Война миров 2. Гибель человечества

– Микроб успешно размножается в человеческой крови, но не причиняет вреда носителю.

– Он во мне. Древний убийца. Вы ввели его в мою кровь. И хотите, чтобы я под предлогом установления контакта принесла его марсианам.

Это была та самая Большая Ложь, впервые высказанная вслух. Я тут же почувствовала себя донельзя глупой: как я раньше об этом не подозревала?

И я увидела, как мои спутники – Тед Лейн, лейтенант Грей, даже Марина Оджилви – отшатнулись от меня.



Моя миссия была простой. Надо было проникнуть за Кордон и подобраться к марсианам как можно ближе – при содействии Кука или без него, хотя помощь артиллериста мне бы пригодилась.

– У нас всего одна попытка, – сказал Эрик. – Так что нужно приложить все усилия. Расправиться со всеми марсианами разом. Помните, что близится новое противостояние. Не исключено, что на Землю прилетят новые цилиндры. У нас будет больше шансов с ними справиться, если марсиане в Англии, которые помогут воздушному флоту сориентироваться, будут уничтожены еще до того, как прибудет подкрепление – а может быть, и основные силы. Далее: благодаря марсианским технологиям мы научились хранить кровь. Им нужно было чем-то питаться во время межпланетного перелета, и они везли ее с собой. Мы сами теперь применяем эту технологию на поле боя – и у нас есть все основания полагать, что в центральной воронке в Амершеме у марсиан большие запасы крови. Именно их вам и предстоит отравить, Джули. Это единым махом выкосит большинство марсиан, а из образовавшихся открытых ран инфекция передастся всем остальным. Так что, как видите, надо войти к марсианам в доверие, чтобы они допустили вас в самое сердце Кордона. Там Кук обеспечит вам необходимое прикрытие.

– Но почему вы не рассказали мне все это раньше – до того, как впрыснуть в вены яд?

– Скажу откровенно: потому что мы решили, что вы с большой вероятностью ответите отказом.

– Мне нужно совершить массовое убийство, майор Иден?

– Вы хотите спасти нацию, мисс Эльфинстон?

В этот момент мне показалось, будто я читаю собственную эпитафию.





10. Ночь в Гэмпшире




На следующем этапе моего путешествия в Бакингемшир, где находился Кордон, мне нужно было проехать через Лондон. Несмотря на то что там по-прежнему оставались взаперти миллионы человек – а может, и благодаря этому, – военным было относительно легко проникать в столицу, не привлекая внимания марсиан. Я должна была присоединиться к следующей экспедиции.

Вечером Бен Грей и Тед Лейн вывезли меня из Портсмута, и я провела ночь в довольно приятном доме за городом, в лугах возле Истли. Что это был за дом, я так и не узнала. То ли владельцы покинули его, когда марсиане вернулись в Англию, то ли его реквизировали для военных нужд, но теперь в нем останавливались офицеры, а на участке возле дома размещались солдаты, приехавшие на побывку. За годы без хозяев дом заметно растерял шарм: в коридорах виднелись следы грязных сапог, в гардеробной висели шинели цвета хаки, а место слуг заняли раненые солдаты, которые в силу временной негодности к военной службе явно были приставлены к выполнению мелких поручений. У бедолаги, который принес нам ужин, половина лица была покрыта шрамами.

Да, несмотря на общий упадок дома, нам накрыли на стол. На ужин подали суп и жилистую говядину. Ужинали мы по старинке, в столовой, стены которой были увешаны портретами предыдущих хозяев – людей с маленькими безвольными подбородками. Из подвала принесли вино и портвейн и разлили по бокалам, а в конце появились сигары, доставленные с Кубы по баснословной цене. Мы вели непринужденную светскую беседу и говорили в основном о скандальных эскападах разных кинозвезд. Возможно, остальные поддерживали беседу ради меня, одной из трех женщин и единственной гражданской. Грей травил байки об эксцентричных выходках Черчилля в бункере в Доллис-хилле, где, по слухам, правитель Лондона проводил встречи в пижаме и халате, с бокалом бренди и с волнистым попугайчиком на лысеющей макушке.

