов, которое ездили туда-обратно по туристической визе.
   Я довольно много написала во время своих частных путешествий, в которые я ездила, естественно, по туристической визе. Когда поездки стали более регулярными, в газете «Хювудстадсбладет», на которую я тогда работала, решили, что мне надо сделать годовую российскую визу и российскую аккредитацию, чтобы я из Хельсинки могла следить, что делается в России, и меня можно было быстро отправить туда на задание. Я позвонила в российский МИД, чтобы выяснить, как и что; мне доброжелательно ответил очаровательный господин, который много лет занимался аккредитациями журналистов из Скандинавии.
   Мои документы пошли в министерство. Процесс в общей сложности занял почти год; за этот год в министерстве произошла смена поколений (смена власти в Кремле имела место несколькими годами раньше). Очаровательного господина сменил молодой человек, застать которого было невозможно.
   В результате, когда МИД наконец сообщил о своем решении, я получила аккредитацию и годовую визу, но как корреспондент с местом работы не в Финляндии, а в Москве. Министерство хотело ограничить число журналистов с постоянной аккредитацией, которые освещают события в России из Финляндии. Их слишком много, объяснил молодой человек по телефону.
   «Разве вы не понимаете, что в таком случае я все равно приеду, только по туристической визе? Почему вы не даете мне сделать это законно?» — зашипела я в трубку чиновнику, которого, кажется, забавляло мое бешенство.
   Справедливости ради надо сказать, что он не стал упрекать меня за эту вспышку, когда я через два года объявилась в Москве как корреспондент финского телевидения. Меня не оштрафовали за былые нарушения. Может быть, потому, что многие чиновники сами знают о параллельной реальности, в которой все живут, но в первую очередь, наверное, потому, что я явилась из незначительной, с российской точки зрения, страны как представитель незначительного СМИ. Служащие Министерства иностранных дел концентрируются на серьезных странах — США, Великобритании, Германии, Франции — и серьезных СМИ — Би-би-си, Си-эн-эн, «Нью-Йорк Таймс». Просто милость господня, что у министерских чиновников не остается энергии на финских гномов.
   

