Венец безбрачия белого кролика

– Не всегда, – «успокоил» меня энтомолог-любитель, – порой человек и не подозревает, что сухая ветка на дереве в реальности опаснейшая особь, которая только прикинулась неживой природой. «Убийцы» встречаются среди всех насекомых, природа создала ядовитых мух, бабочек, жуков, ос, пчел… Но комар Годион лидер. Перевозят их…

Семен открыл маленькую дверцу в стене, перед моими глазами появились полки, уставленные никелированными штуками, похожими на термосы. Обожатель насекомых взял один сосуд и отвернул крышку.

– В похожем я держу в машине кофе, – пробормотал я.

– Похож на термос, – согласился Глаголев, – вон в тех коробках наверху, губки, пропитанные питательным составом. Стенки у сосуда двойные. Между внешней и внутренней пустое пространство, оно заполнено особым материалом. Ваш напиток небось быстро остывает?

– Намного раньше, чем мне хочется, – ответил я, – перепробовал массу моделей, ни одна не способна долго держать температуру.

Семен Сергеевич показал пальцем вовнутрь открытой им емкости.

– Человек облачается в спецкостюм, особым сачком ловит комаров, помещает их в термос, завинчивает крышку, и все. В темноте, тепле, с питательной губкой комары комфортно себя чувствуют.

Глаголев протянул мне блестящий предмет.

– Примите в подарок.

– Спасибо, лучше не надо, – отказался я.

– Не волнуйтесь, он совершенно новый, – начал успокаивать меня владелец музея, – тот, в котором катались комары, я выкинул. Дважды емкость не используют. А вот напитки можно в нем долго перевозить, годами. Поверьте, ваш кофе теперь останется горячим в течение двух дней. Берите, это подарок от чистого сердца.

– Кофеек лучше в ресторане пить, – отнекивался я, – а у вас из-за меня «карет» для Годионов не хватит.

– В них не только комаров перевозят, – пустился в объяснения хозяин, – но и других особей. Большинство насекомых имеет короткий срок жизни, вовсе не все размножаются в неволе. Есть такие упрямцы! Никак их не заставишь. Пойдемте ужинать.

Мирно беседуя, мы вошли в особняк.

– Неужели у насекомых есть характер? – удивился я, усаживаясь за стол.

– Конечно, – кивнул Семен, – человек – наглое существо. Он сам себе присвоил звание – царь природы. С какой стати? Любая мало-мальски ядовитая змея или паук легко убьют «государя». Кстати, пауки очень интересны. У меня есть «Венец безбрачия белого кролика».

– Кто? – изумился я.

– Паук, чей укус убьет человека почти мгновенно, – пояснил хозяин, – очень редкий. На удивление есть лишь одно животное, которое способно оправиться от его яда. Это африканский белый кролик. Но он лишается способности производить потомство, поэтому аборигены и прозвали этого паука «Венец безбрачия белого кролика». Как вы понимаете, это не научное название, народное творчество. Так что человек на самом деле очень слаб. И слушаться его природа не очень хочет. Гром гремит не по нашей воле, дождь-снег-ветер-жара-холод-болезни… Мы способны этим управлять? Увы, нет!

– И хорошо, что так, – отозвался я, – представьте на секунду, что люди могут менять климат силой своей мысли. Катастрофа!

– Да уж, – согласился Глаголев, – мы бы никогда не договорились о том, что всем сегодня надо: солнце или дождь. Вымереть можем быстро. И отлично, что даже комары нам не подчиняются, и черви, и мухи.

Разговаривая о том, о сем, мы вкусно поужинали. Коньяк меня порадовал, от сигары я отказался. Потом мы отправились в библиотеку Глаголева, где, к моему большому удивлению, оказалась прекрасная подборка беллетристики и собрание научной литературы.

– У вас здесь есть «Египетская книга мертвых», – не удержался я от возгласа.

– Еще и «Тибетская», – уточнил Глаголев. – С подросткового возраста я испытывал интерес к психологической танатологии. Вы, наверное, прогуглили меня, знаете, что я собственник сети агентств, которые проводят похороны. С четырнадцати лет знал, кем стану.

– Немного странно для подростка выбрать такую профессию, – сказал я и мигом спохватился: – Поймите меня правильно, я имею в виду, что дети не задумываются о смерти.