Большинство офицеров происходили из привилегированного сословия, и для них все это было не в диковинку. Для меня же этот странный вечер стал щемящим напоминанием об Англии, которую мы потеряли. О той Англии, которая всегда была недоступна большинству англичан, – подумала я, глядя, как бедняга Тед Лейн пытается понять, какой из столовых приборов ему нужно использовать на этот раз.



В ту ночь мне толком не спалось: комната казалась слишком душной, матрас – слишком мягким, на кровати было слишком много одеял. Возможно, все дело было в тревоге, которая не отпускала меня с того самого момента, как в Портсмуте мне сделали уколы. Я думала о смертоносном организме, который поселился в моем теле, превратив его в поле битвы. А может, я просто слишком привыкла к весьма аскетичной жизни в Париже.

Меня разбудили рано поутру звуки с улицы: кто-то отдавал команды, кто-то смеялся, где-то шумела вода; кажется, я почуяла запах жареного бекона. Я накинула халат и подошла к открытому окну.

Как я уже говорила, на участке возле дома отдыхали и восстанавливали силы те, кто прибыл с фронта. Теперь, в лучах утреннего майского солнца, я наконец их увидела: они выстроились в очередь к столам, где был разложен завтрак. Каждому полагались сардины, бекон, картошка, хлеб и кружка чая. Для того чтобы всех накормить, сюда привезли что-то вроде большой кухонной плиты на колесиках. Остальные собрались возле общих душевых, чтобы помыться, – там то и дело бесстыдно мелькали чьи-то бледные тела. Те же, кто только что явился с фронта, должны были пройти дезинсекцию в специальных вагонах.

Некоторые этим утром занимались боевой подготовкой. Я увидела группу солдат, которые деловито вскапывали бывшую площадку для крокета, зарываясь в туннели, словно человекообразные кроты. Другие в полном обмундировании выстроились возле крупных кожаных мешков, подвешенных на веревке. По команде солдаты всей толпой с криками кинулись к мешкам; они не палили из винтовок, а пронзали мешки штыками, как охотники, которые загнали медведя. Мешки служили, чтобы изображать марсиан, – им приделали клювы и болтающиеся щупальца, а сверху намалевали большие глаза. Позже я узнала, что, хотя у солдат вряд ли были шансы увидеть марсианина вне боевой машины, само пронзание такого чучела штыком, как считалось, оказывало положительное влияние на их боевой дух. Надо было повторять это много раз, до изнеможения, пока не почувствуешь жажду крови, не ощутишь готовность убивать, – именно такого настроя ждали от солдат.

Когда я наблюдала за этим, вдруг послышался грохот и лязг и кто-то закричал: «Дым! Черный дым!» Все, кто это слышал, побросали оружие, натянули противогазы с защитными капюшонами, прикрыли запястья и лодыжки рукавами и штанинами. Но это была всего лишь учебная тревога.

А потом в мою дверь кто-то тихонько постучал. Пора было отправляться в Лондон.



Мы, не затягивая, собрали вещи и поехали на вокзал, где сели в поезд, полный взволнованных солдат, направлявшихся на фронт – как новичков, так и ветеранов. Так что мы с Лейном и Греем оказались в одном отсеке с дюжиной мужчин: те заняли все сиденья, разместились на полу, а один парень даже растянулся на хлипкой с виду багажной полке. В клубах сигаретного дыма мы покатили на север, в Лондон.

Мы замедлили ход, пропуская встречный поезд, из Лондона, и я с любопытством его оглядела. Поезд был покрыт пятнами черной, бурой и зеленой краски – в целях маскировки. Внутри ехали солдаты, изможденные и грязные; многие спали. Впереди их ждала передышка. Вагоны, помеченные красным крестом, служили передвижными госпиталями. Были и вагоны, набитые гражданскими, которые эвакуировались из города, – мужчинами, женщинами и детьми. Многие из них были не менее чумазыми, чем солдаты. Беженцы моргали на свету, а дети таращились на зеленые луга, которых, возможно, не видели никогда в жизни.

Тед Лейн, стоя у окна, развлекался тем, что корчил рожи маленьким лондонцам, пытаясь вызвать у них улыбку.

Позже наше путешествие ненадолго прервалось. Поезд просто остановился среди поля, кажется, где-то возле Альтона. Машинист заглушил локомотив, и рабочие в хаки забегали вдоль вагонов, набрасывая на крыши брезент, который закрыл нам вид из окон.

