V-Wars. Вампирские войны

– Мануэль, escuchame, – произнес он по-испански, – послушай меня.

– Нет, – ответил Мануэль, – nada. Они мне ничего не сказали. Уокер говорил, что утром в почтовом ящике будет новый конверт, они его заберут, он купит ей «Орчату» и обручальное кольцо.

Третий по счету пыльный городок. Конверт с деньгами от правительства. Гастроном.

– Давно они уехали?

– Не знаю, – ответил Мануэль.

Что такое время для девятилетнего ребенка?

– Ты мне очень помог, – похвалил Томпсон. – Я горжусь тобой. Теперь ложись спать, а я сам обо всем позабочусь.

– Не хочу. Я хочу с тобой.

– Мне придется спешить.

– Я шустрый, – настаивал Мануэль.

– Тебе надо остаться здесь, – ответил Томпсон.

Мануэль уселся на пол в коридоре и заревел. Томпсон положил флэшку и диск с записью, скопированной с ноутбука отца Патрика, чтобы Бобби мог просмотреть запись не одним способом, так другим. Потом оставил записку: «Бобби, я с этим разберусь. Томпсон». И отправился в путь.





– 14 –




Томпсон не знал, насколько Уокер с Пигалицей его опережают, так что мчал во весь опор с такой скоростью, до какой еще никогда не разгонялся.

Неужели Уокер и вправду решил на ней жениться?

А может, устранить лишних свидетелей его козней против Бобби?

Томпсон был прав. Уокер морочил Бобби голову, чтобы сбить его с толку, только по другой причине. Когда кругом мерещатся вампиры, вряд ли заметишь того, кто завтракает с тобой за одним столом. А если даже скажешь, что заметил, никто не поверит.

Томпсон мчался, что есть мочи. Может, кто-нибудь другой и позволил бы им уйти. Какого черта, Бобби был прав. Вампиры прут через границу. Они уже повсюду. Ну и пускай Уокер валит куда хочет.

Только Пигалице всего шестнадцать.

Он ехал всю ночь. Однажды на дороге мелькнули три тени, – звери, беженцы? – но он промчался мимо, не отвлекаясь от своей цели, в раздумьях, успеет ли застать Пигалицу живой, когда до них доберется.

Третий пыльный городок от Сонрисы еще дремал. Томпсон остановился через дорогу от почты и стал ждать. Небо на востоке просветлело и порозовело, и Томпсону вспомнился прежний мир, до того, как тающие ледники дали толчок этой напасти. Тогдашний мир был жестоким и нездоровым, но Томпсон утешался тем, что видит лишь его изнанку, практически параллельное измерение, отдельное от того, где живет большинство людей. Но этот новый мир был полностью охвачен войной. «Вампирской войной», для которой границ не существовало.

Солнце взошло, но никаких следов Уокера и Пигалицы не было видно.

Томпсон засомневался, уж не подсунул ли Уокер утку через Мануэля, а сам решил податься совсем в другую сторону.

Томпсон покинул этот городок и направился в следующий. А потом покатил дальше по шоссе вслед за вечно убегающим дрожащим миражом. А вокруг было бескрайнее пустое пространство до самого горизонта, и ничего кроме него. Солнце палило нещадно, и он вспомнил «болотного человека». Приуныв, Томпсон прищурился и поднял глаза на яркое солнце пустыни.

И тут он увидел грифов. Они медленно кружили очень высоко, едва заметные в ярко-голубом небе, в восходящих теплых потоках воздуха, а потом спикировали вниз, как будто по крутой лестнице.

Томпсон поехал в том направлении, пытаясь не упускать их из виду, прикидывая, далеко ли до них на самом деле. И вдруг поймал себя на мысли о том, сколько же миль он отмахал по этой пустыне на службе родине, борясь со стремительным распространением запрещенных веществ. Сейчас ситуация совсем вышла из-под контроля.

Грифы исчезли, и он тихо выругался. Потом в безоблачной синеве показались другие, словно среди них прошел слух, что там есть чем поживиться.

Томпсон поддал газу, не съезжая с шоссе, и вскоре справа на песке заметил два темных силуэта – шевелящийся и неподвижный. Томпсон прибавил ходу, так что мотор заревел. Перед Томпсоном открылась вся картина. На этот раз не «Пьета», а «Ночной кошмар» Фюзели – инкуб, сидящий на груди неподвижной женщины, и накренившийся мотоцикл вместо лошади на заднем плане. Уокер рыдал, кривя вымазанные кровью Пигалицы губы. Стервятники топтались неподалеку, дожидаясь своей очереди. Остатки сладки.

