Врата Войны. Трилогия

— А почему радиатор? — грассируя спросил Константин Симонов. — Ведь тогда мотор быстро перегреется и заглохнет.

— А это такая арийская хитрость, — ответил подполковник Андреев, — радиатор создает достаточно большое сопротивление воздушному потоку и если его снять, можно получить дополнительно двадцать-тридцать километров скорости. А чтобы мотор не перегревался, они один из двух крыльевых баков заправили водой, которую напрямую направляли на охлаждение мотора с последующим выбросом в атмосферу. На двадцать минут полета хватит и ладно, это же не боевой самолет, а рекордный. Но зато Геббельс на весь мир во всеуслышание заявил, что немецкий истребитель самый быстрый в мире.

— Интересно, — хмыкнул Симонов, — век живи, век учись. Ну ладно, товарищ подполковник, спасибо вам за вкусный обед и интересный рассказ, но нам пора…

— Товарищ Симонов, — вдруг официально сказал подполковник Андреев, — официально приглашаю вас приехать к нам в полк сегодня вечером и обещаю лично свозить вас на охоту за фашистами во второй кабине «спарки». Поверьте мне, вы получите незабываемые впечатления, которых хватит на всю жизнь. Да и наши парни, тоже, наверное, хотели бы с вами поговорить, а будить их сейчас нельзя. Предстоит большая ночная работа. Будем низводить и курощать зазнавшихся выше всякой меры арийских юберменшей.

— Я думаю, — сказал Симонов, переглянувшись с фотокорреспондентом, — что обязательно приеду. От такого предложения очень трудно отказаться. Всю жизнь мечтал посмотреть, как это бывает, когда низводят и курощают.

27 августа 1941 года, 23:15. Брянская область, Унечский район, полевой аэродром окрестности поселка Красновичи, 266-й ШАП ВКС РФ.

Поэт, писатель и журналист Константин Михайлович Симонов.

Героический сержант Василий, который не мьггьем, так катанием все же пробился поближе к фронту (я о нем еще напишу) привез нас с Павлом в штурмовой полк потомков в тот момент, когда на западе раскаленный шар солнца уже закатывался за горизонт. Едва мы вышли из машины, как сразу попали с корабля на бал. Подготовка полка к ночной боевой работе была в самом разгаре, но и наше прибытие тоже не осталось незамеченным. Подполковник Андреев тут же появился как чертик из табакерки и объявил, что для обещанного им полета на боевое задание все готово, и теперь дело только за мной.

Оказалось, что перед тем, как сесть в кабину реактивного самолета, необходимо надеть на себя противоперегрузочный костюм, чтобы при резких маневрах отлившая от головы кровь не приводила к потере сознания. Страшновато было узнать, что во время особо резких эволюций самолета мое тело может весить до шести половиной раз больше, чем обычно, и противоперегрузочный костюм, создавая давление на нижнюю половину тела, препятствует отливу крови от головного мозга. Ну что же, надо так надо, тем более что надели и подогнали его на меня достаточно быстро. В последнюю очередь на меня надели белый защитный шлем, в лобной части которого на шарнире был закреплен прибор, похожий на небольшой бинокль, в нерабочем положении откинутый наверх. Оказалось, что это так называемые панорамные очки ночного видения, позволяющие пилотам их самолетов и вертолетов видеть в ночной темноте почти как днем.

И вот, немного неуклюже из-за непривычного и сковывающего движения костюма, по приставной лестнице я поднимаюсь в заднюю кабину штурмовика и усаживаюсь в глубокое кресло с подголовником, стараясь ничего не трогать руками. Следом заглядывает техник — он пристегивает меня к креслу ремнями и соединяет штекера самолетного переговорного устройства, питания очков ночного видения и переходник пневматики противоперегрузочного костюма. Убедившись, что все в порядке, техник желает мне успеха и закрывает заднюю часть фонаря кабины.

Пока на своем месте устраивается подполковник Андреев, при тусклом дежурном освещении осматриваюсь в кабине. И тут у потомков тоже не все как у людей. Во-первых — циферблаты приборов и какие-то регулирующие ручки, рычажки и переключатели расположены не только на передней панели, но и на бортах по обеим сторонам пилотского места. Во-вторых — самое заметное место на передней панели занимают два больших экрана, симметрично расположенных с правого и левого края. Если на левой панели выведены изображения самых главных приборов, которые имеются и на наших самолетах: спидометра, высотомера, указателя крена и авиагоризонта, то правую панель занимает очень четко изображенная рельефная карта с отметкой положения самолета, указателя направления на цель и многими другими вещами, так милыми сердцу военного летчика. Но вот включается внутреннее переговорное устройство и после небольшого прокашливания меня приветствует подполковник Андреев:

— Ну что, Константин Михайлович, освоились?

