В паутине иллюзий

Два года назад отметила она широко пятидесятилетие и вдруг стала часто задумываться о старости. Не той, немощной, когда и передвижение по квартире превращается в проблему. О той, когда еще куча желаний, порой даже вгоняющих в краску, а паспорт вопит: «Не по возрасту вам, дамочка! Полтинник разменяли!» И ножки из-под подола юбки не покажешь – стройные, да, но… увы, не те! И лишний раз по ресницам кисточкой с тушью не мазнешь – куда так краситься-то, ей-богу! Не девушка… Вот и превращаешься потихонечку в клушу: туфли что тапки (удобно же!), юбец до полу и кофта пошире – а нечего талию подчеркивать, хоть и тоньше она, чем у иной девушки. Неловкость от редкого комплимента, брошенного случайным мужчиной чаще дежурно или по надобности, отведенный быстро взгляд мужа, когда раздеваешься при нем по привычке, смущение потом, одеяло до подбородка и фраза «Отстань, устала, голова болит…». Все так? Или у кого-то не так?

С Руфиной эту тему Вика не затрагивала, других подруг не было, вот и держала при себе. Внимательно приглядываясь к ровесницам, стала подмечать, ну, точно: тапки, юбки, кофты. Да, еще сумочка, притом кошелка побольше, лучше матерчатая. Образ типичный, безобразный и безрадостный. И она, Вика, уже почти догнала этих клуш! Осталось мужа на диван в кабинет выселить, чтобы… не мешал! Разозлилась как-то, выбросила свое шмотье, закупилась в бутике, туфли на каблуке из коробки достала. На сумочку – ползарплаты, абонемент в СПА, фитнес-хлопья на завтрак. Муж с вахты, она его – в постель. Мишаня растерялся даже от такого натиска. Но не сплоховал. Месяц как медовый пролетел. Но уже опять уезжать ему, а Вика вдруг поняла: ждет не дождется, когда тот в аэропорт уедет. Устала. Долго причину понять не могла, что не так? Что любви нет? Так и не было никогда. Что изменилось? А возраст. По молодости легче было играть в любовь. И приятней.

Проводила мужа, но образ тетки-клуши на себя примерять обратно не спешила. Наоборот, появилась страсть какая-то, Руфиной осуждаемая, – скупала Вика полюбившуюся модную обувку по магазинам. Сама порой над новой привычкой посмеивалась.

Мужа страстью наигранной больше не пугала, встречала ласково, но сдержанно. Однажды поняла – и он не рвется долг супружеский исполнять. Даже обрадовалась: ну и хорошо, так и пора – возраст…

Руфина своим итальянским подарком насмешила – не Мишаню же бельишком удивлять, ей-богу! Засунула подальше, чтоб и не вспоминать. А сегодня вечером, перед сном, неожиданно достала, примерила, смущаясь. В зеркале увидела себя, но и не себя. Вроде бельишко стройнило, подтягивая проблемный жирок на талии и бедрах и подчеркивая округлую грудь. Красотка! Закрыла глаза на миг, присела на край кровати и почти реально почувствовала прикосновение мужской руки к обнаженному плечу. Жесткие пальцы спустились вниз по позвоночнику… Вика ощутила покалывание кожи, мысли теряли ясность, она резко обернулась – никого… Уняв сильно бьющееся сердце, разозлилась. Дернула шнур выключателя торшера, вспыхнул яркий свет, магия растаяла без следа…

«Дура, так свихнуться недолго! – обругала себя мысленно, стягивая бельишко и бросая его обратно в фирменную упаковку. – Чертов Амелин! Жила без него спокойно! Пришел, потоптался рядом и ушел! А я…»

Оказывается, Вика и не знала еще, что любить – это вот так. Капля, миг сопереживания ему, Амелину, и он – родной. Понять, как ему больно, и заболеть самой. Не о себе думать, о нем – как помочь? Мучиться из-за его беды. Гадать, что не так со здоровьем? И от мысли, что это серьезно, а вдруг опасно, холодеет душа. Тот столбик вдоль позвоночника. У кого где душа, а у нее именно там, Вика теперь знает. И думать постоянно, говорить мысленно, спрашивать, самой за него отвечать. И чувствовать его почти физически, сходя с ума от выдуманных прикосновений. Она, Виктория Павловна Соловьева, трезвомыслящий, циничный местами и даже черствый порой человек, теряет себя, стоит ей лишь вспомнить чужого мужчину. И ничего не хочется так, как быть с ним рядом. «Жесть», как говорят подростки, коротко выражая целый букет эмоций. «Влюбилась ты, подруга, по самое некуда!» – сказала бы ей Руфина. «Размечталась, старушка!» – повторяет она себе в минуты просветления воспаленного ума.

