Влюбляться лучше всего под музыку
Часть 36 из 72 Информация о книге
Сам торопливо спускаю шорты, плавки, смотрю на ее смуглые бедра, идеальную задницу и… не чувствую ничего. Абсолютно. Мне не хочется притянуть ее к себе, ощутить тепло, двигаться в ней, быстро, до потери сознания, периодически замирая, чтобы касаться ее спины губами. Не хочется вдыхать запах ее волос, держать руками под живот и шептать в затылок слова любви. Не хочется гореть вместе, чтобы выпустить в нее всю страсть, сосредоточенную в одной-единственной точке, не хочется побыть в ней подольше потом, когда уже все кончено и тяжело даже стоять на ватных ногах. Мне становится стыдно. Перед ней, перед Аней, перед Майком, перед собой. Стою и смотрю на дрожь ее мокрого тела, готового принять меня, и медленно убираю ладонь со спины. Опускаю глаза — б**дь, у меня даже не стоит. Отшатываюсь назад, пытаясь найти точку опоры. Хватаю ртом воздух, чувствую, что меня сейчас вывернет от самого себя. Поспешно натягиваю трусы, шорты и хватаюсь за голову. Она права. Я не мужик, я — урод какой-то. Который потерял все просто потому, что был недостоин иметь. И сейчас снова доказал это. Мудак. Конченый мудила, чтоб меня… Леся выпрямляется и отдергивает платье. Поправляет спутанные волосы. Не смотрит на меня, ничего не говорит. И я не смотрю тоже. Меня тошнит от всего этого, и единственное, что сейчас хочется — это свалить отсюда быстрее. Неважно куда. Если бы, отправившись куда-то, можно было сбежать от самого себя, я бы поехал. Но такого места не существует. — Извини, — тихо бросаю в ее сторону, собираясь уходить. Когда через секунду раздается стук в дверь, я дергаю за ручку, не задумываясь и не оглядываясь. Не важно, кто там. Моя сумка уже стоит где-то возле порога, меня здесь ничего не держит. Не осталось ничего, чтобы радовало, никакого смысла в жизни, ничего по-настоящему дорогого. За разбитое стекло заплачу, ребятам уже все объяснил, на обратный путь средств должно хватить. Но все эти мысли кажутся ничтожными, когда передо мной вдруг появляется Аня. Она стоит в дверях, такая подавленная, испуганная, такая родная и по-детски трогательная, что вдруг приходит осознание того, вот теперь я точно потерял все. Именно в этот момент. Сейчас. Сам. Анна Не знаю уж, какими тайными путями, какими заячьими тропами, но охранники умудряются доставить нас в отель в целости и сохранности. Мы заходим, закрываем за собой дверь, и до меня начинает постепенно доходить, что это все было реальным: я на сцене, мой парень под руку с этой блондинкой, шокированные друзья, оставшиеся где-то в толпе, и этот британец, мокрый от пота и подаривший только что всего себя публике. — Тебе нужно в душ, — замечаю я, глядя снизу вверх на его уставшее лицо и обрамляющие его влажные светлые пряди, завивающиеся в забавные кудряшки. — Не могу тебя оставить, — улыбается Джон, сжимая мои ладони. — Ты так рыдала, я даже испугался. — Торопись, — подмигиваю я, — со мной все будет в порядке, а тебе пора собираться, иначе опоздаешь на самолет. Он смотрит на часы и матерится. — Слушай, но ты все равно подождешь меня, ведь так? Мы не можем расстаться, не обменявшись хотя бы номерами телефонов. Я буду переживать за тебя. Может, мне стоит все отменить и отвезти тебя домой? — Тебе? — Смеюсь я. — Мне, — кивает Джон. — В другой конец чужой тебе страны? Он смеется. — Что может быть проще? Не могу отказать себе в удовольствии обнять его еще раз. — Ты — настоящий джентльмен. — Утыкаюсь