Влюбляться лучше всего под музыку
Часть 47 из 72 Информация о книге
Прижимаю к себе этот пакет, все еще не понимая, зачем она все это делает. — Мы с ним поговорили и решили… — начинает Леся. — Мы тоже с ним однажды решили, — усмехаюсь я, брезгливо оглядывая ее. Девушка закусывает верхнюю губу и устало падает на стул напротив. — Понимаешь… Мне ни к чему обелять себя. Я — взрослый человек, который ведет себя, как пожелает. В том числе, могу позволить себе быть сукой тогда, когда этого хочу, и не буду сетовать на то, что это жизнь сделала меня такой. Или жестокий бизнес во всем виноват. Нет. — Она начинает теребить красный кожаный браслет на запястье. — Паша понравился мне еще на вечеринке у Димы. Меня поразило его чувство ритма, его талант. То, как он легко подхватывает те песни, которые даже не пробовал играть прежде. Сразу пришла мысль о том, что нам нужен такой парень на замену Боре… А потом познакомилась ближе и поняла, что он очень сильный. В нем есть какой-то стержень. Пашка прямолинейный, вспыльчивый, открытый, но такой добрый и преданный… аж жуть! — К чему все это? — Нетерпеливо спросила я. — Мне захотелось доказать, что он такой же, как все. — Ну, так и вышло же. — Нет. — Девушка наклонилась на спинку стула. — Паша не хотел со мной ничего такого, хоть я и старалась привлечь его внимание. Он не собирался спать со мной, смотрел лишь как на назойливую муху, что раздражало меня еще сильнее. Тогда… в отеле… когда ты пришла… Все, что он хотел сделать — это ткнуть меня лицом в мою грязь. Показать мне, кто я. Наказать. Унизить. Но ничего не было. — Она вдохнула глубже и медленно выдохнула. — Будто я и сама не знала этого, а? Не знала, чего достойна? — Усмехнулась. — Я не собираюсь сейчас говорить что-то вроде «прости»… Или нет, скажу все-таки. Прости… Иногда, пытаясь добиться своих целей я забываю о цене, которую приходится платить мне и другим людям. Ты можешь быть уверена… — Мне не интересно, что у вас там было. Думаю, твоей вины в этом нет, ты — свободная девушка. Все зависело от Паши. На ее лице застыла полуулыбка с привкусом горечи. — Он не собирался изменять тебе, Аня. Просто был очень зол на весь мир и на меня в особенности. Хотел раздавить меня, как букашку, ткнуть меня лицом в мое же дерьмо… Вот зачем схватил меня за шею, зачем показал, что может, если захочет, — она сглотнула, — отыметь меня, как дешевую портовую шлюху… Это было чем-то вроде плевка. Чтобы я опомнилась. И чтобы он сам убедился в том, что он не такой. — Какие выводы я должна сделать? — Тебе повезло. Он любит тебя, Аня. По-настоящему. — Леся провела ладонью по лбу, вытирая пот. — Просто трудно понять свои чувства, когда тебе всего двадцать, трудно осознать, что это именно оно, то самое. Но любовь… она не выбирает удобное время, чтобы прийти. Она делает это тогда, когда считает нужным. Тебе может быть тринадцать или тридцать восемь. Разницы нет. Мы все знаем, что в итоге будет больно, но снова и снова хотим любить. Даже если совершенно этого не заслуживаем. — Я не могу его простить. По крайне мере, пока. — Тебе нужно время, с этим все понятно. Да и я ж не гребаный миротворец, изливаю тебе здесь душу не для того, чтобы вы жили долго и счастливо. Просто преследую свои корыстные интересы. — Леся встряхивает волосами и смеется, но я не верю этому смеху, слишком он отдает печалью. — У Паши талант. Он чувствует музыку, видит ее, осязает. Ему нужно заниматься в этом направлении. После фестиваля мы заключили контракт, и будем записывать новый альбом. Понимаю, что тебе противна сама мысль, что мы будем работать с ним вместе, но он мог бы потом попробовать что-то сольное. Перед ним открыты все дороги. — Я-то здесь при чем? — Из-за вашего расставания он и слышать о нас не желает. Мне было бы все равно, но Паша — хороший парень. Ему не место за станком на заводе, он создан для творчества. С таким голосом можно исполнять свои собственные песни или быть вокалистом в группе. Поговори с ним, пожалуйста. Тяжело вздыхаю. — Не знаю. — Знаешь, что. Если не веришь, позвони Джону и