Умру вместе с тобой

– Нет.

– А у нее имелись приятели-мужчины?

– Ну, она же была очень красивая.

– Да, я это заметила. Так были у нее…

– Любовники?

Евгения Хохловская не закончила фразы. Ее взгляд в эту минуту лишь скользнул по Кате и устремился к двери. Катя обернулась и увидела на пороге мужчину среднего роста, широкоплечего, в деловом темном костюме. Она его тоже узнала – тот самый Валентин Романов, которого нет-нет да и показывали по телевизору, а в интернете то и дело обсуждали – бурно, с весьма многозначительными комментариями.

Герой…

Вот, оказывается, какими бывают реальные герои, когда они спускаются с телевизионного и властного олимпа и переступают порог маленькой кафешки на бульваре.

– Добрый день всем.

– Я тебя жду полтора часа.

– Я никак не мог вырваться.

– Ты даже не позвонил мне! Не соизволил.

– Женечка, я на совещании. Я же не могу сбежать с совещания, как школьник с урока, пусть и по уважительной причине. К тому же здесь, в центре, еще и не припаркуешься никак.

– А вы сами такие правила устроили.

– Женя, я ничего не устраивал.

– Это вот из полиции ко мне капитан по поводу убийства Афии. – Хохловская сделала неожиданно резкий жест в сторону притихшей Кати, созерцавшей Романова с затаенным любопытством.

– Здравствуйте, офицер. Привет, Сергей.

– Здравствуйте, Валентин Всеволодович. – Мещерский пожал протянутую ему Романовым руку.

Катя искоса глянула на Мещерского. И тот оценил бурю и накал этой внезапной встречи в кафе. Внезапной ли? Она же сказала, что кого-то ждет. Романова? И этот тон… О, прав был Сережка, когда намекнул, что Хохловская к Романову неровно дышит. Этот тон… ревнивой оскорбленной женщины… влюбленной и… вынужденной ждать. Влюбленной женщины, которую мучают неизвестностью. Любовник? Так они, правда, любовники? Она своего добилась? Тогда, четыре месяца назад, Мещерскому казалось, что Романов отверг эту девушку – свою воспитанницу. Но что Сережка, наивный простак, понимает в таких делах?

Катя смотрела на Романова во все глаза. Герой… победитель… тот, кто спас детей в школе на Николиной Горе. Столько трубили об этом когда-то. Давно. Потом забыли. И вот сейчас снова вспомнили. И про Романова снова говорят, только уже не просто как о человеке, вступившем в схватку с террористами в одиночку, когда ситуация казалась безвыходной, а как о, возможно, нашем будущем…

Для своих пятидесяти лет он смотрелся очень даже неплохо. Но все равно выглядел просто. Обычно. И не хромал он вовсе. Такой крепкий, уверенный в себе мужчина. Наверное, даже симпатичный. Но обычный, обычный!

– Женя, так я готов. Мы можем ехать, – сказал Романов, не присаживаясь за их столик.

– Мы должны ехать в больницу к Даше. – Хохловская сообщила это Мещерскому, как «своему человеку».

– А что с ней? Заболела? Валентин Всеволодович, что с вашей дочкой? – встревожился Мещерский.

– Ничего, просто пришлось ее на какое-то время поместить в клинику. Она стала очень беспокойной. Что бы мы ни делали, как бы ни старались, нашей домашней заботы ей сейчас не хватает. Нужна врачебная помощь, – ответил Романов.

Катя вспомнила девочку-подростка в инвалидном кресле. Больная дочь. Некоторые семьи, отчаявшись, сдают таких детей в специальные интернаты. А он не сдал ее. Столько лет… Но время идет… А выздоровления от таких недугов нет. И еще она отметила, что Романов явно хочет ретироваться из кафе как можно скорее. Ему, наверное, не слишком-то приятно, что посторонние люди стали свидетелями такой сцены между ним и его воспитанницей. Многозначительной сцены. Хотя вроде бы все в рамках приличия.

Все ли?

И словно в ответ на этот вопрос дверь в кафе грохнула об стену, потому что ее распахнули чуть ли не ударом ноги, обутой в тяжелый байкерский берц. И на пороге возник новый персонаж.

