Влюбляться лучше всего под музыку
Часть 63 из 72 Информация о книге
Поднимаю глаза и вдруг вижу, как на нас надвигается что-то большое, мохнатое и виляющее хвостом из стороны в сторону. Лабрадор! Не успеваю вскрикнуть, лишь прижимаю к себе ребенка и опускаю голову, когда здоровенная псина подходит и утыкается в мою макушку носом. — Мартин, привет! Привет, дружище! — Смеется Лена Викторовна. Понимаю, что голову мне не откусили и тихонько выдыхаю. Ну, и дела. — Предупреждать надо, — боясь поменять позу, говорю я. — Не бойся, он не укусит. В это время собака обнюхивает, тщательно вымазывая своими слюнями, мои волосы. Приподнимаюсь и тут же получаю языком в лицо. Ы-ы-ы! Не успеваю убрать кроху из зоны поражения, как пес облизывает и его щечку. Тетя Лена, наконец, решает спасти нас и принимает удар на себя. Она хлопает руками в грудь, и здоровяк прыгает на нее вперед лапами. Боже праведный, они так обнимаются… А с Пашиной мамой довольно весело. Местами неожиданно, но весело точно. Отодвигаюсь на другой край дивана, чтобы нас с Костиком не пришибло случайно хвостом, бьющим то в одну сторону, то в другую. Смотрю на их ласки и понимаю, что моя Ветка просто личинка собаки по сравнению с этим монстром. А он еще и ребенка лизал. Языком! Это как, вообще? Где-то в Москве, узнав об этом, наверное, крестится Малышева и все сотрудники передачи «Здоровье». В эту секунду в комнату входит женщина. Девушка! Язык не поворачивается называть ее по-другому. Легкое домашнее платьице, распущенные каштановые волосы длиной аж до самой талии, на лице ни единого грамма косметики, лишь яркий румянец. В одной руке у нее погремушка, в другой смешная девчушка лет двух-трех в ярком платьице и с такими же длиннющими каштановыми как у матери волосами. Девушка скользит по гостиной взглядом и вдруг останавливается на мне. В эту же секунду мне хочется переложить Костика на любую поверхность и отойти, ведь еще неизвестно, как мамаша отреагирует на то, что ее драгоценного сыночка вручили какой-то незнакомой девчонке. Но светло-зеленые глаза не кажутся злыми, они смотрят заинтересованно, перемещаясь поочередно с меня на тетю Лену и обратно. — Уже познакомились с Мартином? — На лице незнакомки зажигается яркая улыбка. Тяну лыбу в ответ. Будет прекрасно, если она сейчас успокоит пса и заберет своего ребенка к себе на руки. Потому что у меня уже передозировка ощущений за целый день. А здесь еще все так пропитано любовью, семейственностью и счастьем, что мне дико хочется, чтобы они меня удочерили. — Привет, — хохочет Лена Викторовна, вставая с дивана. Подходит, целует в щеку маленькую девчушку, затем ее маму и забирает малышку к себе на руки. — Мила, моя хорошая, как твои дела? Какое мама с папой тебе красивое платьице купили! Нарядное! А что это у тебя в ручках, Мила? — Кука! — Улыбается девочка, крепко держа в руках пластмассового пупсика. — А как зовут твою куклу? — Мася. — Маша? — Тетя Лена радуется так, будто малая рассказала ей теорему Пифагора. Прижимается к нежной шее малышки лбом и закрывает глаза. — Моя ты хорошая! А-гу-гу-гу. А-сю-сю-сю. Голова идет кругом. Но, надо признаться, это весело. А еще, моя свекровь — просто супер. Вот честно. С ней почти так же весело, как с Машкой. Повезло Диме, вот моя мама Павлику регулярно бы мозги выпиливала, а эта все время улыбается. — Не плачет? — Подходит ко мне длинноволосая девушка. Наклоняется над свертком. — Не-а, — застываю и нервно облизываю губы. Чувствую себя сапером, который не двигается, боясь, что мина детонирует. Вытягиваю руки, но мамочка не торопится забирать малыша. — Раз не плачет, держи. — Она вкладывает в руку сына погремушку и отходит. Одно движение, взмах руки, погремушка ударяется мне в лоб и отлетает на пол. Девушка от всей души смеется, затем говорит: — Ой, прости. — Поднимает игрушку с пола и опять подает ребенку. Разве их не полагается стерилизовать? А? В таком случае, думаю, ее не сильно расстроит тот факт, что пес минуту назад целовал ее