Семен Сергеевич сел в кресло.

– Иван Павлович, в нашем обществе профессии делятся на стыдные и почетные. Врач, учитель, писатель – это прекрасно. А вот мусорщик, поломойка – фу. А уж могильщик – он вообще не рукопожатный, пьяный мужик с лопатой, который только и ждет, что ему родные покойного на очередную бутылку бабок дадут. Не скрою, есть и такие. Но что случится, если мусор не станут убирать, полы прекратят мыть, и куда деть тело покойного? Кто-то должен выполнять и эту работу, причем стараться делать ее хорошо, честно. На мой взгляд, женщина с ведром и тряпкой для общества полезнее человека, который сочиняет стихи: «Моя любовь горит, кровь кипит, люблю тебя, вот такой я». Рифмоплет выпустил за свой счет один никому не нужный сборник, который тихо сгнил на складе, теперь он с гордо поднятой головой говорит: «Я поэт», и все его уважают. А мужчину, который кучу его нераспроданных томов на свалку отвез, люди считают отбросом общества. Почему так? Поэт загадил склад своими никому непотребными виршами, мусорщик очистил его. Кто в этом случае более человечеству полезен? Я уже говорил, что пошел по стопам, увы, рано умерших родителей. С опекуном мне повезло, меня взял в свою семью дядя, профессор-египтолог, обладатель уникальной библиотеки. Он жил на даче в Подмосковье, я у него среди книжных полок пропадал. Читал все, потом бежал к Андрею Викторовичу за разъяснениями, а тот, истинный педагог, не жалел на племянника времени, беседовал со мной как со студентом. Я поступил на исторический факультет, окончил его. Потом дядя скончался, тетя продала трехэтажную дачу, купила квартиру в Москве и переехала. Меня она не любила, считала, что муж слишком много времени тратит на чужого ребенка. И нелюбовь плавно перетекла в ненависть, когда вскрыли завещание и выяснилось, что профессор оставил мне внушительную сумму, да еще как приложение к ней – письмо с объяснениями. Я его прочитал и узнал: тетка злилась, что муж приобретает литературу, а у нее шубы нет. Когда супруг в очередной раз принес какое-то издание, она кинула его в печь. Я не помню, чтобы Андрей Викторович когда-либо скандалил с женой. А вот у Зои Павловны был базарный характер, чуть что, она принималась орать, топать ногами, швыряться предметами… Я с тех пор не перевариваю истеричных особ. И поражался терпению дяди. Но видно, Зоя Павловна сумела профессора разозлить, поэтому деньги достались мне, а дача – супруге. На волне гнева вдова начала сбрасывать книги покойного на пол, часть она порвала, потом устала, легла спать, пообещав: «Завтра найму мужиков, они все это дерьмо на улицу отволокут и сожгут». Я, здорово напуганный ее варварским планом, всю ночь таскал тома и прятал их в избе у приятельницы. Перетащил все! Утром Зоя увидела, что полки пусты. Что тут началось! С тех пор мы не общаемся. Слава Богу, моя жена – другой человек. Она боится насекомых, для нее зайти в музей – это подвиг. Но Арти проявляет интерес к моему увлечению.

Семен Сергеевич показал на стеллаж у окна.

– Библиотека слева в основном заполнена книгами дяди. А справа то, что я сам купил, литература по энтомологии. Арти ее несколько лет назад начала читать, прилежно тут сидела довольно долго. Потом призналась, что ничего запомнить не может, путается в латинских названиях, вздрагивает при виде картинок, фото. Но! Она непременно победит страх, потому что хочет помогать мне в моих увлечениях.

– У вас замечательная жена! – воскликнул я.

– Да. Мне на редкость повезло, – согласился Семен. – И вот что интересно! Мы знакомы с детства. Арти проводила в Полоскине лето.





Глава 36




Я едва не вскочил на ноги, но сумел усидеть в кресле, а вот с языком не справился, переспросил помимо воли:

– Полоскино?

– Это деревня в Подмосковье, – уточнил хозяин, который расценил мой возглас как обычный вопрос, – там была дача дяди. Арти приезжала на лето к родственникам. Я старше супруги, но во время каникул на природе возраст особого значения не имеет. У нас сложилась разношерстная компания. Я был самый старший, остальные в моем понимании мелюзга. Ну вы понимаете, если ты ходишь в восьмой класс, то ученики из шестого кажутся малышами.