   Чтобы работать в России, иностранному журналисту нужно получить два документа: аккредитацию российского МИДа и годовую визу. Процесс может занять несколько месяцев, ибо дело это нелегкое, особенно когда подаешь заявление в первый раз. И не из-за того, что требования невыполнимы, а потому, что процесс сложный и хлопотный, а документы должны быть оформлены так, как хочет министерство. К тому же правила могут поменяться когда угодно.
   Российский МИД требует, чтобы были поданы: письмо от работодателя, письмо от московского отделения, копия паспорта и визы, а также две фотографии.
   Когда твое заявление одобрят, ты получаешь аккредитацию, и тогда можно подавать заявление на годовую визу. Делается это не в Министерстве иностранных дел, а в московских отделениях Министерства внутренних дел. Имея при себе письмо из МИДа, копию договора с домовладельцем и еще кое-какие другие документы, оставляешь новое заявление.
   Очень важно, чтобы в документах не было ошибок. Когда я через год пришла продлить аккредитацию, мидовский служащий всполошился. Он протянул мне письмо, которое я должна была отнести в Министерство внутренних дел, чтобы продлить аккредитацию, и ткнул пальцем: «В паспорте ваше имя написано как „Анна-Лена", а в старой визе стоит „Анна Лена". Надеюсь, у вас не возникнет проблем, когда вы будете продлевать визу».
   Какое счастье, что чиновники из МВД не придали значения пропаже дефиса.
   Так что в России документы следует держать в порядке. Однако существуют ситуации, когда приходится выбирать: или ты нарушаешь закон, или упускаешь возможность сделать хороший репортаж.
   Я считаю, что мой долг московского корреспондента — вести репортажи даже из регионов, подобных Чечне, республике, которую буквально сровняли с землей во время одной из самых ужасных гражданских войн современности, в 1994–1996 годах и с 1999-го, длившейся примерно еще пять лет. Пока у региона был статус «зона контртеррористической операции», зарубежным журналистам запрещалось передвигаться по нему, если они не входили в официальную журналистскую группу. Запрет не распространялся на российских журналистов, и этот факт подкрепляет подозрения в том, что за запретом стоит вовсе не забота о безопасности журналистов. Скорее всего, Кремль хотел знать, чем занимаемся мы, зарубежные журналисты.
   Российское Министерство иностранных дел организовывало для журналистов регулярные поездки в Чечню — поездки, во время которых журналистов, разумеется, строго контролировали, и работать самостоятельно было сложно. Я давно собиралась отправиться в одну из поездок, но на них каждый раз накладывались какие-нибудь другие командировки.
   В течение 2007 года другие журналисты сообщали мне, что положение в Чечне значительно стабилизировалось. У меня была чеченская спецаккредитация, так что в принципе я могла бы посетить Чечню законно. Поразмышляв несколько дней, сняла телефонную трубку, позвонила в кадыровскую администрацию в Грозном и сообщила, что выезжаю. На том конце сказали: «Добро пожаловать!»
   Поездка прошла блестяще. Я свободно перемещалась по Грозному, брала интервью, у кого хотела, и снимала все, что хотела. Время от времени мне на мобильный звонили из администрации Кадырова, проверяя, «все ли в порядке». Перед отъездом из Грозного я дала короткий и довольно неопределенный устный отчет о том, что за репортажи я сделала. И всё.
   Я не сомневаюсь в том, что администрации Кадырова были известны мои передвижения по Грозному. Скорее всего, это одна из причин, по которой поездка прошла хорошо. Чечня — маленький регион, который Рамзан Кадыров сейчас контролирует почти полностью. И именно его законы распространяются на тех, кто ступает на землю Грозного, — его, а не Москвы. Это одно из обычных для России разногласий между разными государственными учреждениями. Из-за полного отсутствия открытости и демократического контроля они живут своей собственной жизнью. Они не контактируют друг с другом и нередко руководствуются совершенно разными интересами. Поэтому в государстве российском не следует рассчитывать на то, что левая рука знает, чем в этот момент занята правая.
   Даже если добыть все необходимые документы, Не следует думать, что удастся избежать проблем. Власти не в курсе, как действуют правила, особенно в провинции. Чем дальше от Москвы, тем больше риск, что в твои дела сунет нос какая-нибудь слишком усердная и не слишком компетентная личность из администрации.
   Правило простое: у тебя должна быть аккредитация Министерства иностранных дел. В этом случае имеешь право работать в любом месте России Тебе не нужно специальное приглашение от местных властей.
   Этого-то и не знала местная иммиграционная служба Ставрополя, когда я в октябре 2007 года приехала в город с коллегой из Финляндии. Во время последнего рабочего дня нашу машину остановила дорожная милиция. Мы, как обычно, помахали своими аккредитациями, привыкнув в Москве, что аккредитация Министерства иностранных дел часто обращает жадных гаишников в бегство. Однако это была плохая идея. Милиционер тут же позвонил в местный отдел по делам иностранцев и доложил, что задержал подозрительных иноземцев, у которых, кажется, нет специального разрешения работать в Ставрополе.
   Через двадцать минут прибыли трое молодых людей в черных кожаных куртках и вычищенных до блеска ботинках. Им вряд ли было больше тридцати; они уставились в наши аккредитации, как коза на атомный реактор. О том, что журналисты, имеющие аккредитацию российского Министерства иностранных дел, имеют законное право свободно передвигаться по всей России, они и понятия не имели, они вообще в первый раз видели официальную журналистскую аккредитацию. С угрюмыми физиономиями парни так и сяк вертели наши документы. Они не могли понять, почему у нас нет официального приглашения.
   Я начала терять терпение: я знала, что документы у нас безупречные и нас ждет интервью. После десятиминутного препирательства нам велели сесть в машину и отвезли в управление по делам иностранцев. Вне себя от злости, я попыталась уговорить этих самозваных полицейских, не имевших ни малейшего права арестовывать нас, отпустить хотя бы нашего оператора, чтобы он мог снять назначенное интервью. Милиционеры же первым делом постарались предъявить нас своему начальству и потому наплевали на мои мольбы.
   Тем временем наша редакционная секретарша связалась с ведомством по делам иностранцев в Москве. Вскоре москвичи позвонили ставропольским коллегам и наорали на них за то, что те нарушают закон, после чего нас немедленно отпустили. Последнее, что мы услышали, бросаясь к машине, чтобы успеть на интервью, — вежливый вопрос, не желаем ли мы кофе или чаю.
   

