Воображаемый друг

Окидывая взглядом могилы, шериф думал о девочке с накрашенными ноготками. В промежутке между прощаниями с ней и с Дэвидом Олсоном на других похоронах шериф не бывал. Проводить ту девочку пришли только он и священник. Шериф не мог допустить, чтобы ее положили в грубый сосновый ящик, предоставленный социальными службами. Он снял со счета часть собственных сбережений и приобрел в магазине ритуальных принадлежностей то лучшее, что позволял оклад честного копа. После похорон шериф сразу поехал домой и заперся у себя в квартире. Ему хотелось снять трубку и позвонить матери, но та скончалась много лет назад. Ему хотелось выпить с отцом, но отца тоже давно не стало, равно как и тетушки, которая дожила только лишь до окончания племянником средней школы. В семье он рос единственным ребенком. А теперь – единственный – остался в живых.

Остальных прибрал Господь Бог.

Случись Богу быть арестованным за убийство, приговорили бы Его люди к смертной казни?

После похорон шериф оставил Эмброуза на попечение Кейт, а сам тут же поехал в Лес Миссии. Все ответы, касавшиеся Дэвида, следовало искать здесь. Вне всякого сомнения. Запарковав патрульную машину, он двинулся вдоль бульдозеров с логотипом «Коллинз Констракшн». Судья (к слову, партнер мистера Коллинза по гольфу вот уже тридцать лет) предоставил строительной компании «Коллинз» допуск («временный») в лес для возобновления работ с условием не нарушать границ места преступления. «Временный» допуск был рассчитан ровно на такой срок, чтобы подчиненные Коллинза успели наверстать упущенное. Им повезло. Сторож поведал шерифу, что после прекращения снегопадов рабочие вернулись к вырубке леса. А к Рождеству собирались полностью расчистить огромную территорию.

Если Дэвид Олсон был похоронен заживо, кто его похоронил?

Не деревья же.

Сторож также добавил, что бульдозеристы, выворачивая пласты земли, сделали необычные находки. Такие, как допотопная пила-ножовка, какими по сей день пользуются амиши. Старые молотки, ржавые гвозди. Сломанные лопаты, одна – с обгорелым черенком. Инвентарь этот сохранился с семнадцатого века, когда Англия отдала Уильяму Пенну, одному из отцов-основателей американских колоний, земли нынешнего штата Пенсильвания в погашение долга.

По меньшей мере за сотню лет до того, как люди освоили добычу угля.

Шериф осмотрел эту коллекцию старинных инструментов. Пилы, молотки, лопаты. Вот тут-то у него и забрезжила идея. Он ощущал ее физически. В голове начался какой-то зуд. Впору было чесать мозги, как спину.

Для чего сюда принесли эти орудия?

Шериф так и этак перебирал вопросы. И мало-помалу приближался к ответам.

Неужели здесь велось строительство?

Он зашагал по узкой тропе.

Или совершались захоронения?

Вот и поляна.

Или же это были орудия убийства?

На поляне царила тишина. Как будто лес затаил дыхание. Шериф запрокинул голову. Вот оно. Притулилось на единственном старом дереве.

Если Дэвид Олсон был похоронен заживо, кто его похоронил?

Не деревья же.

Шериф подступил ближе к толстому стволу. Посмотрел вверх. Сквозь облака лился солнечный свет, отчего покрытые инеем ветви излучали золотистое сияние. В голову пришла мгновенная мысль. Ясная, как этот солнечный день.

Случись Богу быть арестованным за убийство, люди потребовали бы для него высшей меры.

Шериф разглядывал строение на дереве. Ветер, словно шепоток, гулял у него в волосах.

Но казнить Бога людям не под силу, поэтому взамен они казнили Его Сына, Иисуса.

К шерифу подкрадывались олени.

Иисус отдал жизнь за наши грехи?

Или за грехи Отца Своего?

Эту мысль он придержал, как курильщик – последнюю спичку.

Люди приговорили Иисуса не как мученика.

Они приговорили Его как соучастника.