— Осваиваюсь, товарищ подполковник, — ответил я, — пока все, что я вижу, выглядит чистейшей фантастикой.

— Фантастика у нас на втором этаже, — непонятно хмыкнул подполковник Андреев, — а сейчас приготовьтесь, мы запускаемся.

И в этот момент подо мной и чуть сзади разом завыли одна, потом другая турбины, а на передней панели ожили указатели мощности двигателей. Немного погоняв двигатели в капонире, подполковник Андреев отпустил тормоза — и штурмовик выкатился из капонира и по рулежной дорожке с временным металлическим покрытием покатился к началу взлетной полосы. Я посмотрел по сторонам и, насколько смог, назад. Было видно, как вслед за своим командиром и другие штурмовики выруливают из своих капониров. Перед самым взлетом легкий свист турбин перешел в оглушительный рев, стрелки указателей мощности дрожали где-то посреди красного сектора; и тут подполковник Андреев сказал: «Поехали!» — и отпустил тормоза. В этом все сокрушающем реве штурмовик покатился вперед — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Вот тут я почувствовал, что такое настоящая перегрузка — невидимая рука вдавила мою грудь в кресло так, что было не пошевелиться, потом земля провалилась куда-то назад и вниз, после чего давящая на грудь сила ослабла. Мы были в воздухе. Почувствовав, что я снова могу двигаться, я поднял руку и со щелчком опустил на глаза очки ночного видения, превратившие мрак, окружающий самолет, в неяркие зеленоватые сумерки.

Место пилота находилось ниже моего, поэтому я достаточно хорошо мог наблюдать все происходящее как прямо вперед, так и по обоим бортам. Поэтому через четверть часа полета, когда мы подошли к цели, мне было прекрасно видно, как у нас из-под крыльев срываются огненные капли реактивных снарядов, которые слепя глаз ярким выхлопом, уносятся вперед, к дороге, по которой, едва различимые даже в ночные очки, ползут темные силуэты вражеских машин. Едва мы выпустили первые ракеты, как впереди тут же зажглись прожектора, и пока не прицельно, куда-то в нашу сторону потянулись пунктирные нити трассирующих снарядов. Но жить этим немцам, в том числе и зенитчикам, оставалось не больше трех секунд, пока в их направлении мчится неумолимая реактивная смерть. Вот эти секунды истекли — и впереди заполыхало так, что почти все изображение слилось в одну сплошную ярко-зеленую засветку. Прожектора мгновенно потухли, а зенитки прекратили стрельбу. Первый же залп атакующих штурмовиков потомков принес гитлеровцам сплошное уничтожение.

После первой атаки мы возвращались к дороге еще четыре раза, и каждый раз я с удовлетворением отмечал, что так и надо воевать — разносить врага вдребезги, заставляя выживших бояться любой тени и любого шума, похожего на свист турбин реактивных штурмовиков потомков.

И ведь уму непостижимо — если под наши самолеты подвешивают от шести до восьми реактивных снарядов калибра восемьдесят миллиметров, то штурмовик потомков несет таких снарядов сто шестьдесят штук. Вот и получается, что удар одного самолета равен удару полка, а их полк из трех эскадрилий это чуть ли не воздушная армия. Ну, тем хуже для немцев, сами виноваты, что напали на СССР. Ведь мы уже один раз победили их без помощи потомков, а теперь, значит, как говорил подполковник Андреев, опять победим их нокаутом и с особым цинизмом.

28 августа 1941 года, 03:05. Окрестности Могилева, населенный пункт Мирный, командующий Третьей панцергруппой генерал Герман Гот.

Ночь для солдат третьей панцергруппы оказалась страшнее дня. Едва только стемнело, и наши колонны вышли из своих лесных убежищ, в которых они прятались в светлое время суток, как в воздухе снова появились стаи «Потрошителей». Как оказалось, их пилоты ночью могли видеть ничуть не хуже, чем днем. Наши зенитчики, напротив, пока противник не принимался пускать свои ракеты, даже не видели, куда стрелять. Увы, зенитные прожектора не пережили первой же атаки, потому что «Потрошители» охотились за ними с особой настойчивостью. Первое, что сделала их первая волна, это подавила всю нашу зенитную артиллерию и создала на дороге несколько заторов из горящих машин. Одновременно радиоэфир оказался так плотно забит помехами, что управлять движением войск с помощью радиосвязи стало невозможно. Очевидно, что командование «марсиан» поставило перед своими летчиками целенаправленную задачу сорвать переброску моей группы к этому самому Гомелю, и те добивались поставленной цели со всем возможным усердием.