   Никогда нельзя рассчитывать на то, что в России представители власти знают законы, которым Должны следовать. Власти — это отнюдь не инстанция, к которой гражданин может обратиться в затруднительных обстоятельствах; это неминуемая головная боль, с которой гражданин вынужден как-то справляться.
   Такое положение вещей делит русских на две группы. Люди из первой группы не испытывают никакого уважения к бюрократам. Спокойно и целеустремленно они обходят систему, если понадобится. Разумеется, они делают это не в открытую и не постоянно, а только если это в их интересах. Это не протест, а лишь хладнокровное понимание того, что предписания часто не имеют разумного основания и поэтому их не стоит понимать буквально.
   Люди из второй группы неукоснительно следуют каждому предписанию. Они делают это не по убеждению, а ради того, чтобы не к чему было придраться. Иными словами, это люди, по натуре своей боязливые и не любящие рисковать. Естественно, что им хуже всего приходится в русском обществе и им же чаще всего достается наименее престижная работа.
   Большинство людей из сферы обслуживания — регистраторы в гостинице, официантки и секретари — относятся к последней группе. Иностранцу часто приходится конфликтовать с ними. Это происходит из-за того, что они никогда не осмеливаются принять решение самостоятельно или при помощи здравого смысла, а действуют с одной-единственной целью: избавить от каких бы то ни было проблем самих себя.
   Однажды мне пришлось обойти пол-Екатеринбурга поздно ночью, по холоду, под мокрым снегом, в поисках работающего банкомата. Регистраторша отказалась прописать меня, если я не заплачу сразу всю сумму за три ночи в гостинице наличными (кредитная карточка тут, естественно, не годилась). Банкомат в гостинице не работал, ближайшие к гостинице банкоматы — тоже. Прописать меня в номер и получить деньги на следующий день было делом немыслимым.
   Регистраторша поступила, с ее точки зрения, вполне естественно: она «перестраховалась», то есть позаботилась о том, чтобы у нее не было проблем. Ей показалось проще выгнать постояльца ночью на мороз, чем потом объясняться со своим шефом из-за того, что правила не были соблюдены до последней запятой. В русском языке для этого феномена даже есть особый глагол — «перестраховаться», уберечь собственную шкуру.
   Журналист в России должен наблюдать за людьми из первой группы и учиться у них. Методом проб и ошибок.
  

  

   

    Глава 11. РУССКИЙ КОЛЛЕКТИВИЗМ
   

   Как-то майским вечером в мой первый год в Москве мы с моим парнем поехали в Сокольники и встретили приятелей. Весенний вечер был теплым и светлым. Сидя за столиками под открытым небом, мы ели шашлык, пили пиво и наслаждались вечером, а вокруг нас прогуливались сотни москвичей.
   Когда мы собрались уходить, началось обсуждение, по какой линии метро ехать домой. Я ничего не понимала. «Мы с Сергеем едем из Сокольников до Садового кольца, а потом до Добрынинской. Проще простого», — сказала я.
   Оказалось, что разговор не о том, как каждому нас поскорее попасть домой. Разговор идет о том, какой путь нам выбрать, чтобы как можно дольше ехать в метро всей компанией.
   