сына. Перевожу взгляд направо и вижу, что ее дочурка уже висит на шее у собаки и даже пытается карабкаться вверх, как по канату. Глаза расширяются от испуга, но псу, похоже, совершенно по фиг. Он стоит, качаясь от ее веса, и не думает убегать. Высунул язык и терпит. Хотя, если судить по взгляду, возможно даже балдеет. Веселая семейка! — Я — Ева. — Девушка протягивает руку и смеется, понимая, что не могу сейчас ее пожать. — А ты… Аня? Да? Боже праведный! Тетя Лена что, всем успела про подружку своего сына рассказать? — Аня. Да. — Растерянно киваю головой. Ну, да. Наверняка, это было что-то вроде: «Прихожу я сегодня домой, включаю свет, а там мой сын, который только-только вчера закончил школу, мой недотрога и одуванчик, развлекается с голой девицей! Он повзрослел, как же я этого не замечала раньше? Что мне теперь делать?». И после сегодняшних новостей у них появится новый повод поговорить обо мне: «Я же думала, что он ничем таким не занимается, а они меня бабушкой сделали! За что? За что?» Поворачиваюсь к Лене Викторовне. Они с малышкой уже накрывают на стол, раскладывают на скатерти необходимое. Она — тарелки, девчушка — салфетки. Нет, если даже она обсуждала меня в таком свете, имела полное право. Я, и правда, ее чуть с ума тогда не свела. Пока все вокруг суетятся с посудой и смеются, хожу из угла в угол, покачиваясь, и ловлю себя на том, что разговариваю с мелким. Он о-очень забавный. Теперь я знаю, что такое губки бантиком. Малыш так сладко их складывает (в трубочку) и произносит какие-то смешные звуки, что меня захлестывает непередаваемая нежность. — Да, он у нас спокойный. — Щебечет Ева, заплетая косы дочери, сидящей теперь за столом на высоком стуле. — Даже удивительно! Ленка круглые сутки орала, будто ее режут, Мила вечно капризничала, ни на секунду их нельзя было оставить, а этому парню всегда хорошо. Весь в отца. — И сам вылитый Митька, — соглашается тетя Лена, расставляя кружки. У меня уже урчит в животе. Готова слона съесть. «Да, Костик? Да». И пробник человека в моих руках улыбается. «Нет, ты не пробник. Гляди-ка, ты самый настоящий пацан! Вон, как сильно сучишь ручками и ножками. Богатырь! А улыбка у тебя — просто чудо. Я сражена. Не думала, что беззубые чуваки могут быть такими очаровательными!» Потом начинается настоящий бедлам. С первого этажа возвращается муж хозяйки дома. На столе, откуда ни возьмись, появляются морепродукты, рис, курица с грибами, лазанья, домашний хлеб, вино. Все сервировано будто в настоящем дорогом ресторане. Пахнет обалденно. Через пару минут веселый галдеж усиливается: в гости заявляются друзья этой чудесной пары со своими двумя детьми, приходят с прогулки бабушки и дедушки со старшей внучкой (опять же копией Евы). Все бегают туда-сюда, шумят, веселятся, рассаживаются за столом. Не успеваю знакомиться со всеми, успеваю только подставлять желающим лоб и щеки Костика для поцелуев, жду, когда все рассядутся и сажусь сама. Наконец, ребенка у меня забирает счастливый отец. Он на удивление ловко управляется с детенышем и даже не смотрит на него, как на диковинную зверушку. Пока я уничтожаю сказочно вкусные блюда, слушаю тосты и млею под ласковым взглядом своей свекрови (привыкнуть бы уже к этому слову), ощущаю себя в каком-то уютном коконе из любви и радости. Их много. Им легко и весело друг с другом. Кавардак и беспорядок, от которых другие бы давно застрелились, их совсем не смущает. Они шумят, перекрикивая друг друга, веселятся и шутят, одновременно поглощая пищу и играя с детьми. Никого не беспокоят появившиеся от неловкого движения ребенка пятна на скатерти, испачканные пюре от уха до уха детские лица, никто не заморачивается вообще ничем абсолютно. А хозяйка дома, которая должна сейчас выглядеть уставшей и покрасневшей от злости, почему-то расслабленно хохочет вместе со всеми, периодически успевая поцеловать мужа и засунуть дочери-непоседе ложку с обедом в рот. Апофигей от происходящего накрывает меня тогда, когда она вдруг слегка отвернувшись