Лейн коснулся моего плеча.

– Рядом марсианин – кто-то из наблюдателей его заметил и послал сигнал стрелочнику.

– Может быть, там летательная машина, – сказал Грей. – Они вылетают в странные рейды, будто проверяют нашу систему обороны. И разрушают железнодорожные пути, если те попадаются им на глаза. Поэтому мы красим рельсы в защитный цвет – правда, проезжающие составы стирают краску, и ее приходится обновлять. Крыши поездов покрывают такой же краской, а брезент помогает скрыть очертания. Человека это бы не одурачило, но марсианина может провести. И надо стоять на месте. Движущийся поезд…

– А почему мы говорим шепотом? Марсиане могут нас увидеть, но не могут услышать.

Он улыбнулся.


– Естественная реакция. И потом, это вы начали.

Он, конечно, был прав.

Мы стояли еще несколько часов, прежде чем снова тронулись. Никто из нас за это время не заметил летательной машины.





11. Я возвращаюсь в Лондон




Поезд привез нас на юг Лондона, на станцию Клэпхем-Джанкшн.

Солдаты вышли из вагонов, и их место заняли те, кто ехал отдохнуть от службы, – перепачканные, в бесформенной потертой одежде, местами даже с пятнами плесени. Они выглядели изнуренными и замученными. И все же у этих бедолаг с ввалившимися глазами были наготове приветствия для тех, кто шел им на смену.

– Отличная прическа, приятель! Дорого заплатил? Марсиане тебя бесплатно подстригут тепловым лучом!

– Взгляни на этого парня, Фред. Румяный, что твоя малина, и такой же сочный. Уж марсиане тобой займутся, помяни мое слово, – высосут весь сок до последней капли!..

Думаю, солдаты поддевали друг друга еще во времена Цезаря – который, возможно, некогда привел свои легионы на это самое место. Но, пока они обменивались подколками, медсестры и санитары хлопотали возле мужчин и нескольких женщин, чье состояние было куда более плачевным. Я видела раненых на костылях, людей, обмотанных бинтами, как новогодняя елка гирляндами, солдат, которые, по всей видимости, лишились зрения – они выстроились в ряд, и каждый опирался на плечо впереди стоящего. Все они были измученными и потерянными; те, кто мог видеть, щурились на свету. Вновь прибывшим это зрелище не обещало ничего хорошего. А ведь мы были довольно далеко от Кордона.

Под отрывистые команды, напоминавшие крики чаек на побережье, мы протискивались все дальше – в окружении сотен солдат.



Выбравшись со станции, мы присоединились к строю солдат в полном обмундировании и дальше пошли пешком – до Сент-Джонс-хилла, а потом направо, к реке.

Я не была в Лондоне с тех пор, как мы с Элис два года назад сбежали от марсиан, которые надвигались со стороны Аксбриджа. Во мне вновь пробудились журналистские инстинкты, и я старалась все подмечать и анализировать все свои ощущения. И впечатления у меня, как ни странно, были самые положительные.

Сверху я видела голубое небо. Где-то поблизости плескалась вода – это меня несколько удивило. Я также слышала пение птиц и тихие голоса людей, которые шагали со мной в одном строю. Воздух был свежим, разве что иногда к нему примешивался затхлый запах, словно из водостоков. Грязные фасады многих домов были испещрены полосами: после пришествия марсиан трубы больше не дымили, и дождь местами смыл со стен черную копоть, обнажив светлую облицовку. Мне стало интересно, как обстоят дела в парках: должно быть, там сейчас раздолье для птиц и прочей живности. Была среда, самый разгар мая, и я почувствовала прилив абсурдного весеннего оптимизма.

А потом мы вышли к реке – я даже пожалела, что дорога заняла так мало времени. Но привычной набережной я не увидела.

Там, где раньше плескалась вода, – судя по указателям, пролегала Йорк-роуд. Справа от нас был небольшой затопленный парк, а слева – сама река, которая вышла из берегов и вплотную подступила к домам.

На дальнем берегу виднелись силуэты зданий – их фундаменты тоже были затоплены. Там, где булыжная мостовая ныряла под воду, наскоро смастерили причал. Нас ждало несколько весельных лодок; остальные были уже на воде. Офицеры отдали приказы, и мы поплелись к причалу.

