V-Wars. Вампирские войны

– Только для тебя, малыш. Но ты сама хотела, чтобы они ожили, и облегчила мне задачу.

Он поскреб ногтем передний зуб.

– Ты звонила Костину?

– Вопрос провокационный. Ты же с самого возвращения ни на шаг от меня не отходил, когда бы я успела?

Он указал на нее своим бокалом.

– Такой ответ о многом говорит. Я помню четыре месяца назад слезные прощания, внучку, которая не разрешила мне провожать ее в аэропорту, потому что не хотела плакать передо мной и Костином.

– Она все еще здесь, – ответила Руксана, зная, как тонко он чувствует ее настроение.

Всю ее жизнь он безошибочно угадывал, когда она расстроена, когда что-нибудь утаивает, несмотря на все ее уловки.

Наконец он решил сменить тему:

– Иди-ка умойся да поужинаем. Все готово.

Когда они приступили к ужину, он как ни в чем не бывало снова завел прежний разговор.

– Она все еще здесь, да, но с ней что-то случилось. Такое, из-за чего она избегает Костина, хотя прекрасно знает, как он скучает и переживает, что будет при встрече.

Она немного поела, чихая от перченых колбасок – дед не жалел специй. Наконец ответила:

– Был там один тип.

Децебал кивнул.

– Конечно. Ну, раз «был», выходит, оказался не лучше твоего ненаглядного музыканта. И что теперь, стыдно?

– Он ученый. Такой красавчик. Закоренелый эгоист. А я просто дура.

Потом Руксана описала все, включая последние дни в компании Венсана.

– Лично я бы его прикончил. Веревку бы перерезал, – сказал Децебал, когда она закончила рассказ. – И вообще, нечего таких жалеть. А ты анализы сдавала? Все нормально?

Руксана покачала головой.

– Нет, какие анализы? По какому поводу? Сейчас проводят анализы этого вещества. На той глубине, где мы бурили, оно, наверное, бродило тысячи лет. Замерзшая мертвая слизь, которую мы разогрели буром. Глупо, конечно. Но со мной все в порядке, правда.

– Убил бы, все равно, – сказал дед.

– Я тоже.

Он засмеялся.

– Но он преподал тебе хороший урок. Не поддаваться соблазнам одиночества и легкомысленным красавцам.

– Да, – согласилась она. – Тут ты прав.

– В таком случае… – он окунул два пальца в бокал с водой и брызнул на нее, – я отпускаю тебе все грехи. Ты учишься на своих ошибках, дитя мое. Ступай с миром и больше не греши.

– Дедушка, – засмеялась она.

– Faţă drăguţă, – ответил он, поддразнивая. Он называл ее «красоткой», когда хотел ей польстить, притворно намекая на дурость. – Иди звони Костину, пока я принесу десерт.





– 6 –




Она не позвонила Костину. Убедила себя в том, что слишком устала. А деду соврала, что отправила Костину на мобильник сообщение. После десерта она отправилась спать. Она очень любила козунак, но, нырнув под одеяло, не могла даже вспомнить его вкуса, перестала его различать от изнеможения. Всю ночь она спала урывками, но перелеты и аэропорты тут были не при чем. Она наконец лежала в собственной постели, так что сам бог велел уснуть без задних ног.

Сны в памяти не сохранились, только чувство балансирования на грани пробуждения, словно ее затянуло под слой багрового льда, смутные очертания каких-то людей рядом. Она точно помнила, как очнулась от испуга среди ночи, ей показалось, что кто-то сидит возле кровати, но там никого не оказалось. Наверное, она снова заснула. Странный сон, словно галлюцинации.

Проснулась она на рассвете, вся разбитая, будто всю ночь не сомкнула глаз, силясь ухватить улетучивающиеся обрывки воспоминаний о чем-то невероятном.

С кухни слышалась тихая возня – дед, конечно. Потом щелчок замка возвестил о его уходе. Воцарилась тишина, и только теперь она заснула по-настоящему и проспала глубоким сном еще несколько часов.


Проснулась Руксана лежа поверх скомканного одеяла, но совсем не замерзла, хотя, видимо, ночью вставала, чтобы приоткрыть окно.

Фланелевая рубашка на ней задралась до бедер, и она ее одернула. Из окна тянуло холодом. Руксана встала и закрыла окно.

В кухне было чисто. Кажется, дед ушел в университет, даже не сварив себе кофе, боясь, что запахи ее разбудят. Она посидела минутку, беспокоясь о нем, вспоминая, как он шаркает ногами, как старик. Раньше он был выносливым. Почему он так постарел за эти четыре месяца?

Она отрезала себе козунака, и тут же умяла приличный кусок, пока закипал чайник. Вчерашний гораздо вкуснее, правду люди говорят.

Дед оставил для нее газету. Середину первой страницы заполнила фотография огромной оранжевой луны. Заголовок над ней гласил: «Сегодня суперлуние!» Руксана пробежала глазами статью. Луна была почти в перигее и, если небо будет чистым, она будет такой же огромной, как на фото. Интересно, смогут ли они увидеть ее с балкончика?

Костину все равно звонить придется, и надо что-нибудь придумать. Может, сказаться больной, и им сейчас лучше не видеться. Но все это только продлит…

В дверь позвонили.