спроси, как он считает: есть ли у твоего парня талант или нет. Музыкант его уровня видит такое, и он тебя не обманет. — Я уже спросила. Ее глаза загораются. — Правда? — Да. — Смешно, но британец буквально на днях писал мне почти то же самое. — Он с тобой согласен. Джон смотрел видео с фестиваля. — Вот видишь. — Леся устало опускает плечи. — Нельзя позволить Паше зарыть свой талант. Слушай, ты могла бы ездить с нами везде. Мы бы поладили. Обещаю не быть сукой круглые сутки, а при тебе не быть ею вовсе. Если ты боишься, что буду к нему приставать, то не беспокойся, ему совершенно фиолетово на меня, а я… я люблю другого человека. — Другого? — Да. — Девушка переводит взгляд на свои руки. — Не думаю, правда, что ему обязательно знать об этом… И вряд ли у нас что-то получится… Хотя он все знает обо мне, и все равно…Но он точно достоин кого-то лучше, чем… Она осекается, услышав шаги в коридоре. Мы обе напряженно вслушиваемся и, наконец, одновременно выпрямляем спины, когда в помещение входит высокий худощавый паренек с огненно-рыжими, почти красными, волосами, оригинально уложенными на хипстерский манер. На нем белый вязаный свитер, стильные джинсы, в руке два стаканчика кофе на картонной подставке. Он делает шаг, и его синие глаза сначала меня пугают, они кажутся колючими и недружелюбными, но при виде Леси темные искорки на радужке вдруг гаснут, и становится совершенно очевидным, что в их глубине теперь плещется. Это любовь и нежность. Сомнений не может быть. Парень останавливается, оглядывая нас обеих. Смотрит по очереди на меня, на нее, на меня, на нее, и вдруг расплывается в доброй улыбке. — Привет… — Ловким движением ноги закрывает за собой дверь, подходит и протягивает мне свободную руку так, чтобы я дала «пять». Растерянно отбиваю его ладонь и неотрывно слежу, как он нагибается к Лесе, чтобы поцеловать в щеку. А та сидит, словно язык проглотила, продолжает гипнотизировать меня взглядом. И только, когда его губы касаются ее шеи вместо щеки, она вздрагивает, прикрыв глаза на мгновение, и мне становится понятным, что ей почему-то страшно. То, что кажется совершенно обычным этому улыбающемуся парню, ее откровенно пугает. — Держите, девчонки, — он протягивает нам кофе. — Спасибо, — принимая стаканчик, почти шепчу я. — Ты опять брала мою гитару? — Делано-сердито спрашивает парень, хватая инструмент за гриф. И я вдруг вспоминаю, как его зовут. Майк. Точно. Он садится на стул позади Леси и тычет ее пальцем в бок. Та подпрыгивает на стуле, бросает на меня смущенный взгляд и облизывает пересохшие губы. — Прости, Майк. — Бормочет она, зардевшись, и хихикает, как школьница. Будто осмелившись, наконец, поднимает на него глаза и улыбается. — Да шучу я, — парень откатывается от нас на стуле, буквально впиваясь в струны на лету. Его пальцы, будто юркие паучки, быстро перемещаются по ним, как по паутине, создавая дивный узор из аккордов и нот, наполняющий пространство живым громким звуком. Тот взмывает в воздух над нашими головами быстро и ярко и тут же внезапно обрывается, зависнув где-то высоко и все еще дрожа, потому что стул Майка врезается на полном ходу в один из динамиков. — Ой, — хохочет он, закидывая одну ногу на другую. Я, не зная, как вести себя дальше в этой странной компании, нахожу спасение в чашке с кофе. Это капучино с ароматной пенкой. Напиток впервые за день кажется мне вкусным и сладким, потому что все, что я пила сегодня на работе было больше похоже на воду, в которой варили овощи. Выпиваю его почти залпом и смотрю на часы: до вечеринки осталось всего ничего. 