Влюбленный призрак

Манон не спускала глаз с урны, поблескивавшей на рояле.

— Мама провела достаточно времени взаперти, — сказала она. — Завтра я приду за ней, и мы развеем ее прах на пляже, это то, чего она хотела бы — наконец-то обрести свободу.

— Откуда ты знаешь? Твоя мать не позаботилась оставить завещание. По словам одной из ее подруг, она предпочитала кремацию, ты утверждала, что она хотела веселых похорон, на которые я согласился… скрепя сердце.

— Ты несносный! Я запрещаю тебе ее критиковать. Мама не могла предвидеть, что с ней произойдет. Вот ты хочешь все держать под контролем, но понял бы ты, что утрачиваешь контроль над самим собой? Она сумела до последнего момента сохранить достоинство, разве это не лучше завещания?

— Я отказываюсь ее отпускать, — уперся Бартель.

— Ее уже нет. Ни один мужчина не владеет женщиной как имуществом, даже ты.

— Довольно, не хочу, чтобы мы поссорились. Этот день измотал нас обоих. Поезжай домой, я провожу тебя к машине, обсудим все это завтра, на свежую голову.



Отец проводил Манон до ее «тойоты-приус».

— Коллекционируешь ты их, что ли? — С этими словами Бартель снял с лобового стекла уведомление о штрафе.

Манон обняла отца и села за руль. Он наклонился к ней:

— Я уверен, что это дело рук твоего органиста.

— Что «это»?

— Ты отлично знаешь, о чем я говорю. Мне надо знать, как ты с ним познакомилась.

— Не выдумывай глупости! Он гулял вчера в парке, вот мы и познакомились. В короткой беседе он сообщил, что играет на фортепьяно. Я случайно увидела его сегодня утром, узнав как раз перед этим, что мы остались без музыканта. Он как истинный джентльмен согласился оказать мне эту неоценимую услугу. А то, что произошло, — оплошность криворукого сотрудника, случайность, больше ничего.

— Что делал этот джентльмен в парке два дня подряд?

— Ты серьезно считаешь, что только ты кого-то потерял? Наверное, ты прав, он прилетел из Парижа именно с целью вскрыть мамину урну.

— Как это — из Парижа? — встрепенулся Бартель.

— Он француз. Я могу ехать?

Манон помахала отцу, подняла стекло и уехала.

Бартель проводил взглядом «приус».

Вернувшись в дом, он убрал урну Камиллы в библиотечный шкаф, включил сигнализацию и отправился на боковую.



Раймон бодрствовал перед телевизором в гостиной. Тома́ дремал в спальне.

По каналу Showtime показывали сериал «Рэй Донован».

— «Рэй» звучит неплохо, как ты считаешь?! — воскликнул Раймон, пытаясь произнести «р» на английский манер.

— Ты это о чем? — сонно отозвался его сын.

— «Рэй» звучит гораздо моложе, чем «Раймон». Ты только вслушайся: «Хотите вина, Рэй?» Шикарно, да? — радовался он.

— Кстати, сколько тебе лет? — крикнул из спальни Тома́.

— У меня для тебя хорошая новость: я человек без возраста.

Тома́ сел в кровати. Отец пытался отвлечься, но он, его сын, знал, что к чему. Даже если им удалось завладеть его урной, их путешествие кончится неудачей.

Он бесшумно встал, на цыпочках добрался до своего ноутбука и обнаружил письмо, только что присланное Манон:



Дорогой Тома́,

вернувшись домой, я включила компьютер, чтобы разобрать накопившуюся за последние дни рабочую почту. Не помню, говорила ли вам, что у меня книжный магазинчик на Гири-стрит, небольшой, но я очень к нему привязана. Я никак не могла сосредоточиться, вот и позволила себе провести поиск в интернете. Знаю, это очень бестактно, но, что поделать, такие наступили времена. Я ввела ваше имя, слово «пианист», «Франция» — и узнала, кто вы такой. Увидев вас на сцене, я поняла, какой подарок вы мне сегодня преподнесли. Сколько зрителей собралось в зале в Стокгольме, чтобы вас послушать? Тысяча, две? Может быть, даже больше.

Мне стало очень неудобно, что я принудила вас играть для полусотни людей, да еще в мавзолее!

Вы ничего не попросили, ничего не ждали взамен. А ведь я — чужой вам человек, а наша программа очень далека от вашего репертуара.


Я должна была вам написать, должна была вас поблагодарить и, главное, сказать, что никогда не забуду того, что вы для меня сделали.

Я люблю общество книг и ни за что на свете не сменила бы занятие, но то, что я увидела в ваших глазах, когда вы играли, — это что-то уникальное, я не могла вам не позавидовать.

Если я когда-нибудь побываю во Франции, то обязательно приду вас послушать. Догадываюсь, что на гастролях перед вами мелькает столько лиц, что вы неизбежно меня забудете, но я напомню вам день похорон моей матери, когда вы, не зная этого, вернули надежду незнакомке.

Спасибо, что вы там были и проявили столько великодушия.

Манон



Тома́ дважды перечитал письмо, прежде чем на него ответить.



Дорогая Манон,

я не бескорыстен, вы ошибались, когда писали.

Вы для меня не незнакомка, тем более не чужая. Правду очень трудно произнести. Есть ли у меня право приоткрыть для вас хотя бы ее часть?

Мой отец и ваша мать страстно любили друг друга на протяжении более двадцати лет — безмолвно, на расстоянии, уважая обязательства, навязанные эпохой. Я узнал об этом недавно, знакомясь с последней волей моего отца.

Я вам солгал. Я не случайно забрел в этот парк. Моей целью было конфисковать вашу мать прямо в день ее похорон, чтобы исполнить их волю быть навсегда соединенными.

Хотелось бы мне найти слова, которые оправдывали бы мои поступки, но таких не существует.

Вы не должны меня благодарить, это я должен просить у вас прощения.

Знайте только, что мною руководила любовь к отцу и что ради вечности можно и солгать.

Простите меня.

Тома́



Телевизор внезапно стих. Тома́ поспешно захлопнул ноутбук, не успев отправить свое письмо, спрятал его под перину и зарылся головой в подушку.

В двери возник Раймон. Посмотрев на сына, он заулыбался.

— Мне тоже не спится — если можно так выразиться. Ничего, выспишься в самолете завтра вечером. Не буду тебя тормошить, скоротаю ночь в гостиной. Постарайся хотя бы немного отдохнуть.

Тома́ не ответил. Раймон ретировался, предупредив его, что жмуриться так крепко вредно для глаз.



Тома́ дождался, пока стихнут все звуки, после чего спрятал ноутбук в дорожную сумку. Его рука наткнулась на деревянную шкатулку, он вынул ее и долго разглядывал. Потом он сходил в ванную за щипчиками для ногтей и снова улегся.

Прочно заперев для верности дверь, он приступил к чтению.



В два часа ночи Тома́ убрал в конверт последнее письмо Камиллы. Возвращая его в шкатулку, он поймал себя на слабой надежде, что еще не все потеряно.





17




Инспектор Пильгес поставил свой «форд-универсал» на стоянку колумбария и, ежась, зашагал по аллее к административному корпусу.

На пороге его встретил помощник директора. Трудно было сказать, кто из них выглядит хуже.

Ждавший его в кабинете директор имел еще более потрясенный вид.

— Вот и вы, наконец-то! У нас разбито окно и взломан шкаф, — пожаловался он.

— Зрение меня еще не подводит, благодарю. Неплохой шкафчик! Они сами его заперли или вы испортили отпечатки своими лапами, чтобы затруднить мне задачу?