Но и это было еще не все. Горящие автомашины, ночью видные издалека (особенно с большой высоты) привлекали к себе внимание обычных большевистских бомбардировщиков, которые еще совсем недавно не казались нам большой проблемой. Но после того как по нашим колоннам поработали «Потрошители», сделав недееспособной всю зенитную артиллерию и дополнительно подсветив цели, большевистские бомбардировщики получили возможность бомбить наши войска с горизонтального полета в упрощенно-полигонных условиях. Потери были страшные. Дорога, которую нашим солдатам удалось понемногу расчистить в дневное время, снова оказалась забита обгорелыми обломками автомашин и корпусами подбитых и сожженных дотла панцеров. Некоторые подразделения пытались сойти с дорожного полотна, чтобы обойти заторы по целине, но застревали в придорожных канавах, или, уже выйдя в поле, попадали под удары «Потрошителей» и бомбы обычных большевистских самолетов.

Но самое страшное и невероятное случилось севернее Могилева с 25-м панцерполком 7-й панцердивизии 39-го моторизованного корпуса, который в отличие от частей движущегося в авангарде 57-го моторизованного корпуса совершенно не подвергался дневным налетам. Сначала колонну панцеров и автомашин, перевозящих полковое имущество, атаковали несколько «Потрошителей» которые подожгли несколько панцеров и создали на узкой лесной дороге два затора — в голове и хвосте полковой колонны, в результате чего из этого аппендикса ходу не было ни туда, ни сюда. Но когда они улетели, оказалось, что еще ничего не кончено. Вслед за ними, как пираньи на запах крови, явились большевистские истребители-бипланы, которые ориентируясь на свет от огня уже горящих танков, принялись запускать по колонне свои реактивные снаряды и обстреливать ее из пулеметов.

Вроде бы все ничего, ведь из пулемета невозможно повредить даже наши самые слабые и устаревшие панцеры типа «единичка», а большевистские реактивные снаряды, в отличие от «марсианских», давали очень большой разброс[10] и фактически не давали прямых попаданий. Но пули, выпущенные из пулеметов (в своем большинстве бронебойно-зажигательные), и осколки реактивных снарядов повреждали канистры, в которых наши танкисты прямо на броне перевозили запасной бензин, который тек на броню панцеров и вспыхивал от малейшей искры. Будь проклят недостаточный запас хода наших машин, который в опасной прифронтовой зоне не позволяет иметь весь бензин залитым в баки. В первую очередь от того налета пострадали наши самые лучшие танки типа Т-IV (имевшие самую малую дальность хода и потому возившие на броне самый большой запас бензина. При движении по плохим русским дорогам бензин в баки иногда приходилось подливать прямо на переходе, во время коротких получасовых остановок. Если до вражеского авианалета «четверок» в том панцерполку было тридцать машин (две роты), то после не осталось ни одного годного к маршу и бою панцера этого типа. Впрочем, и экипажам остальных панцеров 25-го панцерполка тоже пришлось несладко.

Прошли почти сутки, а моя панцергруппа не смогла продвинуться южнее Могилева и на несколько километров, при этом потери за это время составили до половины наличного количества панцеров и две трети всего грузового автотранспорта. Потери в живой силе после продолжающихся ночных налетов еще не подсчитаны, но уже и без того понятно, что из-за того, что санитары в ночном хаосе не имеют возможности своевременно обнаружить всех раненых, эти потери, особенно безвозвратные, будут очень и очень значительными.

28 августа 1941 года, 13:15. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Посасывая трубку, Верховный разглядывал доставленные из Красновичей фотографии. Рано утром, едва встало солнце, один из самолетов потомков слетал к месту ночного побоища и все задокументировал с помощью фото и видеоаппаратуры. К разборам нагромождений сгоревшей техники немцы приступить еще не успели, так что фотографии дорог, запруженных обгоревшими автомобильными остовами и мертвыми бронированными коробками, доставляли вождю чувство глубокого морального удовлетворения и высокого эстетического удовольствия, ведь труп врага не только всегда хорошо пахнет, но еще и красиво выглядит. Особенно если это труп третьей танковой группы, которая уже не раз доставляла РККА множество проблем.

Первые же сутки боевой работы штурмового полка потомков полностью сорвали переброску третьей танковой группы гитлеровцев к Гомелю и нанесли ей тяжелейшие потери, вызвавшие значительное падение ее боеспособности. Нет, с самого начала было понятно, что даже во встречном сражении против двух дивизий из двадцать первого века (одной мотострелковой и одной танковой) третья танковая группа обречена на поражение и разгром. Но теперь, после авиаударов штурмовиков из будущего, ее возможностей не хватило бы и против перешедших к полевой обороне стрелковых дивизий РККА. Слишком большие потери в артиллерии и танках, слишком сильный и внезапный стресс пережили вчерашние победители всей Европы, белокурые бестии и сверхчеловеки — ведь под крыльями неуязвимых штурмовиков из будущего они одномоментно превратились в забитые ничтожества.