носом в широкую грудь. — Стараюсь, — с британским акцентом мурлыкает парень. — За меня не переживай, я сейчас позвоню друзьям, они приедут и отвезут домой. — Я все равно буду сходить с ума. — Джон, обхватив меня покрепче, раскачивается из стороны в сторону, потом отстраняется и обеспокоенно смотрит в глаза. — Ничего не понял, что там у тебя произошло, но то, как та девушка схватилась за твоего парня… Я все ждал, когда ты ей врежешь, потом самому захотелось вломить твоему парню за то, что он отпустил тебя. Или что у вас там произошло? — Теперь он копирует мой акцент. — Мой русский слишком хорош, чтобы понять. Я тяжело вздыхаю. — Паша думает, что мы с тобой провели ночь вместе. — Фак, — хмурится он. — Самый настоящий фак, ты прав. — Все равно ты должна была сказать что-то типа: эй, каракатица, убери от моего парня свои наглые щупальца! — Я не смогла, — мои плечи опускаются в безысходности, — как увидела это все… меня будто… меня… да чертов английский! — Факин инглиш, — соглашается Джон, — но я понял тебя. Только не реви снова. У меня до сих пор в ушах стоит его «А-нья, А-нья», это разбивает мне сердце. — Он нежно касается моего подбородка пальцем, вынуждая поднять на него взгляд. — Я видел тебя там — ты его любишь. Да. И этим ты мне и нравишься. И твой бойфренд теперь тоже нравится, потому что любит тебя, и это хорошо заметно. Знаешь… — Британец тяжело вздыхает. — Любовь сильна, если за нее бороться. Разве станет лучше, если ты сдашься? — Ты так говоришь, будто нет всей этой ситуации. Как же та девушка? Она была с ним все это время, держала его за руку. На моих глазах! Как бы я его не любила — не хочу! Не хочу унижаться, мне это не нужно. Джон протягивает руку и осторожно убирает мои волосы за уши. Долго смотрит сверху вниз, закусив губу, будто подыскивает подходящие слова. — Знаешь, что? Не сражайся с собственным сердцем, сражайся с обстоятельствами. Убегать или ругаться — не решение вопроса, Энни. Вам нужно поговорить в спокойной обстановке. Иди к нему, расскажи все, как было, пусть звонит мне, если хочет — я все подтвержу, мы подружимся так же, как с тобой. Обещаю. — Ты чудесный. — Вовсе нет. Просто тебе удалось немного заглянуть в мой мир. На самом деле, я — человек не публичный, закрытый, у меня куча своих проблем. А наш с тобой вечер отвлек меня от некоторых мыслей, не дал провалиться в пучину депрессии. И я тебе благодарен. Мне хочется, чтобы ты поступила правильно. Если есть за что бороться, как можно этого не сделать? — Что еще за депрессия? — Хмурюсь я. Джон качает головой. — Все будет хорошо… Давай, поговорим об этом позже. Я в порядке, правда. — Просто… ты так сказал об этом… Он отмахивается. — Не обращай внимания. Все нормально. Мне, правда, было очень грустно вчера, но тебе удалось скрасить мое одиночество. — Я рада. — Что бы он тебе ни сказал, как бы у вас ни вышло, ты обязана поговорить. — Не знаю. — Знаешь. Провожу по своему лицу дрожащими руками. Собираюсь с духом. — Ты прав. Сейчас же найду его и поговорю. Спасибо тебе за все! — Еще раз обнимаю Джона. Крепко. Он кажется мне таким огромным, надежным, сильным. Просто гора. — Стой, — говорит парень, когда я отпускаю его и почти бегу к двери. — Что? — Замираю на пороге номера. — Хочешь, чтобы мы опять потерялись? — Ааа… Ты про это… Достаю телефон, британец диктует свой номер, делаю дозвон. — Не знаю, что бы я без тебя делала, — обнимаю его еще раз. — А я без тебя. Пусть все будет хорошо, Энни. Напиши