Катя узнала и его – тот красавец с видео, похожий на прекрасного принца из мультфильма «Русалочка». Феликс Романов. Как и четыре месяца назад, он был затянут в кожу байкерского прикида, словно и не раздевался с тех самых пор. И не умывался. Его лицо покрывала дорожная пыль. Темные волосы слиплись от пота и падали на лоб. Он держал под мышкой мотоциклетный шлем. А глаза его – синие, как сапфиры, – метали молнии.

Парень был чем-то разгневан, так же как и его кузина. Но увидев рядом с ней и Романовым чужих, Феликс сразу весь как-то подобрался. Словно взял себя в руки. На красивом лице его появилась улыбка. Какая-то странная. Кривая.

– Ты словно за кем-то гнался, дорогуша, – сказала ему Евгения Хохловская. – Вот уж не ждала тебя сегодня.

– А меня никто никогда не ждет. – Феликс подошел, громыхая по мраморному полу подкованными берцами, как легионер. – Вы тут обедаете?

– Это вот из полиции девушка, – сказал ему Романов. – По поводу смерти Афии. Мы все глубоко скорбим.

– Да. Мы все. – Феликс переложил свой шлем в другую руку, словно не знал, куда деть свои руки, когда они все уставились на него – вот так, в открытую. – Так что вы здесь – я не понял – на полицейском допросе?

– Феликс, привет. – Мещерский как-то попытался разрядить и эту ситуацию.

– А, привет, не увидел вас сначала… то есть увидел, но… отвлекся.

– Феликс, что за чушь ты несешь? – спросила Евгения Хохловская резко. – Здесь человек из полиции. Усек? Она подумает, что ты травы обкурился!

– Я не употребляю наркотики. – Феликс глянул прямо на Катю. – Это вы из полиции? Таких красивых стали брать на службу? Запишите себе в протокол – я чист в смысле допинга.


– Запишу. – Катя его разглядывала с великим интересом.

Красавец-парень! Такой сын у Романова, пусть и приемный! Но дерзкий.

– Что же ты не сказал мне, что поедешь сегодня к Даше в больницу? – спросил Феликс Романова, сразу как-то сбавив тон.

– Так получилось, спонтанно. Женя мне позвонила – у нее окно свободное в музее. Мы решили съездить в обед. Но я опоздал. А ты ведь был чем-то занят сегодня.

– Как же я могу быть занят, если ты зовешь меня? Чтобы не прийти на твой зов?

«Какая эпическая фраза, – подумала Катя. – И это не стеб. Феликс серьезен. Но так это вычурно звучит, театрально».

– Поехали с нами, в чем проблема? – Евгения Хохловская потянулась за сумкой. – Даша тебя обожает, она обрадуется.

Она встала из-за столика, оставив деньги официантке. Хотела взять Романова под руку, но тот повернулся к Феликсу.

– Пойдем.

– Валентин Всеволодович, одну минуту, – окликнула его Катя.

– Да?

– Раз уж так вышло и вы здесь. Я бы хотела спросить и вас об Афие Бадьяновой-Асанте.

– Это невосполнимая потеря, – сказал Романов, нахмурившись. – Кто ее убил? Как это произошло?

– На даче. Возможно, какой-то хулиган или расист. Но вероятны и другие мотивы. Мы разбираемся. Это дело необычное для нас.

– Я понимаю. Если с моей стороны нужна какая-то помощь, располагайте мной.

– Спасибо. Вы сами как давно видели Афию?

– Достаточно давно уже. Она помогала фонду организовывать выставку.

– Мы в курсе.

– Выставка открылась летом. И был большой банкет после открытия в ресторане. Собственно, с этого времени мы больше с Афией не виделись. Правда, она еще звонила мне несколько раз – в сентябре. По поводу юридических вопросов оформления экспонатов в дар музею. Юристы фонда работают над этим.

– А когда вы с ней общались в ходе подготовки выставки, в контакт с вами через нее входили какие-то ее знакомые из числа приезжих из Африки?

– Нет. Понимаете, для меня это все было в новинку. Я же никакой не спец по африканским делам, по искусству. Это вот к Сергею Мещерскому по этим вопросам обращайтесь. Он наш эксперт. «Ассоциация инвесторов», куда я вхожу, конечно, имеет деловые интересы в африканских странах. Но это бизнес, далекий от музейных дел. А выставка – это был такой благотворительный шаг. Мы собрали команду для этого. И все внесли свой вклад. Афия внесла огромный вклад. И я… я скорблю сейчас от всего сердца. Это великая утрата.

