Убийство в доме викария
Часть 21 из 48 Информация о книге
— Передайте, что я буду через полчаса, — сказал я Мэри. Потом пошел в гостиную, к Хоузу. Глава 15 Я очень огорчился, увидев, в каком он состоянии. Руки у него тряслись, лицо нервно подергивалось. Судя по всему, ему полагалось лежать в постели — так я ему и сказал. Он настойчиво доказывал, что чувствует себя совершенно здоровым. — Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни. Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, но Хоуз зашел слишком далеко. — Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме. — Да, — ответил я, — приятного в этом мало. — Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста? — Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя. — И полиция окончательно уверилась в его невиновности? — Безусловно. — Могу ли я спросить — почему? Разве… то есть… Подозрение пало на кого-то другого? Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования убийства. Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника? Он выпытывал подробности, как заправский газетчик. — Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием. — Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело? Я покачал головой. — Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания. — Надо полагать, — сказал я. — А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает? — Не могу сказать. — У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги — у него была репутация сурового судьи. — Думаю, могли. — Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера. — Да, теперь я припоминаю, — сказал я. — Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами. — Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать — такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия. — Разве я так сказал? — спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе. — Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия. — Никакого предчувствия у меня не было, — отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца. — А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр? — Мне о нем ничего не известно. — Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали? — Нет, — медленно произнес я. — Не передал. — Но ведь вы собираетесь это сделать? Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, — это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер — один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести. — Вы слышали наш разговор, — сказал я наконец. — Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать. — Лучше, если вы это сделаете сами. — Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного. — Но если это он застрелил полковника Протеро… — Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний. — Он угрожал. — Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести, если он попадется еще раз на браконьерстве. — Мне непонятно ваше отношение, сэр. — Вот как? — устало сказал я. — Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого. — Дело не в том — то есть… Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления. — Вы сами, вы никого не подозреваете, не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить? — Боже упаси, нет. — А о причинах убийства?.. — настаивал Хоуз. — Ничего не знаю. А вы? — Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами, упомянул в частной беседе… — Его «частная беседа»! То, что он сказал, от слова до слова слышала вчера утром вся улица. — Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера? — Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, — сказал я. — Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению. Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично. Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось. Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться. Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы. Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж. На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный вестник»[21]. По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в их разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на личность убийцы. Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице была какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все — никаких признаков беспокойства я больше не заметил. — Вы очень добры, мистер Клемент, — сказала она, пожимая мне руку. — Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. И напрасно. — Я как-то говорил вам — я готов помочь вам всем, чем могу. — Да, я помню. И мне кажется, это не пустые слова. За всю мою жизнь очень немногие, мистер Клемент, искренне предлагали мне свою помощь. — В это трудно поверить, миссис Лестрэндж. — Тем не менее это правда. Большинство людей — большинство мужчин, по крайней мере, — преследуют свои собственные цели. — В ее голосе прозвучала горечь. Я промолчал, и она продолжила: — Прошу вас, присядьте. Я повиновался, она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила — неторопливо и вдумчиво, словно тщательно взвешивая каждое слово: — Я попала в очень необычное положение и хотела бы с вами посоветоваться. Я хотела бы спросить у вас, как мне быть дальше. Что прошло, то прошло — тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня? Я не успел ответить — горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала: — О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите! Наступило молчание. Миссис Лестрэндж нимало не изменилась в лице. Только медленно прикрыла и снова открыла глаза. Мне показалось, что она преодолела легкий спазм в горле, но голос у нее был все тот же — чистый, спокойный: — Проведите его сюда, Хильда.