Семен засмеялся.

– Замечательное было время. В первой половине дня деревенские жители заставляли детей на огородах работать, сорняки полоть, жука колорадского с картофельной ботвы собирать. После обеда местные жители заваливались спать, и наступало наше время. Сейчас дети в основном у компьютеров глаза портят, а мы! Лес, речка, прятки, лапта, прыгалки, классики, чердаки, поиски сокровищ в заброшенном доме, походы ночью на кладбище… В конце августа компания распадалась, москвичи уезжали, я усаживался в библиотеке. Совсем недавно мне в голову мысль пришла: все это промысел Божий. Останься мои родители живы, не сбей их на перекрестке грузовик, я бы никогда не стал жить у дяди, не увидел его библиотеку, не попал бы в Полоскино, не познакомился с Арти, не получил бы прекрасную жену. А ведь мы с Арти надолго потеряли друг друга. Она перестала ездить в Полоскино в год окончания школы. Я, спустя время, женился на Екатерине. Наступил на те же грабли, что и мой дядя Андрей Викторович. Катя показалась мне тихой, любящей. Но спустя некоторое время после свадьбы у нее начались истерики, скандалы. Я в то время поднимал бизнес, мотался по городам и весям, честно говоря, мало внимания супруге уделял. Ей это не нравилось и возмущало, что все деньги я вкладываю в дело, а у нее шубы нет. Ох уж эти меха! Не один брак они сгубили. У меня тоже накопились претензии, я начал подумывать о разводе, но останавливал финансовый вопрос. Придется делить все пополам. А бизнес только-только встал на слабые ножки, покачивался, его легко было убить. Решил подождать, пока окрепну. Но радости в моей жизни стало мало, домой возвращаться не хотелось. Что там меня ждет? Упреки, скандалы, плач… Детей у нас не получилось, и слава Богу. Я думал, что хорошая семья – это не мое, успокаивал себя: все так живут, кое-как терпят друг друга. А потом совершенно случайно, не поверите, в книжном магазине произошла встреча. Я стоял у полок, рассматривая книги, сделал шаг и толкнул кого-то спиной, обернулся – женщина. Она тоже повернулась. Смотрим друг на друга. Глаза у нее! Невероятные! И почему-то знакомые. Веснушки на лице разбросаны так, словно бабочка села. Когда я пятнышки заметил, сразу вспомнил, где их раньше видел, воскликнул:

– Арти!

Она ответила:

– Сеня!

Мы обрадовались неожиданному свиданию, пошли в кафе и проговорили весь вечер. Я проводил ее до дома, Арти пригласила меня в гости, она снимала крохотную квартирку. В общем, от нее я не ушел в тот вечер.

Глаголев сложил руки на груди.

– Довольно долго мы с Арти состояли в незаконной связи. Она ни разу от меня не потребовала: «Выбирай, или я, или Екатерина». Как-то раз я решил объяснить ей суть дела, заговорил о том, что мой бизнес пока не окреп. Она меня остановила:

– Сеня! Не надо. Развод сейчас тебе не выгоден, ты потеряешь средства, угробишь то, что создал. Просто потерпи.

О себе она ни слова не сказала. Ну и потом…

Семен Сергеевич взял фужер с коньяком.

– Екатерина считала себя великой актрисой. Неудачливой. На самом деле она исполняла в никому не известном театре скромные роли, мечтала о славе. Одним из ее постоянных упреков мне был: я не желаю финансировать какой-нибудь сериал, где Катя станет главной героиней. Но я не мог себе позволить подобную трату. Да и не хотел, видел, что супруга не особенно талантлива, жеманна на сцене, переигрывает, не живет на подмостках, а изображает из себя не пойми кого. Да и не поступить ей никогда в театральный вуз. Но мать Екатерины служила у ректора в помощницах. На редкость красивая была женщина, а начальник – мужчина. Ясно?