– Завтра похороны на Николо-Архангельском кладбище, – объявила Хохловская тихо. – Феликс, ты пойдешь со мной?

– Пойду, – ответил тот и положил руку на плечо Романова.

Они расстались. Романов очень тепло попрощался с Мещерским. А Катю снова заверил, что фонд окажет любую помощь правоохранительным органам в расследовании убийства.

– Странная какая сцена, правда? – спросила Катя, когда они с Мещерским тоже покинули кафе и стояли на бульваре, размышляя, что делать дальше. – По поводу Хохловской ты, кажется, прав. Между ней и Романовым явно что-то есть. Страсти и гормоны. По крайней мере, с ее стороны.

– Знаешь, все совсем не так, как было летом. – Мещерский хмыкнул. – Она дерганая какая-то. Начала на него кричать, как на мальчишку.

– Как на любовника, Сережа.

– Но он-то к ней холоден.

– Это потому, что мы там были – чужие. Оттого он и был так сдержан и скуп на слова.

– Нет. Когда у мужчины чувства к женщине, это всегда видно. – Мещерский смотрел на Катю. – А Романов и тогда, летом, был сдержан и как-то отстранялся все время, когда она к нему фактически… ну, приставала открыто. А сейчас вообще… И Феликс стал какой-то совсем другой.

– Строит из себя.

– Он не похож на себя прежнего. Знаешь, я ведь их видел вместе всех – до открытия выставки. Первый раз мы с Хохловской и Афией приехали в фонд к Романову. Сидели и ждали, у него какие-то шишки были в кабинете. И Феликс туда тоже приехал как домой. Офис находится в большом особняке, фонд – богатая организация. Возможно, в будущем, через несколько лет, это будет предвыборный штаб. Феликс ни о чем другом не говорил, только о своем приемном отце. Взахлеб! И с таким восхищением. Рассказывал мне, как они ездили с Романовым на рыбалку. Как до этого путешествовали по Камчатке вдвоем – в палатках, на вездеходах. Парень весь светился, как лампочка, от радости и гордости. И когда мы вошли в кабинет Романова – там у него множество фотографий, и он везде на них с Феликсом. Фотографии и маленького Феликса, и подростка. И взрослого уже. Я тогда понял, что они очень близки. Феликс его не называет отцом. Они скорее товарищи, единомышленники. Но такими отношениями любой отец мог бы гордиться. Такое уважение, восторг, поклонение. Феликс помнит события в школе искусств. Романов для него больше, чем приемный отец. Это идеал, понимаешь? А второй раз я их видел на благотворительном мероприятии, посвященном жертвам террактов и всем, кто оказался в сложной жизненной ситуации в связи с природными катаклизмами и военными конфликтами. Они приехали туда все вместе, и Дашу свою взяли с собой. Я тогда стал свидетелем, как бережно Феликс обращается со своей сестрой, как заботится о ней. Фактически нянька при больном ребенке. И это не показное, а настоящее, понимаешь? Настоящая привязанность. И Романов… его отец приемный, он гордился им и был благодарен. Они так смотрели друг на друга. Позавидовать можно – какая семья. Какая замечательная семья, пусть они и не родные. А сейчас что-то совсем другое.

– Сережа, времена меняются. И даже в идеальных семьях возникают коллизии, конфликты. Романов – человек харизматичный, известный на всю страну. Явно сильный характер. А Феликс – взрослый молодой парень. Двое мужчин – зрелый и молодой. У каждого свой взгляд, собственные амбиции. Речь о девочке зашла, о больной дочке Романова… Ей ведь пятнадцать, судя по видео. Сережа, это такой возраст, половое созревание. А рядом красивый парень в роли няньки. Мало ли что… она же неполного разума, как она реагирует? Может, поэтому ее в клинику поместили.

Мещерский не ответил.

– Слушай, а насчет Афии… у Романова с ней… ты ничего не замечал тогда, летом? – осторожно закинула удочку Катя.

– Нет.

– Афия красивее Хохловской. Намного.