   В России самое важное — быть вместе. Общение с друзьями и близкими настолько главнее всего остального, что даже не воспринимается как приоритет. Понятия quality time[4] не существует — русские бы его не поняли. Ведь в жизни мы и так всегда рядом с любимыми людьми, а на работу ходим, чтобы было на что жить.
   Когда тебя приглашают в гости в русский дом, это редко бывает формальной вежливостью. Приглашают тебя искренне, и хозяева бурно радуются, когда гости появляются в прихожей. Русские любят принимать гостей, потому что это означает долгий веселый вечер с друзьями — лучшее, что может быть на свете. Почти само собой разумеется, что гости должны заночевать у хозяев, иначе вечер закончится слишком рано.
   Лично я люблю просыпаться в собственной кровати, поэтому после московских дружеских вечеринок обычно еду домой. Каждый раз мне приходится мягко, но настойчиво выскальзывать из объятий хозяев. Сердце сжимается при виде их физиономий, когда я одеваюсь: они огорчены и разочарованы, даже если часы показывают пять утра и мы болтали без умолку десять часов подряд. А как здорово было бы и проснуться вместе!
   Обычно русские хозяева принимают гостей, выставив на стол закуски (состоящие, например, из разных салатов, нарезанного языка и ветчины, макрели в банке, сыра, колбасы и всего, что найдется в холодильнике), сок, вино и водку. Потом все садятся и общаются. Общаться означает беседовать друг с другом не умолкая и громко. Русские терпеть не могут молчать. Этим они похожи на американцев, но тут есть очень существенные отличия.
   Однажды на каком-то свадебном ужине меня посадили за стол рядом с американцами. Через три часа я не знала, куда деваться — американцы говорили, говорили и говорили. Как только замолкал один, вступал другой. При этом главным казалось не что говорить, а только бы не замолчать. Американцы говорили обо всем подряд, лишь бы заполнить тишину. Если уж совсем ничего нельзя было придумать, то начинали описывать свой последний поход в супермаркет. В конце концов я так устала и стала такой рассеянной, что вечеринка превратилась в героическую попытку сделать вид, что мне интересно.
   Русские тоже говорят много и охотно, но они крайне редко описывают походы в супермаркет. Русские говорят о жизни, о любви и смерти, о друзьях и врагах, родных и близких, о войне, насилии и ужасах, о литературе, поэзии и призраках, о пожарах, катастрофах и китайской мифологии. Они никогда не говорят о приземленном. Они всегда увлечены и захвачены темой беседы.
   Прежде всего, они очень любопытны. Если ты — единственный финн за столом, приготовься к тому, что тебя забросают вопросами. В чем секрет линии Маннергейма? Почему ты говоришь по-шведски, ты же родилась в Финляндии? Почему в Финляндии все так тихо, спокойно и хорошо устроено? Почему у вас такие гладкие дороги? Как здорово, что Финляндия решила не вступать в НАТО! Мы, конечно, знаем, что это мы начали Зимнюю войну, но следующая война была вашей ошибкой!
   Раньше я уже отмечала, что русские на удивление хорошо знают Финляндию и финскую историю. Это также означает, что у них есть сложившиеся взгляды на нас. Взгляды, которые они не склонны менять, но о которых спорят с величайшим наслаждением.
   Русские задают и вопросы, которые в Финляндии сочли бы бестактными и невежливыми. Ты веришь в Бога? Когда вы с приятелем заведете ребенка? Почему ты не красишься — накрашенная ты была бы гораздо симпатичнее?
   Не хочешь отвечать — можешь совершенно спокойно не отвечать, но не думай, что тебя оставят в покое. Сама я научилась ценить русскую прямоту, потому что она помогает избежать многих проблем. Русские напрямую спрашивают о вещах, о которых финны только думают. Русские задают подобные вопросы, потому что действительно хотят знать ответ. Так можно узнать что-то важное о собеседнике из первых уст, а не ждать, пока информацию донесет до тебя кто-нибудь другой.
   Только в русских компаниях люди бывают видимо потрясены, когда я рассказываю о своей старшей сестре, которая скоропостижно умерла в девятнадцать лет. Собеседники тут же спрашивают, от чего она скончалась. Они дают мне рассказать всю историю об инфекции, менингококках и о том, как ужасающе быстро наступил конец, о скорби, потере, боли. Потом мы по русскому обычаю пьем за умерших, то есть поднимаем стаканы не чокаясь и пьем водку в молчании.
   После этого мы меняем тему. Нет смысла говорить о горестях весь вечер, но печаль и радость в дружеском общении одинаково ценны.
   Так меня принимают в компанию — мои радости, мои печали, всю меня как я есть. Русские всегда готовы принять тебя и не пасуют перед темами, на которые финны никогда не говорят и которых особенно избегают во время всеобщего веселья. В России жизнь во всем ее многообразии — часть общения. Люди смеются и плачут вместе, не придавая этому слишком большого значения.
   Общение в России настолько важно, что внешние обстоятельства перестают иметь значение. Несколько раз мне случалось жарить шашлык в холод и под дождем — если мы решили отправиться в парк на шашлыки, то мы так и делаем, независимо от капризов погоды. Мои призывы перенести праздник под крышу никогда не находили отклика. Попе мокро? Подстели пакет! Замерзла? Выпей водки и пой — моментально почувствуешь себя лучше!
   

   Выражение «хорошо сидим» — самое русское выражение из всех, что я знаю. Так говорят, когда сидишь в компании хороших друзей, с тарелкой закусок и стаканом водки. Короче, когда тебе действительно хорошо.
   Когда русские друзья выпивают вместе, то первый тост чаще всего бывает «за встречу». Обычно так говорят, когда люди не часто видятся. Другой обязательный тост — за хозяйку; гости пьют «за Машу» или «за Таню», которая так замечательно все устроила. К тому же почти всегда принято пить за женщин. Мужчины — участники застолья пьют стоя. Однако женщины никогда не провозглашают тостов за мужчин, ибо мужчины не должны претендовать на то, чтобы их превозносили и боготворили.
   Есть еще устаревшие коммунистические тосты, например, «за мир во всем мире» или «за дружбу народов», но младшее поколение редко провозглашает их. Молодые же русские придерживаются традиции, когда каждый участник застолья в течение вечера произносит небольшую речь. Речи похожи одна на другую — их начинают благодарностью хозяевам вечеринки за великолепный ужин и заканчивают славословиями всем сидящим за столом и выражением радости по поводу того, что благодаря милому капризу судьбы «мы сегодня собрались здесь все вместе».
   Значение слова в России велико, и не нужно обманываться тем, что речи почти одинаковы. Они искренни. В России важно высказываться вслух, выражать свое восхищение, радость, переживания. Это часть общения, вещество, которое удерживает людей вместе.
   Русским детям рано прививают традиции этой устной культуры. На русской свадьбе существует традиция: каждый гость должен произнести перед молодой парой небольшую речь, и эта традиция распространяется даже на детей. Я несколько раз видела, как русские лет восьми или девяти произносят речи перед публикой, состоящей человек из ста. И с честью справляются с задачей. Естественно, дети повторяют фразы, услышанные от взрослых, так что дело не в каком-то особом таланте. Но суть в том, что дети рано понимают: принято, чтобы человек что-нибудь сказал. Поэтому русские школьники совершенно по-другому ведут себя и выступают перед публикой, нежели финские.