– Томпсон! – закричал Уокер.

Глаза на загорелом лице горели, как тлеющие угли. Из разодранной штанины джинсов торчал белый обломок бедренной кости. Должно быть, это было чертовски больно.

– Нас занесло, и мы вылетели с дороги. Я ногу сломал нахрен. Анхела упала с мотоцикла. Я делаю ей искусственное дыхание. Господи, вызови скорую!

Пигалице не было больно. Она была мертва, Зрачки расширены, как у Мендеса.

– Уокер, – сказал Томпсон, – ты понимаешь, почему я здесь.

– Я взял деньги из комнаты Бобби, – признался Уокер, поглаживая Пигалицу по голове и плача. С его подбородка капала кровь.


– Ты прекрасно знаешь, что деньги тут не при чем, я был в церкви, – сказал Томпсон.

Уокер застонал, проронил еще несколько слезинок, и сказал:

– Я только потом заметил камеру.

– Ага, по записи я так и понял, – подтвердил Томпсон.

Он следил за телодвижениями Уокера. Уокер пытался придумать как спасти свою шкуру и тяжко горевал из-за Пигалицы.

Как мило.

– Тут у меня осталась пара кусков. Можешь забрать, только отпусти меня. Я… больше такого не повторится.

«Пара тысяч баксов? Должно быть гораздо больше».

– Я думал, ты ее любишь, – сказал Томпсон.

Уокер всхлипнул.

– Любил. Просто… понимаешь, мы оказались посреди пустыни, она умирала, а такой смерти врагу не пожелаешь. А еще… у меня так в горле пересохло.

– Небось, и перекусить был не прочь? – съязвил Томпсон. – Ну как, успел поживиться?

– Нет, ее я тронуть не смог, – покачал головой Уокер.

– Если тебе от этого будет легче, – сказал Томпсон. – Мне не только камера подсказала, я уже знал про кофейные коктейли. Знал, что вы с Анхелой что-то затеваете.

Уокер заревел:

– Ей хотелось отомстить за родителей. Мне это было на руку. Я боялся, что кто-нибудь пронюхает. Думал на тебя. Ты такой тихоня. Но у них уже крыша поехала. Бобби совсем рехнулся.

Уокер посмотрел на Пигалицу и заскулил как побитая собачонка.

– Он сумасшедший. Остальные просто шестерки. – Он вытер слезы и посмотрел на пальцы. – Господи, да на мне кровь.

– Да, – сказал Томпсон. Потом добавил: – А раньше ты не замечал.

Томпсон уже давно жил на голодном пайке, сдерживался, чтобы не вызывать лишних подозрений, но при виде такого количества крови вдруг почувствовал, как вытягиваются клыки и угольками загораются глаза.

Уокер закричал и, упираясь руками в грудь Пигалицы, попытался отползти прочь.

– Ты чертов вампир! – визжал он. – Как я!

– Такой же, как ты, – подтвердил Томпсон.

Уокер снова завопил. Томпсон подошел ближе.

– Тоже пью и ем, – пояснил он. – Питаюсь их мясом. Все, кого Бобби завалил в пустыне, теперь мои заначки. А тебе, вишь, свежатину подавай.

– Я все брату расскажу! Расскажу нахрен! – орал Уокер. А потом вроде передумал. – Нет, Томпсон, клянусь, не расскажу. Нет, – пробормотал он.

– Не расскажешь, – подтвердил Томпсон.

Уокер в ужасе уставился на него. Он снова залился слезами, и Томпсон дал ему выплакаться. Он скулил еще тоньше Мануэля. Вспомнились все эти импровизированные похороны, какие он устраивал. Его ужас от жестокости Бобби.

– Мы можем объединиться, – предложил Уокер. – Уехать вместе.

Томпсон покачал головой. Он понимал, что Уокером придется пожертвовать. Показать Бобби вампира, что завтракал с ним за одним столом, чтобы он не заметил того, что следует за ним по пустыне. С какой же целью он за ним следует?

Уокер все никак не унимался. Потом перевел взгляд с Томпсона на Пигалицу.

– Я правда ее любил, – сказал он. – Я не хотел ее убивать.

– Знаю, – ответил Томпсон, хотя не был уверен.





– 15 –