Вика легла, выключила свет. Уже проваливаясь в сон, услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Она не испугалась, нет, ключи могли быть только у мужа. Подумав лишь, что рано ему еще возвращаться с вахты, не случилось ли чего, она вылезла из-под теплого одеяла, накинула на голое тело халат, подтянула пояском, сунула ноги в тапочки.

Она никак не могла поймать его взгляд. Он стоял в прихожей у распахнутого гардероба и вынимал один за другим свои теплые свитера. Их было счетом шесть. Укладывая в огромную дорожную сумку парку, зимние ботинки, лыжный костюм, он говорил. Что виноват. Что давно должен был сказать. Что сил дальше врать нет никаких, что… он уходит. От нее, Вики, к другой. Уезжает туда, где зима девять месяцев в году, а в доме тепло, потому что рядом женщина, а не… Тут Вика остановила его жестом руки.

– Остановись, Соловьев! Пока не наговорил лишнего. Все же тридцать лет прожили…

– Да разве ж это жизнь была! – Он с силой дернул «молнию» на сумке, закрывая.

И так у него это вышло… театрально, словно отрепетировано было заранее как финальная сцена, прощальный аккорд, назови как хочешь, что Вика вдруг рассмеялась.

– Спасибо, Мишаня! – Она быстро подошла к нему, привстала на цыпочки и чмокнула в небритую щеку. Отметив мельком, что запах мужа ей… неприятен, резко отстранилась. Получилось обидно.

– Ты чего?! – Муж ошалело смотрел на нее, словно не узнавая.

А Вика вдруг почувствовала легкость. Расправила одним движением плечи – халатик тут же сполз, оголив плечо и грудь. Она бросила взгляд в зеркало – раскрасневшаяся, с улыбкой победительницы, прекрасно сложенная молодая женщина подмигнула ей в ответ. И это тоже была она.

– Соловьев, как ты вовремя подсуетился, даже не представляешь! Ты с возу – мне легче! – Она поправила халат, одной рукой отодвинула мужа и открыла замок. – Лети уже, голубь. Нужен будет официальный развод – звони!

– Дура! – Обозленный мужик с силой захлопнул за собой дверь.

Вика еще с минуту любовалась на себя в зеркало. Она себе нравилась. А может… ну да! Почему же нет? Вот такая! И тогда… Завтра же она позвонит Амелину. Сама. И пусть дальше он думает, что делать с этой… любовью!





Глава 32




Распланировать день нужно было четко, чтобы успеть все. Завтра к девяти он должен явиться в онкоцентр. С вещами.

Амелин прислушался к себе. Ну ничего не болело! Не чувствовал он этой чертовой опухоли, знать не знал, что живет паразитка в его тренированном и, как он считал, здоровом теле. Прямо профессор ничего не сказал, но Амелин сам решил, что опущенные в документы глаза его говорят об одном – попал ты, друг, серьезно. Нестрашно умереть. Страшно умирать долго.

Амелин вспомнил испуганный взгляд Кира и потухший вмиг Нюши, когда вчера он объявил им, что в опеке ему отказали. Кир тут же неровно задышал, но сумел успокоиться сам, без помощи ингалятора – тренировки не прошли даром. Нюша первой задала вопрос о будущем. И тут, сам себе удивляясь, Амелин с воодушевлением и весьма красочно рассказал о лесной школе. Сначала заинтересованно начал прислушиваться Кирилл – до него дошло, что уезжать далеко не придется и с Нюшей его никто не разлучит. Амелин подумал, что внуку эту девочку послал его ангел-хранитель, не иначе. Нюша слушала молча, ничем не выражая своих чувств. Лишь при его осторожном упоминании о Ядвиге как женщине не от мира сего удивленно вскинулась: «Ты серьезно, дед? Вот так, прям ведьма?» Она рассмеялась. А он растерялся. Решил, что, наверное, выглядит в ее глазах старым идиотом, наслушавшимся сказок. Он ждал отказа, но Нюша вдруг заявила, что теперь-то уж, после такого – она выдержала паузу, – поедет в этот дурдом. «Скучно не будет уж точно! – Нюша обняла Кира. – Иди вещи собирай. Я так поняла, завтра уже переезжаем?» Амелин утвердительно кивнул.