Я устроилась на носу лодки, рядом с Греем. Лейн отобрал солдат, которые сели на весла, а какой-то неприветливый тип в непромокаемой кожаной куртке уселся на корме, за руль, и хмуро воззрился на нас.

– Что это за лодка? – шепнула я Грею.

Он пожал плечами.

– Да какая разница? Может быть, даже спасательная шлюпка с одного из тех кораблей, что марсиане потопили за Лондонским мостом… – он замолчал, глядя, как лодка медленно ползет по затопленным улицам, там, где когда-то была набережная. – Здесь самый трудный участок пути, постоянно приходится быть начеку: как-то раз одна лодка напоролась на сломанный фонарь, острый, как осколок кости, и ничего хорошего из этого не вышло.

Мы поравнялись с другими лодками. Весла шлепали по воде, над головой с криками кружили чайки – должно быть, в поиске пищи. Было легко определить, где раньше проходило русло Темзы: я видела опоры мостов, каждый из которых словно разрезали ножницами. Мост Баттерси, мост Альберта, мост Челси… Противоположный берег был затоплен так же, если не сильнее: река, широкая и полноводная, раскинулась далеко на север и восток, захлестнув Челси и Вестминстер. Вода в ней была грязная, пенистая, полная мусора: вокруг плавали деревяшки, обрывки одежды, мертвые птицы и животные. Течение несло искореженные куски корабельной обшивки – жалкие, проржавевшие. И даже на середине реки в нос бил отвратительный запах. Не верилось, что это главная река империи. Наш лоцман вел судно осторожно, глядя то налево, то направо и то и дело останавливая лодку, если подозревал, что мы рискуем на что-нибудь напороться.

Грей внимательно на меня смотрел, словно наблюдая за реакцией.

– Будет о каких диковинах написать в газете, да, мисс Эльфинстон?

– Какие уж тут диковины… Потоп тоже устроили марсиане?

– Не напрямую. Не думаю, впрочем, чтобы марсиане, выходцы из засушливого мира, обладали достаточными познаниями в гидрологии, чтобы намеренно устроить потоп. Нет, все это – следствие халатности: никто сейчас не заботится о стоках, шлюзах и насосных станциях. Так что Темза возвращается в прежние берега и затапливает пруды в Хаммерсмите, Вестминстере, Бермонсди, Гринвиче и на Собачьем острове, – он улыбнулся. – Возвращаются и старые речки – вырываются на свободу из подземных тоннелей, куда мы их загнали. У меня есть приятель, который на спор проплыл по реке Флит, от Сент-Панкраса до Блэкфрайера. Конечно, под землей все так же пострадало, как и на поверхности.

Я задумалась:

– А что с тоннелями метро?

– Там укрывалось невероятно много людей – и невероятно долго. Была целая операция по их спасению.

Столько бед, столько горестей обрушилось на город! Мне стало стыдно, что я все это время была поглощена собой.

Мы осторожно гребли на северо-восток; думаю, мы плыли вдоль затопленной Кингс-роуд, через Челси по направлению к Белгрейвии. Справа между уцелевшими зданиями виднелась широкая спокойная река, слева я заметила бледные фасады музеев Южного Кенсингтона. А впереди возвышались руины нового здания Парламента, отстроенного Марвином, – они торчали из воды, словно скелет какого-то исполинского животного. Мы проплыли мимо Букингемского дворца с расплавленной крышей, обогнули мемориал Виктории, и лоцман уже более уверенно повел нас над затопленным Сент-Джеймс-парком.

Наконец мы добрались до Трафальгарской площади. Вслед за другими лодками мы причалили к ступеням Национальной галереи, поднимавшимся из воды. Специально для этих целей в них вбили железные столбики. Когда я выбралась на крыльцо и отвернулась от воды, меня, несмотря на то что вокруг стояли люди в хаки, на миг захлестнуло чувство, что все нормально, жизнь вошла в привычную колею. Но потом я взглянула на Нортумберленд-авеню – и увидела, как между домами плещется и блестит на солнце вода, на поверхности которой плавал всякий хлам.

Ко мне подошел Грей.

– Пора обедать.