   

   Русский коллективизм также подразумевает, что совместные проекты реализуются демократично и потому в невероятной неразберихе и неэффективно. Поехать куда-то с русскими друзьями — испытание для финна, который привык сам решать, что он хочет сегодня посмотреть и чем заняться. Когда финны отправляются куда-то вместе, для них не проблема разделиться, если они хотят увидеть каждый свое. В русской компании все должны держаться вместе — всегда и везде.
   Так что посмотреть успеваешь не больше одной достопримечательности в день. Сначала все собираются, что, естественно, процесс, сильно растянутый во времени, так как большинство хронически опаздывает. В течение дня едят, пьют кофе, ходят в туалет, и решение по каждому из этих пунктов принимается коллективно. Под конец решают, в каком ресторане ужинать вечером. Все это сопровождается громогласными дебатами и ожесточенными спорами.
   Финны частенько посмеиваются над пристрастием шведов к принятию совместных демократичных решений. Русские тоже все решают вместе, но они не так организованны, как шведы. Русские гораздо интереснее — они не боятся конфликтов и мгновенно преисполняются воинственным духом, если понимают, например, что ужин в ресторане накрылся медным тазом. Конечно, это удлиняет процесс принятия решений и делает его неэффективным — но зато придает ему яркости и веселья.
   

   Однажды мы с моими петербургскими друзьями отправились в Швейцарию покататься на лыжах. Мы жили в Женеве и каждый день ездили на какой-нибудь лыжный курорт. За рулем был Коля, который работает на «Рено» в Париже. Там он усвоил западные привычки. «Моя машина отправляется в десять утра. Кто опоздает, тому придется сидеть дома», — объявил Коля.
   Он обожает кататься на лыжах и знал, что единственный способ заставить людей являться вовремя — это пригрозить им. Я, будучи финкой, совершенно нормально восприняла то, что пассажиры должны подстраиваться под шофера. Остальные же посчитали Колино требование чуть ли не бесчеловечным. Неужели действительно придется так страшно нервничать каждое утро?
   Больше всех возмущалась и беспокоилась его сестра Анна. «Брат во Франции стал таким невежей. Господи, как стыдно», — вздыхала она.
   

   Русские помешаны на юбилеях и на том, чтобы отмечать общественно значимые события. Совершенно нормально развешивать в аэропорту огромные плакаты, поздравляющие аэропорт с днем рождения, вроде «С днем шестидесятилетия, дорогой аэропорт!». В Москве улицы каждую осень увешаны плакатами, поздравляющими «наш любимый город» с днем рождения.
   Как-то я зашла в одну московскую школу, где на стене был список праздничных дат. Я насчитала 15 разных праздников, а потом бросила. Среди прочего в этой школе отмечали: День пожилого человека, День музыки, День животных, День учителя, День почты, День Императорского Царскосельского лицея, открытого в 1811 году, день школьных библиотек и День ООН.
   Праздник — это просто способ собраться вместе по определенному поводу и ощутить свою принадлежность к предмету праздника. Поэтому нет ничего странного в том, что праздники в России так популярны и многочисленны. С отменой устаревших праздников тянут до последнего — таков, например, день Октябрьской социалистической революции, 7 Ноября. Этот день был официальным торжеством до 1994 года, когда Борис Ельцин решил, что его следует переименовать в День согласия и примирения. Русские осмеяли это непонятное определение, но ничего не имели против того, чтобы сохранить лишний выходной. День согласия и примирения отмечался до 2005 года. В 2005 году Кремль объявил, что название праздника снова нужно изменить. Теперь он называется День народного единства, и празднование его перенесено с 7 на 4 ноября. Дело в том, что Кремль понял, что день Казанской иконы Божьей Матери — одной из главных святынь Русской Православной Церкви — очень близок к 7 ноября. Богоматерь Казанская была главной небесной покровительницей русских войск, когда они 4 ноября 1612 года изгнали поляков и казаков из Москвы.
   Таким образом, из путаницы разнообразных исторических событий удалось выудить 4 ноября — День, ставший официальным российским праздником. Когда я спросила русских служащих нашей финской телекомпании, что же именно они отмечают, ни один из них не смог ответить. Они уже и не пытались уследить за всеми поворотами.
   