Кир, повеселев, выбежал из комнаты, а с лица Нюши тут же сползла улыбка. «А теперь говори правду – у тебя рак?» Она плотно прикрыла за братом дверь. Он что-то ответил невразумительное, но она резко его оборвала: «Слушай, дед. Все будет нормально. Не знаю, почему и как, но будет». Она говорила это, закрыв глаза, а он вдруг поставил их рядом, Нюшу и Ядвигу, и до него разом дошел смысл сказанных директрисой слов, что дар Нюши – забота ведьмы. Выходит, не видя девочку, Анна Сергеевна поставила «диагноз». Стало немного жутковато, но вслед пришла уверенность, что судьба в лице Борина помогла найти правильный выход из положения.

Нюша сама закрыла тему о школе, переключив его внимание на картины Марго – Амелин еще днем отдал ей рулон. Но, видимо, заметив, что не о том он сейчас думает, задала лишь один вопрос, сможет ли взять рисунки с собой. И еще Нюша напомнила ему об одном обещании. А он и забыл. Мария Сергеевна, медсестра роддома. Они собирались навестить ее вместе, Амелин обещал показать больную знакомому онкологу. Как раз профессору, что будет лечить и его.

Сегодня поездку к ней по известному адресу он наметил первым пунктом. Но без девочки, пусть пока спокойно готовится к отъезду.

И с самого утра все пошло не так. Амелин легко нашел дом по адресу: Колхозная, двадцать два, зашел в подъезд и сразу наткнулся на крышку гроба. Поняв, что опоздал, заглянул в открытую настежь дверь. На него удивленно смотрела худая нерусская женщина в темном платье до пят. Амелин растерялся, та никак не могла быть родственницей Марии Сергеевне. С трудом выяснив, что за контора занимается похоронами, он вернулся к машине.

На все формальности, оплату памятника сыну Марии Сергеевны Коротковой ушло не более часа. Оставив свою визитку агенту, он набрал номер Нюши. Предупредив, что будет часа через полтора-два, приступил к выполнению пункта номер два. Риелтор, предложивший ему несколько квартир на выбор, ждал его по первому адресу. Впрочем, Амелин решил, что выбирать ничего не будет – эта квартира в старом городе устраивала его близостью к собственной галерее.

Он не сразу вспомнил, где видел эту женщину с фотографии на комоде в хозяйской спальне. Полноватое лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы она не смотрела в объектив так сурово. И все же Амелин задержал на снимке взгляд, невежливо промолчав в ответ на вопрос риелтора – он его просто не расслышал. А тот поспешил убрать фотографию в нижний ящик комода.

– Как имя хозяйки квартиры?

– София Гамба. Но она проживает в Италии, здесь жила ее мать.

– Руфина Грассо, так? Она умерла совсем недавно. – Амелин тут же вспомнил, где видел именно этот портрет женщины – в холле детского дома.

– Вы знали ее? Да, действительно похороны были два дня назад. София с мужем торопились домой в Италию, поэтому и выдали мне доверенность в тот же день. Вас что-то смущает? Мы можем посмотреть и другие варианты. Но они все сравнительно далеко от центра.

– Нет. Меня все устраивает, готовьте договор. Я перееду сегодня во второй половине дня. – Амелин вышел на балкон. – Место на стоянке за квартирой закреплено?

– Нет. Но двор большой, проблем с парковкой нет. В основном жильцы дома пользуются многоуровневым гаражом. – Риелтор кивнул на офисное здание на соседней улице. – У матери хозяйки автомобиля не было.


– Хорошо, оформляйте. Я подъеду к вам в контору к пяти. Устроит? – Амелин взял протянутую риелтором связку ключей и направился к выходу.





* * *


Нюша с удивлением переступила порог апартаментов – так назвала директор школы Анна Сергеевна Герасимова их с Киром будущее место проживания – и застыла на месте. Кир же, гонимый любопытством, слегка подтолкнул сестру в спину, чтобы не загораживала дверной проем.

– Ну, Нюш, что топчешься как неродная? Комнату выбирай, тут две!

– Мне без разницы, Кир…

– Иди тогда туда. Там большое зеркало. Мне оно зачем? – резонно заметил он, забрасывая рюкзак в дверь комнаты площадью поменьше.