мне, окей? После вчерашней ночи у меня появилось несколько мыслей по поводу нового альбома, — он снимает пиджак и кидает на диван, — вернусь в Лондон, сразу приступлю к работе. — Джон. Музыкант поднимает на меня взгляд. — Да? — Та девушка… — Я улыбаюсь, взявшись за ручку двери. — Если ты встретишь ее в самолете еще раз… обязательно заговори с ней, ладно? Он улыбается, кивая. — Окей. — Ну, пока! — Пока, Энни… И я ухожу. Спускаюсь на лифте, пытаясь унять волнение, нахожу нужный номер, вдыхаю полной грудью прежде, чем постучаться. Страха больше нет. Есть только мои чувства, есть только мы. Сейчас я увижу моего Пашку, и как бы ни вышло, скажу то, что хотела. Стучу, ощущая, как кожу холодит от страха, но когда дверь вдруг открывается, и вижу его на пороге, неуверенность уступает место всепоглощающей нежности. Вот он, передо мной. Мой человек. И душу рвет на части от любви. Мы будем очень счастливы, объедем весь мир, состаримся вместе. У нас будет много детей, большой дом, обязательно бассейн во дворе и море цветов. — Аня… — Подожди, ничего не говори! — Выпаливаю я, задыхаясь от нахлынувших эмоций. — Дай мне сказать. Да, я приехала сюда вчера за тобой, потому что ревновала тебя к вашей солистке. Признаю это. Приехала на машине с твоей сестрой и ее парнем, заселилась в соседнюю гостиницу. Мне хотелось сделать тебе сюрприз, поэтому я пошла вчера вечером к тебе в номер, но растерялась, когда увидела тебя в коридоре с этой девушкой. Услышала, о чем вы говорили, и захотела сбежать, но лифт привез меня в номер к Джону. Не говори ничего! — Я поднимаю руку, призывая его к молчанию. Мне нужно договорить. — У меня с ним ничего не было, клянусь. Он просто пожалел меня — в таком отчаянном состоянии я была, ревела, как дурочка, а потом мы просто пошли и напились с горя. Молчи! Мы видели вас на пляже, и мне сейчас не важно, что ты скажешь. Паша, ты должен знать, что я тебе сейчас верю. Верю! Ты не мог так со мной поступить, знаю это. Не мог изменять мне с ней. И если есть хоть малейшая вероятность того, что ты меня простишь… и что любишь, то… Я не успеваю удивиться слезам, застывшим в его серых, полных боли, глазах, когда дверь медленно отворяется внутрь номера, и вижу справа ту самую блондинку. Она торопливо оправляет платье, поднимает с пола красные кружевные трусы и зажимает их в кулаке. Вижу, как тяжело вздымается ее грудь, как пылает лицо, как краснеют припухшие от недавних поцелуев губы, и не верю своим глазам. Осекаюсь на полуслове и открываю рот. Девушка больше не смотрит на меня так вызывающе, как там, возле сцены. Она даже не смущена. Ее беспокоит что-то серьезное, и это больше походит на стыд или ненависть к кому-то. Не знаю. Разве что, если гремучие змеи способны испытывать подобное. Скорее всего, она просто раздражена, что их прервали. Нет. Пожалуйста, только не это. Нет. Должно быть, это ошибка. Я оглядываю номер, но больше никого не вижу. Они были здесь вдвоем и… понятно, чем занимались. И… это слишком очевидно. Это написано на их лицах, на ее мятом платье, на его надетых наспех шортах, оно все еще витает в воздухе каким-то особым ароматом. Узнаю его — это запах вожделения, пота и предательства. И не узнаю себя. Скольжу огромной серой тенью по номеру в поисках ответа в глазах девушки. Будто то, что я там увижу, хоть как-то опровергнет то, что и так является слишком очевидным. Подхожу к ней так близко, что она вздрагивает, боясь, что ударю. Но мне становится смешно.