Убийство в «Восточном экспрессе»

– Невероятно, как вам в голову приходят подобные вещи. – Доктор Константин также был восхищен.

– Сейчас я почти ни при чем. И это была совсем не догадка – практически все это мне рассказала графиня Андрени.

– Comment? Вы не шутите?

– Помните, я спросил ее о гувернантке или компаньонке? К тому моменту я уже решил для себя, что если Мэри Дебенхэм замешана во всем этом, то она должна быть связана с этой семьей именно в качестве гувернантки.

– Да, но графиня Андрени описала совсем другую женщину…

– Вот именно. Крупная, пожилая женщина с рыжими волосами – абсолютная противоположность мисс Дебенхэм. Причем настолько, что это просто бросается в глаза. А потом ей пришлось мгновенно придумать для нее имя – и вот здесь подсознательные ассоциации ее полностью выдали. Как вы помните, она назвала имя «мисс Фрибоди».

– И что?

– Ex bien, возможно, вы этого и не знаете, но в Лондоне есть магазин, который до недавнего времени назвался «Дебенхэм и Фрибоди». Думая о Дебенхэм, графиня автоматически произносит первое пришедшее ей на ум имя – «Фрибоди». Естественно, я это сразу же заметил.

– Значит, еще одна ложь. И зачем она это сделала, по вашему мнению?

– Возможно, речь опять идет о преданности. Надо признаться, что эта преданность слегка осложняет нашу работу.

– Ma foi, – произнес месье Бук с ожесточением, – неужели все в этом поезде лгут?

– Именно это, – ответил Пуаро, – мы с вами сейчас и выясним.





Глава 8. Новые удивительные открытия




– Теперь меня уже ничто не удивит, – сказал месье Бук. – Абсолютно ничто. Даже если все в этом поезде окажутся связанными с Армстронгами, то и тогда я не удивлюсь.

– Очень мудрое решение, – сказал Пуаро. – Хотите теперь поговорить с вашим любимым подозреваемым, итальянцем?

– И вы выскажете еще одну из ваших знаменитых догадок?

– Вот именно.

– Это действительно совершенно невероятное дело, – заметил доктор Константин.

– Да нет, совершенно обычное.

– Если вы это называете обычным делом, mon ami… – Месье Бук всплеснул руками в комическом отчаянии; слов ему явно не хватало.

К этому времени Пуаро уже попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.

Большой итальянец вошел в вагон, подозрительно озираясь. Он рыскал глазами, как животное, попавшее в ловушку.

– Что вам от меня надо? – спросил он. – Мне больше нечего вам сказать – нечего, вы слышите? Per Dio![76] – Он стукнул кулаком по столу.

– Да нет, – твердо сказал Пуаро, – вы еще должны рассказать нам правду!

– Правду? – Фоскарелли обеспокоенно взглянул на Пуаро. Вся его самоуверенность и добродушие куда-то исчезли.

– Mais oui, хотя, возможно, я ее уже и так знаю. Но если вы признаетесь добровольно, то это будет только плюсом для вас.

– Вы говорите как американские полицейские. Они тоже все время повторяли: признайся, признайся…

– Ах, вот как! Значит, у вас есть опыт общения с нью-йоркской полицией?

– Нет, нет, что вы. Они так и не смогли ничего доказать – но не потому, что плохо старались.

– Это было по делу Армстронгов, так? Вы работали у них шофером? – негромко спросил сыщик.

Его взгляд встретился со взглядом итальянца, который сразу же сник. Сейчас он был похож на лопнувший воздушный шар, из которого вышел весь воздух.

– Если вы все знаете – зачем спрашиваете?

– Почему вы лгали мне сегодня утром?

– Это могло повредить моему бизнесу. Кроме того, я не доверяю югославской полиции. Они ненавидят итальянцев. Мне нечего было ожидать от них правосудия.


– А может быть, они действовали бы именно в интересах правосудия?

– Нет, нет, я не имею никакого отношения к произошедшему ночью. Я не выходил из купе. Англичанин с длинным лицом, он может подтвердить. Я не убивал эту свинью Рэтчетта. Вы не сможете повесить его на меня.

Пуаро что-то писал на листке бумаги.

– Очень хорошо. Вы можете идти, – негромко сказал он, подняв голову.

Фоскарелли все еще выглядел обеспокоенным.

– Теперь вы понимаете, что это не я – что я не имею к этому никакого отношения?

– Я же сказал, что вы можете идти.

– Это заговор. Вы что, хотите меня подставить? И все из-за этой свиньи, место которой на электрическом стуле? Позор, что он там не оказался! Если б это был я… если б меня тогда арестовали…

– Это были не вы. Вы не имеете никакого отношения к похищению ребенка.