Я кивнул. Глаголев продолжал:

– И вдруг! Супруге позвонили со студии, сообщили, что ее фото в картотеке понравилось режиссеру, ей предлагают главную роль в большом проекте на несколько лет. Если ее заинтересовало предложение, то она должна прилететь в город, где должны вестись съемки. На пробы. Это чистая формальность, ее надо соблюсти, так как кино – российская реплика такого же зарубежного фильма. Иностранцы требуют пробы. Но наш постановщик уверен: Екатерина – единственная идеальная актриса на всю ленту. Если она согласна, ей пришлют билет на самолет. Ясное дело, жена кинулась собирать вещи. Почти весь гардероб в чемоданы запихнула. Никак не могла решить, во что ей нарядиться. Я увидел ее багаж и сказал:

– Не бери много, летишь ненадолго.

Она на меня с воплем налетела:

– Не лезь не в свое дело. Я звезда. У меня главная роль. А ты никто! Могильщик! Стыд сплошной!

Семен вздохнул.

– Мне не по себе стало. Вот тогда я впервые подумал: может, развестись? Бизнес, конечно, пошатнется, но ничего, я вылезу. Зачем со стервой живу? Ее только на пробы зовут, а она уже нос задрала. Повез ее в аэропорт, вот уж наслушался. Екатерина всю дорогу приятельниц обзванивала, каждой сообщала, что она теперь номер один в мировом кинематографе, врала: «Ой, журналисты мой номер откуда-то узнали! Звонят постоянно». Зарегистрировавшись на рейс, она объявила:

– У меня новая жизнь начинается, без твоих денег, жлоб тупой, проживу!

И убежала.

Семен потер затылок.

– Вот такой у нас последний разговор состоялся, лайнер, в который жена села, разбился, все погибли. И мистическое совпадение!

Глаголев взял фужер с коньяком.

– Арти официально была супругой Филиппа Попова, сына известного жулика, который сколотил немалое состояние, обманывая людей. Когда прощелыга понял, что его вот-вот за хвост возьмут и к дереву привяжут, он мигом, прихватив свои миллиарды, из России смылся. Филипп тут остался. Арти очень неохотно о муже говорила, только пояснила, что любви между ними никогда не было, интимной близости тоже. Ее вынудили брак оформить. Я удивился:

– Кто? Зачем?

Она ответила:

– Не хочется вспоминать. Рассказала тебе про младшего Попова лишь по одной причине: в моем паспорте стоит штамп о браке, которого фактически никогда не было.

– И у вас не зародились сомнения в отношении ее слов? – неделикатно осведомился я.

– Нет, – ответил Семен, – на момент встречи со мной Арти была девственницей. И она никогда не лжет. Я многократно убеждался в этом. Кроме того, когда я приезжал к Артемоне в ее крошечную квартиру, там не было никаких следов пребывания лица мужского пола. Когда наши отношения зашли далеко, Арти вручила мне ключи. Разве так поступит женщина, которая изменяет супругу? Я понял, что присутствие Филиппа в жизни Арти – ее личная трагедия. И какая мне разница, почему она с ним в загс пошла? Важно другое: мы любим друг друга. Когда пришло известие о крушении лайнера, я помчался в аэропорт. Даже если вы хотели развестись, поняли невозможность дальнейшего существования с супругой, это не лишает вас чувств. Я был потрясен трагедией, жалел Екатерину, которой досталась жуткая смерть. Одно дело – отходить к Господу в больнице или дома в окружении родных, врачей, примирившись с неизбежностью кончины. И совсем другое – падать в самолете в состоянии ужаса. При всем отрицательном отношении к Кате я чуть не зарыдал. На задворках души таилась мысль: может, это ошибка? По телефону на мои вопросы о рейсе справочная бубнила:

– Информации нет.

Вот я и приехал в воздушную гавань. Первая, кого я увидел, была Арти. Я подумал, что она услышала о падении самолета и примчалась поддержать меня. То, что она не знала номер рейса, сразу в голову не пришло, я ей ничего о полете жены на пробы не сообщил. Почему? Мы старательно не пускали ни мою законную супругу, ни ее мужа в нашу жизнь. Не говорили о них, ничего не обсуждали. Они для нас не существовали. Арти кинулась ко мне.

– Как ты узнал?

Я ответил:

– Проводил ее, вернулся домой, включил телевизор, услышал сообщение о катастрофе и вернулся сюда. Глупо, конечно, но вдруг кто-то выжил?

Артемона заморгала.

– В упавшем самолете летел твой друг?