Ответ уже вертелся на языке.

Иисус простил нам Свое убийство.

А Его Отец не простил.

Шериф прирос к месту. Он понял, что через мгновение вычислит связь. Дэвид Олсон. Старинные инструменты. Лес Миссии. Поляна. Облака. Все эти составные части уже сплелись, как древесные корни вокруг скелета Дэвида Олсона. Еще одно мгновение – и он поймет, как на самом деле умер Дэвид Олсон.

И тут он услышал детский плач.

Долетавший из домика на дереве.





Глава 52





– Эй? – прокричал шериф. – Я представляю управление шерифа города Милл-Гроув!

Он выждал, но из домика на дереве никто не отозвался. Там по-прежнему заходился плачем ребенок.

Достав табельное оружие, шериф продвинулся на шаг вперед. Включил рацию, чтобы вызвать патрульных, однако услышал только радиопомехи. Возможно, он слишком далеко углубился в чащу леса. Возможно, мешала сильная облачность.

А возможно, и что-то совсем другое.

Шериф подошел вплотную к дереву. Посмотрел под ноги – и увидел детские следы. Свежие. Они выдавали чье-то присутствие. Он дотронулся до ствола. И не почувствовал шершавой коры. Ощущение было, как… как от нежной кожи младенца.

Значит, младенец находился внутри этой постройки. И плакал.

– Кто здесь? – требовательно спросил шериф.

Ответа не было. Только шум ветра. Смахивающий на шипение. Плач перешел в истошный визг. Неужели кто-то затащил своего ребенка на дерево и там бросил? Ну это еще не самое страшное. На стволе белели ступени. Колобашки, приколоченные к стволу. Шериф убрал служебный пистолет в кобуру, чтобы освободить руки. Он поднялся на несколько ступенек. Ребенок исходил криком.

Эмброуз находился дома со своей девушкой.

Они слышали младенческий плач.

Кто-то оставил на крыльце детскую коляску.

Младенца в ней не было.

Шериф замер. Весь его опыт подсказывал, что надо лезть наверх, чтобы помочь ребенку. А инстинкт удерживал на месте. Шериф чувствовал себя дрессированным псом, покорным неслышному свистку. Вот зачем требовался детский плач. Он действовал, как собачий свисток. Как сигнал к ужину. Как манок.

Но такого быть не должно.

Здесь дело нечисто.

Надумай его помощники сделать то, на что решил пойти шериф, он бы решительно пресек их действия. Но шериф был не так-то прост. Он двинулся по той же лесенке, только не вверх, а вниз. Чтобы унести ноги от этого дерева. Из этого леса. Подальше от этого неизвестно откуда взявшегося собачьего свистка. И тут он услышал голос.

– Папа.

От этого звука у него кровь застыла в жилах.

С ним заговорила девочка с накрашенными ноготками.

– Папочка.

Тогда, в больнице, этот голос звучал точно так же. Накануне ее смерти. Она погладила ему руку своими пальчиками, заулыбалась, обнажив сломанные зубы, и назвала его именно так.

– Папочка.

Шериф рванулся наверх. С последней ступени заглянул в окошко. Домик на дереве пустовал. Только на половицах темнели крошечные следы.

– Папочка, на помощь.

Голосок раздавался прямо за дверью домика на дереве. Одной рукой шериф снова достал пистолет, а другой потянулся к дверной ручке.

– Папочка, умоляю, спаси меня.

Шериф распахнул дверь.

И увидел, что она прячется в углу.

Девочка с накрашенными ноготками.

Зубы у нее были целехоньки. Косточки не переломаны. Это был ангелок. С ключом на шее.

– Здравствуй, папочка. Ты не закончил сказку. Дочитаешь? – с улыбкой попросила крошка.

Со слезами на глазах шериф тоже улыбнулся.

– Конечно, дочитаю, родная, – ответил он.

– Тогда входи, – поторопила она.

И сама устремилась к нему. Подала ему свою крошечную ручку и нежно потянула внутрь.

Дверь за ним захлопнулась.