   Далеко не все стороны русского коллективизма приводят меня в восторг. Иногда присутствовать на русской свадьбе — мучение: тебе не дают ни спокойно посидеть, ни поесть, ни поговорить с соседями по столу. Всегда наготове какой-нибудь очередной пункт программы — надо играть, произносить речи, смотреть кино или выступление фокусников. Нанятый конферансье не закрывает рот ни на секунду. Ему же заплатили за то, чтобы гостям было весело!
   Как финка, живущая в России, я считаю своим долгом научиться принимать все проявления русской культуры. Однако должна признаться, что свадебные конферансье заставили меня осознать, где границы моего терпения.
   Как бы то ни было, русский коллективизм вызывает прежде всего симпатию, в особенности потому, что он порождает множество прекрасных явлений. Одно из самых лучших его следствий — культурная общность, подобную которой я нечасто видела у других народов. В России культура, поэзия и литература встроены в жизнь. Никакой не стереотип, а совершеннейшая правда, что все читают Пушкина в школе и к тому же большинство в состоянии цитировать его. И не только Пушкина — Русская литература настолько важный предмет в школе, что большинство моих русских ровесников знают всех крупных классиков и вовсю цитируют Некрасова или Блока. Это относится не только к тем, кто интересуется культурой, но и к тем, кто не открывал книгу с тех пор, как закончил школу.
   «Аня, если русская женщина коня на скаку остановит, то ты, наверное, лося остановишь», — сказал мне как-то Илья. Я не могла понять, что он имеет в виду, пока моя учительница русского языка не объяснила мне, что это стихи Николая Некрасова. В поэме «Мороз, Красный нос» он воспевает русскую женщину: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».
   Илья — бизнесмен, у которого нет времени на поэзию, но он ходил в русскую школу. Поэтому он литературно образован — так же, как большинство других знакомых мне русских.
   

   Русская культура безгранично богата и животворна. Ее вклад в мировую литературу неоценим. Я уверена, что одна из причин этого именно в коллективизме. Он формирует общество, где одни и те же произведения читаются достаточно большим числом людей, благодаря чему вокруг литературы возникает живая дискуссия. Классики в России — это настоящие классики, а не нечто, существующее только в энциклопедии: люди действительно читают их произведения. Это придает им больший вес, чем многим западным классикам.
   У всех есть свой собственный опыт чтения Толстого, Достоевского, Гоголя, Бунина, Булгакова.
   Всем известны одни и те же стихотворения, классики, их персонажи и содержание произведений. Вокруг них продолжаются вечные споры, порождающие новую литературу, новые мысли, новых классиков. Это плодороднейшая среда для новых писателей.
   Раскольников Достоевского, доктор Живаго Пастернака и Душечка Чехова — все эти персонажи знакомы русским и стали понятиями. Например, в рассказе Чехова «Душечка» говорится о женщине, которая не может жить без любви и которая полностью растворяется в своих мужьях так, что в Финляндии это восприняли бы почти как безумие. В России она, напротив, считается героиней, это тип женщины, который, увы, слишком редко встречается в наши дни. Я видела передачу, в которой писатели и журналисты воодушевленно обсуждали типаж Душечки и то, есть ли у него будущее в России. Меня поразило, что русские все еще настолько живут в своей классике, что обсуждение созданного Чеховым в XIX веке персонажа может пробудить такие страсти.
   В советские времена все читали одни и те же книги и смотрели одни и те же фильмы. Свободы не было, но, к счастью, качество литературы и кино часто оказывалось высоким. К тому же люди читали книги и смотрели кино довольно часто — больше занять себя было особенно нечем. Я не могу отделаться от мысли, что такое погружение в культуру сделало русских более терпимыми к многим явлениям человеческого общежития по сравнению с нами, финнами, которых последние пятьдесят лет выдерживали в несложном англосаксонском растворе.
   

