В метре друг от друга

Замираю в ожидании, но ее лицо сохраняет бесстрастное выражение, ничем не выдавая того, что мне предстоит услышать.

Выдержав паузу, она прислоняется к двери и пробегает глазами по списку — сверху вниз.

— Бактериальным культурам нужно несколько дней для полного роста, и вероятность проявления еще сохраняется. Но по состоянию на сегодняшний день... — Она улыбается и качает головой. — Стелла чиста. Заражения не произошло. Как это могло случиться, я представить не могу, но чего нет, того нет.

Боже.

Стелла не подхватила В. сераciа.

Это уже хорошо.

— А что с Уиллом? — спрашивает из-за моей спины мама. — Цевафломалин?

Мы с Барб понимающе переглядываемся. Она просматривает другие бумаги, с результатами анализа, ответ на который я уже знаю.

— Не сработал, да? - спрашиваю я

Барб вздыхает и качает головой:

— Нет. Не сработал.

А. черт.

Стараюсь не смотреть на маму, но уже чувствую, как она огорчена, как опечалена. Тянусь к ней. беру за руку, пожимаю. Впервые, пожалуй, я расстроен не меньше, чем она.

Смотрю печально на Барб:

— Мне так жаль из-за всего, что произошло. Она качает головой:

— Не надо, милый...

Пожав плечами, Барб уходит с грустной улыбкой. — Любовь это любовь.

Мама плачет, а я держу ее за руку. Знаю, она сделала все, что могла. Винить некого. В конце концов, мама засыпает, а я сижу на стуле у окна, смотрю на медленно уходящее за горизонт солнце, на огни в парке. День кончается, а Стелла так и не увидела, как они загораются.

Просыпаюсь среди ночи от какого-то непонятного беспокойства. Обуваюсь, выскальзываю из палаты и иду на первый этаж, к послеоперационной палате, где спит Стелла. Дверь открыта, и я вижу ее на кровати. Рядом какая-то большая машина, помогающая ей дышать.

У нее получилось.

Дышать немного тяжело, но я стараюсь не обращать внимания на дискомфорт. На душе легко. Легко, потому что через несколько часов Стелла проснется, и впереди у нее по крайней мере еще пять чудесных лет и большой список намеченных дел. И может быть, если ей хватит смелости, она сделает кое-что еще, не по списку. Например, посмотрит праздничные огни в час ночи. Ко всему прочему я чувствую и еще что-то. Свою ответственность за нее, за то, чтобы в эти годы все беды обходили ее стороной.

Я стискиваю зубы. Хотя все во мне сопротивляется этому, я точно знаю, что должен сделать. Я обвожу взглядом собранную мной небольшую армию. Барб, Джули, Джейсон, Хоуп, Миа, Камила, родители Стеллы. Ну и разношерстная ж подобралась команда. Все смотрят на мою кровать, на разложенные на ней коробки, каждой из которых отведена особая важная роль. В руке у меня рисунок, показывающий сложный, запутанный план, разработкой которого я занимался все утро. Каждая деталь учтена и взаимосвязана с другими, у каждого участника плана своя задача.

Стелла будет рада.

В коридоре слышится мамин голос, громкий и твердый. У нее своя задача, и она выполняет ее. играет свою роль. Когда мама переходит на этот тон, у меня мурашки бегут

по спине.

— Итак... — Я еще раз окидываю их взглядом. — Мы

должны сделать это вместе.

Смотрю на Хоуп, которая вытирает слезу на щеке.

Джейсон прижимает ее к себе. Я отвожу глаза, смотрю на

Джули, Камилу и Миа, родителей Стеллы.

— Все «за»?

Джули кивает, ее поддерживает хор согласных голосов.

Молчит только Барб. Все выжидающе смотрят на нее. — Ох... Да, черт возьми. Да, — с улыбкой говорит она.

За все время мы с ней впервые пришли к согласию. — Стелла еще долго будет спать? — спрашиваю я. Барб смотрит на часы:

— Несколько часов. — Она оглядывает коробки на

кровати. — У нас куча времени.

Отлично.

Я раздаю коробки, одновременно вводя каждого в курс


дела.

Первыми свой листок и общую коробку получают

Камила и Миа.

— Вы двое работаете с Джейсоном и Хоуп на... Мама заканчивает свой разговор в коридоре и

просовывает голову в палату.

— Готово. Они согласились.

ДА! Я знал, что у нее получится. Качаю головой: — Знаешь, ты кого угодно можешь напугать. Она улыбается в ответ:

— В свое время у меня была хорошая практика. Я раздаю остальные коробки, и все выходят в коридор,

чтобы приготовиться. Моя мама задерживается у порога: — Тебе что-нибудь нужно?

Качаю головой:

— Нет. Я скоро. Сначала нужно еще кое-что сделать. Дверь закрывается, я поворачиваюсь к столу, достаю

пару латексных перчаток и набор цветных карандашей. Я

застрял на том рисунке. Том, где Стелла кружится на

замерзшем пруду за мгновение до того, как я сказал, что

люблю ее. Стараюсь воспроизвести все до мельчайшей

детали. Лунный свет на ее лице. Разметавшиеся волосы.

Выражение радости в каждой черточке лица.

Смотрю на рисунок, и слезы подступают к глазам. Я

смахиваю их тыльной стороной ладони, впервые с полной

уверенностью зная, что поступаю абсолютно правильно. Я снова стою у двери послеоперационной, смотрю, как

поднимается и опускается перевязанная бинтами грудь

Стеллы. Новые легкие работают отлично. Высохшая панда у

нее под рукой, лицо во сне спокойное.

Я люблю ее.

Я постоянно искал что-то. Искал, сидя на крышах всех

больниц мира, что-то такое, что даст мне цель.

И вот теперь я нашел эту цель.

— Она просыпается, — говорит ее отец, заметив, что

Стелла начинает ворочаться.

Ее мать идет ко мне через палату.

— Спасибо тебе, Уилл, — со слезами на глазах говорит

она.

Я киваю, опускаю руку в сумку и достаю завернутый в

бумагу пакет.

— Передадите ей, когда проснется?

Ее мать берет пакет и печально мне улыбается. Я еще раз смотрю на Стеллу — веки ее подрагивают,

глаза вот-вот откроются. Хочу остаться. Хочу стоять у двери,