20 Паша У каждого есть та, которая не отпускает. Чем бы ты не занимался, с кем бы не общался, мыслями постоянно возвращаешься к ней. Снова и снова. Ищешь глазами в толпе незнакомцев, слышишь ее голос посреди шума пыльного города, видишь любимое лицо во сне, берешь за руку, пытаешься удержать, но никак не выходит. На рассвете дымка растворяется, забирая с собой частичку твоей души и оставляя внутри пустоту. И что бы ты не приобретал в жизни, ты постоянно будешь помнить о том, что потерял. Всегда. Я не хочу, чтобы эта боль вросла в меня, будто застарелая болячка. Не хочу, чтобы Аня стала лишь воспоминанием из далекого прошлого. Мне кажется, если я отпущу ее то, умру на месте. Я так не хочу. Не хочу. Как же до глупого банально: один неверный шаг, и приходится расплачиваться всю жизнь. Одно мгновение, и ты лишаешься всего. И это в принципе справедливо. Ведь ты бы тоже вряд ли простил. Никогда, больше никогда. Никогда. Только позволь мне вот так сидеть и смотреть на тебя до конца жизни. — У вас не пиво, а ослиная моча, — морщится Аня, возвращая мне стакан. А я ничего не слышу, только слежу за ее искусанными губами и мечтаю снова целовать их до исступления. Ночью, утром, днем, вечером — круглые сутки. Покрывать поцелуями все тело, крепко держать ее в объятиях. Как раньше я не видел ценность таких простых вещей? Как не боялся их потерять? Как готов сейчас на все, чтобы вернуть назад. — Нет, не буду, — отказывается Аня от предложенной ей рюмки, — тащи лучше сюда все пирожные вон с той витрины! Должна же я их заценить? Сестра наклоняется, ставит ей щелбан и под дружный смех удаляется освобождать витрину-холодильник от остатков сладостей. Солнце потирает лоб и, изображая застреленную, падает на подушки рядом со мной. Выпрямляется, стараясь не смотреть в мою сторону, садится прямо и отчетливо дает понять, что держит дистанцию. Черт, ее холод обжигает мою кожу сильнее глыбы льда. Мне хочется лежать рядом с ней, обнимая за талию, слушать пустую болтовню друзей и… сделать так, чтобы прошедших трех недель не было совсем. Совсем. Я готов ползти за ней на коленях, пока не сдохну, потому что лучше сдохнуть, чем жить без нее. — Паш, — так спокойно говорит она, что у меня сердце сжимается. — Да? — Поворачиваюсь и смотрю в ее глаза, буквально физически ощущая, как в груди все сжалось от страха. — Ты меня отвезешь домой минут через десять? У меня там Ветка не гулянная. — Да, конечно, — шепчу я. И мы оба начинаем смеяться от того, как это звучит. — Это что? — Подхватывает Дима, толкая меня в плечо. — Секретные коды? Так у вас все зашифровано? Маш, я тоже хочу тебе так намеки давать. — Он принимает из рук моей сестры поднос с пирожными, передает Солнцевой и усаживает Машу себе на колени. — Мань, у меня там поле не пахано, рожь не сеяна, конь не валялся, поехали домой, а? — Картинно подмигивает аж всей правой половиной лица. — Понимаешь о чем я, крошка? Ну, это… у меня там овцы не считаны, сечешь? — Фу, Дима, — сестра закрывает ему рот ладошкой, — пошляк, Аня говорила про своего зверька! Про… И дружный хохот взрывает зал. В меня летит полупережеванное пирожное изо рта Ани, Леся разливает пиво, а Ярик катается по дивану от смеха. — Все, задолбали, — утирая слезы от смеха, стонет Маша. — Я про собаку. — Ммм, — прищуривается Дима, кусая ее за плечо, — кто бы выгулял моего зверька? И сестра зарывается в его грудь, умоляя прекратить, иначе она описается от смеха. Мы тоже смеемся, глядя, как она заливается краской, но, как и все у этой парочки, шутка непременно заканчивается поцелуем. Аня смотрит на их нежности, склонив голову на бок и умиляясь, а мне хочется убрать взбитые сливки с ее губ. Желательно тоже губами. — Эй, — подтягиваюсь и наклоняюсь к ней через подушки. Она замирает, глядя на меня, а ее рука с недоеденным пирожным застывает в воздухе. Стираю пальцем крем с пространства над припухшей верхней губой и облизываю палец. Аня смотрит, не отрываясь, а я пытаюсь одним взглядом передать, сколько всего к ней испытываю. Я люблю. Люблю тебя. Люблю. Контакт глазами длится минут пятнадцать, хотя, наверняка, всего пару секунд, по истечении которых она запускает в пирожное мизинец, вытягивает руку и размашистым движением рисует мне усы. У меня будто вырастают крылья. Честное слово. Я уже и забыл, какими они бывают, наши совместные шалости. Мне так их не хватало. Прищуриваюсь, вспоминая угрожающий взгляд Скорпиона из «Мортал Комбат». И не успевает она порадоваться своей проделке, как у нее на носу оказывается большой шарик взбитых сливок. — Ах так!