   Русским в мире нет равных в обсуждении вопросов человеческого существования, жизни и судьбы. Им удается найти слова для явлений и человеческих характеров, которые я раньше только предчувствовала. До своего приезда в Россию я не понимала, сколь нечувствительны мои рецепторы и узок диапазон, когда надо понять и объяснить окружающий мир.
   Здесь же нужно сказать и о том, что русские очень хорошо умеют «читать» людей — способность, которую они довели до совершенства за сотни лет жизни под давлением общества. Чтобы выжить, надо уметь быстро определить, что за человек стоит перед тобой. Поэтому от русских друзей или коллег сложно что-то скрыть — они моментально догадываются, в чем дело.
   Пользу безупречно чувствительных русских рецепторов я ощутила, будучи новоиспеченным московским корреспондентом. Мой русский был тогда еще не очень хорош, и мне зачастую трудно было найти нужное слово. Однако наши русские сотрудники понимали, что я хотела сказать. Они смотрели на мое лицо, жесты, и им все становилось ясно. Умение русских задействовать в общении не только слух — совершенно на другом уровне, чем у финнов.
  

  

   

    Глава 12. РУССКИЕ И АЛКОГОЛЬ
   

   
    Руси есть веселие пить, не можем без того быть.
    Повесть временных лет, под 986 годом
   
   «Завтра годовщина папиной смерти. Надо съездить на могилу», — сказала Валентина своему сыну.
   Мы были в Апатитах на Кольском полуострове, навещали Валентину, маму моего тогдашнего парня Сергея. Его отец умер несколько лет назад, и Валентина аккуратно соблюдала годовщину его смерти, как и другие русские родственники.
   В России важно почитать своих покойников, помнить о них, говорить о них и пить за них. Ведь любой аспект жизни — часть человеческих взаимоотношений. На кладбищах часто можно увидеть лавочки, поставленные возле могилы родными усопшего. Они тут для того, чтобы можно было посидеть на могиле любимого человека и поговорить с ним.
   На следующий день мы отправились в путь. Кладбище было довольно далеко от города, поэтому мы вызвали такси, черную «Волгу». Водитель за смешную сумму довез нас до кладбища. У Валентины была с собой объемистая сумка, которую она и поставила на могильную плиту.
   Потом она стала доставать из сумки черный хлеб, сигареты, бутылку водки и рюмки. Она положила два куска хлеба возле могильной плиты, налила водку в одну из рюмок и поставила ее рядом. Под конец положила сигареты. Сигареты, хлеб и водка предназначались Вове, ее мужу, который был заядлым курильщиком.
   После этого Валентина разлила водку в оставшиеся рюмки и протянула их нам. Мы подняли их, не говоря ни слова и не чокаясь — традиционный русский способ пить за усопших. Потом мы выпили кристально-чистую обжигающую водку одним глотком, мы пили вместе с Вовой, которого больше не было на свете, но который благодаря тому, что мы делали, был с нами.
   Мне еще никогда не случалось пить водку так красиво и искренне.
   