– Да что вы такое говорите? Эта малышка – она была любимицей всего дома. Меня она звала Тонио. Она садилась в машину и притворялась, что управляет ею. Все в доме на нее молились. Даже полиция это в конце концов поняла. Эта малышка – она была настоящей красоткой…

Его голос смягчился, и в глазах показались слезы. Внезапно повернувшись на каблуках, он выскочил из вагона.

– Пьетро, – позвал Пуаро. Официант немедленно появился. – Пригласите номер десять – даму из Швеции.

– Bien, monsieur.

– Еще одна? – воскликнул месье Бук. – Невозможно. Говорю вам, это невозможно.

– Mon cher, мы должны быть во всем уверены. Даже если в конце концов у каждого на этом поезде будет своя причина убить Рэтчетта, мы должны это знать. И только узнав все, мы сможем определить виновных.

– У меня голова идет кругом, – застонал месье Бук.

Официант уважительно ввел в вагон горько плачущую Грету Олссон. Продолжая рыдать, она плюхнулась на стул напротив Пуаро и достала большой носовой платок.

– Ну, ну, не стоит так расстраиваться, мадемуазель. Не стоит. – Сыщик похлопал ее по плечу. – Немного правды, и вы свободны. Вы же были няней маленькой Дейзи Армстронг, не так ли?

– Так, именно так, – рыдала несчастная женщина. – Она была настоящим ангелом. Маленьким, очаровательным ангелочком. Она ничего не знала, кроме добра и любви… и ее похитил этот мерзавец… он мучил ее. А потом ее бедная мать, и другой ребеночек, который еще не родился… Вы не можете понять… вы просто не знаете… если б вы были там, как я… если б видели всю эту ужасную трагедию… я сама должна была сказать вам всю правду сегодня утром. Но я боялась – боялась! Я так обрадовалась, что этот негодяй умер – что он не будет больше мучить и убивать маленьких детей! Боже, я не могу говорить – у меня нет слов…

И она зарыдала еще сильнее.

Пуаро продолжал нежно похлопывать ее по плечу.

– Ну же… ну… я все понимаю… Я все понимаю, говорю вам. Я больше не буду вас ни о чем спрашивать. Достаточно того, что вы признались в том, что для меня уже давно не секрет. Еще раз, говорю вам, что все понимаю.

Не в силах говорить от рыданий, Грета Олссон встала и, как слепая, на ощупь направилась к двери.

Не успела она до нее добраться, как в вагон вошел мужчина. Это был камердинер Мастермэн. Он подошел прямо к Пуаро и заговорил своим обычным, негромким, ровным голосом:

– Надеюсь, что не помешал вам, сэр. Я решил, что лучше всего самому прийти к вам и рассказать всю правду. Я был ординарцем полковника Армстронга во время войны, а после нее стал его камердинером в Нью-Йорке. Боюсь, что сегодня утром я скрыл от вас данный факт. Это было моей большой ошибкой, и я решил прийти к вам и облегчить душу. Но я надеюсь, сэр, что вы не подозреваете Тонио. Старина Тонио и мухи не обидит. И я готов поклясться, что он не выходил ночью из купе. Так что, сэр, он просто не мог этого сделать. Хотя Тонио и иностранец, но он добрейшее существо – совсем не похож на этих ужасных итальянцев, о которых пишут в газетах.

Мастермэн замолчал.

– Это все, что вы хотите сказать? – спросил Пуаро, твердо глядя ему в глаза.

– Это все, сэр.

Камердинер помолчал, и увидев, что маленький бельгиец не собирается ничего говорить, поклонился с виноватым видом и вышел из вагона так же тихо и незаметно, как и вошел.

– Все это, – сказал доктор Константин, – еще более невероятно, чем любой roman policier[77], который мне доводилось читать.

– Полностью с вами согласен, – сказал месье Бук. – Из двенадцати пассажиров вагона девять оказались связаны с делом Армстронгов. И что же дальше? Или, лучше сказать, кто следующий?

– Наверное, я могу ответить на ваш вопрос, – ответил Пуаро. – Вот идет наша американская ищейка, месье Хардман.

– Он что, тоже собирается исповедоваться?

Прежде чем Пуаро успел ответить, Хардман уже стоял перед их столом. Бросив на них настороженный взгляд, он уселся и поинтересовался, сильно растягивая слова:

– И что же происходит на нашем поезде? Он напоминает мне растревоженный сумасшедший дом.

– А вы сами, месье Хардман, уверены, что не работали садовником в доме у Армстронгов? – подмигнул ему Пуаро.

– У них нет сада, – ответил американец, не поняв юмора.

– Тогда дворецким?