от стола, чтобы, видимо, не шокировать присутствующих мужчин, начинает кормить грудью Костика. При этом, вот сейчас не падайте, продолжает общаться с гостями, отвечать на вопросы и подкалывать подруг. Все на ходу. Все на бегу. И все это так естественно, что у меня и мысли не возникает, что происходит что-то невероятное и из ряда вон. Меня прибивает к стулу. Меня буквально размазывает от испытанного шока. Лена Викторовна знала, чем поразить. Она с разбегу макнула меня в это все с головой. И эта терапия действует. Глядя, как довольно причмокивает Костик, кладу вилку на край тарелки. И беззастенчиво смотрю во все глаза. Не верю, что говорю это… Но. Я. Хочу. Так же! 26 Паша Осталось пережить всего пятнадцать часов. Целых пятнадцать часов. За окном уже темно. Мелькают бесконечные макушки деревьев, изредка можно увидеть поля, простирающиеся, кажется на километры. А потом снова: елки, елки, елки. И поезд движется монотонно с этим странным «ты-ды, ты-ды, ты-ды, ты-ды» навевающим невыносимую, просто адскую тоску. Сижу в своем купе, пялюсь на красный закат за стеклом. Мышцы ноют: изводил себя вчера отжиманиями и чересчур долго качал пресс. Это обычно помогает отвлечься, когда мелодия не клеится. Ты словно уловил что-то такое, витающее в воздухе, тянешь за ниточку, истязаешь струны, а оно никак не хочет ложиться на ткань всего мотива. Вот в такие моменты упражнения — самое то. Кстати, о воздухе. Моя соседка, бабулька лет семидесяти, сидит возле столика и чистит яичко. Это не мои слова. Она так и сказала: «яичко». Нет, не так, а: «держи яички, сынок». Пыталась угостить меня. Отказался. Вот теперь она полностью захватила стол, разложила на нем газеты, чистит «яички», посыпает солью и тщательно жует их. Да так, чтобы мне обязательно было видно, как замечательно она справляется с этой задачей. Стараюсь не смотреть, как превращается в кашу пища у нее во рту, но получается плохо. Спасение приходит неожиданно: на стоянке под Потьмой пенсионерка с тяжелыми сумками покидает поезд, и ее место занимает тощий паренек в камуфляжном костюме, кепке и с гитарой за спиной. У него тонкие усики, пухлые губы и широкие кустистые брови. На вид лет шестнадцать, не больше. Садится напротив меня и принюхивается. Смущенно пожимаю плечами. Это не я, это бабушкины «яички». Но он смотрит на меня точно сыщик, напавший на след. Не знаю, в чем дело. Вполне возможно, что там, откуда он родом, нормальные парни не носят колечко в носу и не бьют здоровенные тату в виде черепа на все предплечье. Но куда ж мне теперь деваться? Не пытаться же затеряться среди деревенских? Если надо, могу свою позицию и кулаками обосновать, вообще без проблем. А пирсинг доставать не буду, он мне дорог, да и незаметный почти, мне нравится. Битва взглядов продолжается еще с минуту. Ни один из нас не отводит глаз в сторону. Напряжение, накал, драматизм. И, наконец, у паренька начинают слезиться глаза. Сдается и часто моргает. — Степан, — представляется он. В воздухе все так же витает, напоминая о себе, возмутительный аромат «яичек». — Павел, — жму его руку. — Ты тоже на Грушу? Ясно. Этот тощий глист в камуфлированном скафандре — начинающий бард. Поехал кормить комаров и нюхать костры на Грушинский фестиваль. — Не, — отвечаю бодро, — я домой. — Ясно, — почему-то ужасно огорчается он, всем своим видом веселя меня. Молодой, четкий, наивный такой. Воодушевленный предстоящим приключением. Через полчаса мы уже активно общаемся, обсуждая Визбора и Митяева. Пытаюсь похвалить Высоцкого, но явного отклика не нахожу: вот то ли дело — Розенбаум. Вот где сила. Вот где вальс-бостон. Делаю вид, что соглашаюсь. Все лучше, чем трещать о помидорной рассаде с пенсионеркой. Через час дело доходит до его гитары. Степан остается в одной майке, закидывает ногу на ногу, кидает сверху инструмент и начинает бряцать. Съеживаюсь, боясь услышать блатнячок, но он заводит вдохновенное: Много впереди путей-дорог. И уходит поезд на восток. Светлые года Будем мы всегда