Нюша подумала о том, что так и не попрощалась с Машкой. Да и другими одноклассниками тоже. И с Ваней. А теперь вообще неизвестно, сколько времени им с Киром здесь жить. Конечно, здесь не тюрьма, но и не убежишь в город: можно пешочком до трассы, только этот пеший поход может растянуться и на час, на машине ехали долго, она заметила.

– Нюша, захочешь съездить в город встретиться с друзьями, скажи мне, Гордей Иванович отвезет.

– Я теперь везде с охраной должна буду передвигаться? – Нюша смутилась оттого, что вопрос прозвучал как-то по-хамски.

– В целях твоей же безопасности. Теперь мы отвечаем за тебя и Кирилла. – Голос директрисы звучал мягко и укоризненно.

– Простите. Я поняла. А телефонами можно пользоваться?

– Конечно. Но только лишь в этом здании. На занятия в основной корпус вы будете ходить без них. Прости, но там девочки, обучение и режим проживания которых отличаются от ваших.

– Наслышана…

– Не делай поспешных выводов, хорошо? Мы еще не раз с тобой встретимся, я отвечу на любые вопросы, а сейчас устраивайтесь. Сегодня у вас свободный день. В доме сейчас живут двенадцать детей, но твоих ровесников нет. А вот Кирилл, возможно, подружится с Максимом. Он, как и твой брат, увлекается математикой и программированием.

Она вышла, а Нюша еще некоторое время сидела на кровати в задумчивости. Как-то неловко было от своего поведения – Анна Сергеевна ей нравилась. Очень. Дважды Нюша подумала, что та читает ее мысли, так в тему были ее ответы на не высказанные вслух Нюшей вопросы. И еще Нюша с нетерпением ждала встречи с загадочной Ядвигой. Можно сказать, из-за нее она здесь. Первое, о чем она ее попросит, – помочь разобраться с картинами Марго. Ну, и хочется узнать, что такого важного та имела в виду, наказав учить астрономию и математику. Особенной тяги ни к формулам, ни к звездам Нюша не испытывала.

Она решила позвонить Машке после трех, когда та гарантированно будет не в школе. А значит, рядом не будет Вани. С той самой встречи в его присутствии ей стало совсем неуютно. И кто просил его признаваться в каких-то там чувствах? Какая любовь в их возрасте? Чушь все это!

– Нюш, я с пацаном клевым познакомился! – Кир, как делал и дома, постучал в дверь и тут же, приоткрыв ее, просунул голову в щель. – Можно зайти-то?

– Уже вошел самой умной своей частью…

– Шутишь? Хорошо! – Он удовлетворенно кивнул и распахнул дверь шире. – Не нравится тебе здесь, да?

– С чего так решил?

– Так ты взрослая! Тут мальки одни, первоклашки и детсадовские. Ну, Макс, как я, в пятом. У него отец в коме, а мама умерла. Жалко его.

– Себя не жалко?

– Не-а… у меня ты есть, дед Саня. А у него – никого!

– Я тоже не очень взрослая, усыновить тебя не могу. – Нюша улыбнулась.

– И деду не разрешили. Не знаешь, что с ним? Мне не сказал!

– Рак. Все нормально будет, не переживай. Вылечится.

– Ну, это неизвестно. А… забыл! Нас обедать пригласили, пойдем? Я проголодался! Столовая здесь же, на первом этаже. Я заглянул – красиво, скатерти на столах.

– Хорошо, если еще и вкусно готовят. – Есть действительно хотелось.

Спускаясь по лестнице, Нюша вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернуться резко не получилось, зацепилась ногой за ногу и рухнула бы на ступени, если б ее не подхватил идущий за ней Кир.

– Нюш, ты че? Под ноги смотреть не пробовала? А если бы чего сломала! – Он отпустил ее локоть.

– Спасибо. Ты иди, я сейчас. – Нюша остановилась, перевела дух.

– Здравствуй, Нюша. – Голос женщины завораживал.

Нюша осторожно обернулась… Она ее узнала сразу! Женщина из беспокойных ее снов. Или грез наяву? Та, что говорила ей о том, что еще не произошло, но будет. Предупреждала, одергивала, подсказывала. Она выглядела именно как и во снах – с толстой косой и в свободном длинном платье. И смотрела на Нюшу всегда без улыбки.

– Вот мы и встретились. Мое имя – Ядвига. В этой школе я штатная ведьма. – И она открыто улыбнулась.

Нюша вздохнула. Ощущение, что она попала в сумасшедший дом, вернулось вновь.