   Алкоголизм — особая, самая главная причина катастрофически низкой средней продолжительности жизни (59 лет) русских мужчин. Речь идет о проблеме гигантских масштабов. Поэтому я, приступая к этой главе, чувствовала известное колебание: я ни в коем случае не хочу преуменьшить или скрыть, что алкоголизм — это гнойник на теле русского общества. Он ежегодно уносит десятки тысяч жизней, разрушает семьи и подрывает способность общества к выживанию.
   При этом водка — неотъемлемая часть русской культуры. Употребляемая умеренно, водка становится транслятором культурных кодов. Церемонии, во время которых пьют водку, нередко бывают в высшей степени прекрасными и торжественными. Когда входишь в русский дом, садишься в маленькой кухоньке и хозяин разливает водку по стопкам, чтобы выпить за знакомство, возникает теплое, доверительное и очень русское чувство, которого я не хотела бы лишиться.
   Русские хозяева чувствовали бы себя весьма неуютно, если бы им нечего было предложить гостям. Если вы никогда раньше не встречались, то можно рассчитывать, что на столе появятся маленькие прозрачные стаканчики — рюмочки, чтобы выпить за новоприобретенное знакомство. Русский, который хочет выпить с тобой водки, дает понять, что настроен дружески. Лучший способ подружиться — выпить вместе.
   Поэтому так трудно отказаться, когда русский человек предлагает тебе выпить водки. Отказ могут расценить как прямое оскорбление, знак того, что ты не хочешь дружить.
   Однажды мы с норвежскими приятелями отправились прокатиться по Подмосковью. Приехали на Бородино, поле боя, на котором в 1812 году армия Наполеона схлестнулась с войсками легендарного русского генерала Кутузова. Возле одного из многочисленных памятников собралась свадьба, чтобы по традиции сфотографироваться и выпить за молодых. Как только компания заметила нас, к нам направился шафер с бутылкой водки и пластиковыми стаканчиками — радостный, напористый и краснощекий, он хотел, чтобы чужеземные гости тоже выпили за молодую пару.
   Все трое моих приятелей по очереди отказались — первый был за рулем, второй принял сильное болеутоляющее (у него болела спина), а третий не пил крепких напитков. Бедный шафер ничего не понимал. Я спасла положение, быстро выпив свой стаканчик. Отступить — значило бы обидеть ждущую молодую пару. В России не существует простительной причины, чтобы отказаться пить за важные вещи, например за счастье молодых.
   Разумеется, молодые и их гости снабдили меня и бутербродом с колбасой. Русские никогда не пьют водку на пустой желудок. С бутылкой и прозрачными стаканчиками всегда соседствует блюдо с колбасой или сыром, солеными огурцами, ветчиной или оливками. Без закуски можно сильно опьянеть, а смысл совсем не в этом. Чтобы поддержать организм, надо поесть. Ведь пить водку вместе означает общаться, смеяться, беседовать, петь, танцевать, ссориться и снова мириться — а не напиться настолько, чтобы уснуть или стать агрессивным.
   За несколько лет в России я приняла участие в сотнях праздников, ужинов и водкопитий. Не могу припомнить ни одной драки или какого-то подобного проявления агрессии, которые в Финляндии бывают последствием возлияний номер один.
   Это не означает, что русские пьют умеренно, умеренность соблюдают далеко не всегда. Пьяные мужчины — это нормально (женщины, наоборот, напиваются редко), стыдиться здесь абсолютно нечего. Как и того, что на следующее утро от человека может попахивать спиртным на работе. Но опьянеть — вовсе не означает стать агрессивным, скорее неумеренно дружелюбным. Ведь русские мужчины и в трезвом виде ничего не имеют против того, чтобы обниматься и целоваться.
   Однажды я брала интервью у бывшего российского премьер-министра Егора Гайдара, когда он приехал в Хельсинки на семинар, организованный кандидатом в президенты Хенриком Лаксом. Гайдар появился около десяти утра. Я тут же учуяла резкий, ни с чем не спутаешь, запах спиртного — Гайдар определенно неплохо провел вечер накануне. Однако Егор Тимурович был, как всегда, проницателен и остер. Беседа оказалась замечательной, живой и остроумной, гораздо интереснее, чем большинство моих интервью с финскими политиками.
   Русские бизнесмены и политики определенного уровня часто имеют крепкий иммунитет к алкоголю. Думаю, это основное условие для достижения значительного положения. Путин — исключение: он всегда употреблял спиртное очень умеренно.
   

   Водку пьют не только для того, чтобы прийти в хорошее настроение. Водка имеет также сакральное значение и исправно употребляется, чтобы отмечать самые разные события. Пьют за окончание учебы, когда покупают автомобиль или привозят новый диван либо стереоустановку. Существует традиция: сдав последние экзамены в университете или институте, окунуть диплом в водку. Новый автомобиль крестят шампанским.
   Когда надо найти повод для праздника, фантазия бывает безгранична. Нет такой покупки, которая была бы слишком мелкой, чтобы ее не обмыть, как это называется по-русски. Обмывают новое кресло, велосипед или мобильный телефон, то есть вместе с хорошими друзьями пьют в честь покупки.
   Когда мы с моим тогдашним парнем купили новый телевизор, его приятели и родственники несколько месяцев напоминали нам, что пора бы «обмыть» новый телевизор. «Повод всегда есть», — говорил мой парень смеясь.
   «Водка» — это уменьшительная форма от слова «вода». Многие русские считают водку значительно менее вредной для здоровья, чем прочие алкогольные напитки. Водка чистая, и в ней нет химикатов — это утверждение я часто слышу от своих русских друзей, особенно от тех, кому за пятьдесят. Я знаю многих русских, которые пьют только водку: они считают, что водка не так вредит организму, как пиво или вино.
   В компании всегда бывает человек, который разливает водку или вино. Женщины стараются вообще не прикасаться к бутылке. Когда все садятся за стол, русские женщины ждут, когда мужчины нальют им водки: пока мужчина не нальет, женщина ничего не пьет. Налить себе она тоже не просит, это неприлично. Не так важно, кто из мужской компании разливает спиртное, это не обязательно хозяин, это может быть любой из сидящих за столом мужчин.