С кружкой в руке, в ночной рубашке и босиком она прошла через всю квартиру к входной двери и, поднявшись на носках, заглянула в глазок. На нее смотрел огромный глаз. Потом он отодвинулся. У Костина были такие густые ресницы, что иногда казалось, что он их красит. Черные волосы растрепались от ветра. Один вихор сзади стоял дыбом.

Она уставилась на него, размышляя, не притвориться ли, что никого нет дома, мысленно оправдываясь, мол, так нечестно, что она не готова, не знает, что хочет сказать, что надо сказать и проклинала Венсана за то, что тот испортил ей жизнь. Но тут Костин расплылся в своей дурацкой улыбке, как слабоумный, словно знал, что она наблюдает за ним по ту сторону двери, и ее пронзило желание, словно жар от рюмки водки.

Она открыла замок и распахнула дверь.

На Костине был длинный зелено-лиловый шарф поверх слишком легкой для нынешних холодов куртки, но он, казалось, ничего не замечал. Жестом фокусника он вытащил из-за спины букет в зеленой обертке и протянул ей.

– Добро пожаловать домой, странница, – сказал он и, шагнув вперед, чмокнул ее в дверях.

Руксана почувствовала вкус кофе, который он пил по дороге, наверное, в троллейбусе. От него пахло свежестью с мятным ароматом мыла, цитрусового шампуня, но самое главное – это его запах, такой знакомый и в то же время новый.

Собственное тело отреагировало с невиданным доселе нетерпением. Она потянула за букет, втаскивая Костина внутрь, вырвала у него из рук и куда-то забросила.

Руксана потащила Костина через кухню, мимо стола со сладким пирогом. Чай она, наверное, где-то оставила. Так она и пятилась всю дорогу до спальни, сверля его взглядом, расстегивая ремень и молнию. Он был уже готов.

Потом крутнулась на месте, развернула его спиной к кровати, стянула брюки и толкнула в грудь. Он упал поверх одеяла и торопливо засучил ногами, скидывая туфли и пытаясь выпростать хоть одну ногу из штанины.

Сгорая от нетерпения, она стянула ночнушку через голову и отшвырнула прочь. Потом оседлала его, схватила за член и вогнала в себя, с удивлением отметив, как обильно взмокла. Взглянула на влажную ладонь, протянула Костину, и тот ее лизнул. «Как собака», – мелькнула мысль, и от этого образа вдруг накатила волна оргазма. Пораженная такой неожиданностью, она со стоном обмякла на нем. Без помощи пальцев или языка достичь оргазма ей еще не удавалось.

Немного утолив страсть, она продолжала скакать на нем верхом. Потом наклонилась поцеловать. Костин коснулся ладонями ее сосков, и ее словно пронзило током. С каких это пор грудь стала такой чувствительной? Содрогаясь всем телом, она раскачивалась и ворочала тазом, изо всех сил прижимаясь к нему, и уже через несколько минут ноги ему свело судорогой, он тяжело задышал, запрокинул голову и кончил. Она еще продолжала двигаться, чувствуя извержение. Потом обхватила ладонью лобок, быстро заработала кончиком среднего пальца, и наконец с содроганием и глухим стоном облегчения рухнула ему на грудь, зарывшись носом в его шарф и переваривая все эти запахи: свежего воздуха, угля, автомобильных выхлопов, и его. Неужели бывает такой секс?

Через минуту он поднял руки и обнял ее.

– Я тоже рад встрече, – шепнул он ей на ухо.

Наконец она приподнялась на локтях, чувствуя, как он выскальзывает из нее, и с улыбкой заглянула ему в глаза.

– Четыре месяца – слишком долгий срок, – сказала она.

Он хрипло хохотнул. Эти слова он ей сказал в аэропорту перед отлетом в Антарктиду.

– Да, – ответил он, – Четыре месяца. Я даже раздеться не успел. А ты, ясное дело, смухлевала, тебе-то снимать почти нечего. Может, начнем сначала?

Он поднял глаза.

– Твои волосы… кто-нибудь их в шутку покрасил, или ты себе чубчик отморозила?

Она попыталась рассмотреть собственные волосы.

– О чем ты говоришь?

– Вот.

Он потянулся рукой и подцепил прядь.

Все еще думая, что он шутит, она встала и прошла в ванную, не обращая внимания на холодок, струящийся по ногам.

В зеркале она разглядела среди коротких рыжевато-каштановых волос седую прядку, похожую на кроличью лапку. Руксана зачесала, потянула ее. Седая от самых корней. Она пыталась вспомнить, была ли прядь вчера вечером, но не смогла.

Она увидела в зеркале хмурые глаза, озабоченность и опустила веки, прежде чем отвернуться. Вернувшись в комнату, она легла рядом с ним на живот, словно хотела забраться под одеяло.

– Слушай, может, что-нибудь случилось, может полет был страшный? – спросил он. – Я слышал, люди седели от страха.

Она знала, что дело не в этом. Это произошло ночью. Через минуту она посмотрела на Костина.

– Во всем виноват ты. Это из-за секса. Вчера, когда я ложилась спать, у меня не было ни единого седого волоска.

– Из-за секса со мной, – повторил он, будто сомневаясь, что способен вызвать такую перемену.