Нет, если дать немцам время, чтобы оклематься и зализать раны, юберменши снова могут воскреснуть и попереть вперед на восток за рабами и жизненным пространством. Но такого времени Сталин им давать не собирался, фашизм обязательно должен бьгть разгромлен и уничтожен прямо в собственном логове. Идея восстановить статус-кво, отбросив немцев до госграниц СССР, и заключить там с ними мирный договор — изначально ублюдочная и мертворожденная. Только полная Победа и красное советское знамя над рейхстагом, только полное уничтожение военной и политической машины Третьего рейха, только окончательное осуждение человеконенавистнических идей, от рождения делящих людей по сортам. Иначе все жертвы, победы и помощь потомков будут просто бессмысленны, а зализавшая раны германская военная машина еще раз нападет позже, когда посчитает себя готовой к реваншу. Такого исхода следует избегать любой ценой, это хуже любой холодной войны, поэтому сила ударов будет только нарастать, а конечным рубежом продвижения РККА уже назначено атлантическое побережье континентальной Европы.

Вождь вздохнул и положил погасшую трубку в пепельницу. Конечно, было бы лучше, если бы СССР добился успеха самостоятельно, если бы созданные перед войной мехкорпуса с легкостью громили врага, а доблестные сталинские соколы вдребезги разгромили люфтваффе, завоевав полное господство в воздухе. Но вождю уже объяснили и даже, более того, показали на наглядных примерах, почему это невозможно и с точки зрения далекой от совершенства техники, и из-за неоптимальной, не до конца отработанной тактики, и из-за человеческого фактора, частично основанного на непрофессионализме командиров, частично на прямом предательстве высшего командного состава.

Кстати, о предательстве. Вон она, на столе — газета «Правда» за сегодняшнее число с некрологом на Никиту Сергеевича Хрущева. Мол, верный сын партии пал смертью храбрых во время выезда на фронт под бомбами немецко-фашистских захватчиков. И нашли в воронке от бомбы только гимнастерку с окровавленным партбилетом. На самом деле Никитка был жив и даже частично здоров, сидел в тайной тюрьме НКВД, жрал улучшающие память и откровенность мозгобойные таблетки, из-под которых активно делился со следствием (тоже тайным) особенностями своих прошлых похождений, начиная с периода гражданской войны.

Списки всплывших фигурантов вместе с краткими характеристиками (в том числе добытыми в будущем) ежедневно доставлялись в этот кабинет. Потом Вождь брал привезенные из будущего маркеры и подчеркивал. Если синим — то ничего. Если зеленым — то карьера этого человека должна была быть заморожена. Если желтым — то, одним словом как обычно, исключить из партии, снять с работы, отдать под следствие, осудить и расстрелять, только статьи должны быть не политические, а экономические: «хищение в особо крупных размерах» и «халатность в особо крупных размерах», которая в военное время его, Сталина, Указом приравнивалась к хищению. А вот если в ход шел красный маркер, то помеченный им персонаж шел по пути Никитки — то есть прекращал свое существование без суда и следствия по естественным якобы причинам. До сантиментов ли тут, когда спасают страну. Кстати, у красного маркера перед желтым был один неоспоримый плюс в сфере гуманности. Многочисленные родственники фигурантов, подчеркнутых красным, не получали на всю жизнь клеймо ЧСИР и продолжали жить обычной жизнью, всего лишь скорбя по безвременно усопшим.

Но Никитка, как и его подельники-попутчики из недобитых троцкистов и приподнявшейся новой поросли, отнюдь не был той главной головной болью, которая беспокоила сейчас товарища Сталина. Этой линией в настоящий момент занималось ГУГБ НКВД и занималось вполне успешно. Редели ряды предателей, да и просто людей, которые ради своего благополучия были готовы сдать страну врагу, но оставалась та самая главная проблема, с которой СССР столкнулся 22 июня. Рабоче-крестьянская Красная Армия и такой же Флот оказались не готовы к войне и, неся чудовищные потери, откатывались от пограничных рубежей вглубь страны. Какое уж «малой кровью и на чужой территории»… Кадровые дивизии и корпуса, в том числе и механизированные, дотла сгорали в боях, не в силах не то что разгромить, но даже просто остановить врага. И одной из причин тому было закрепившееся за немцами подавляющее превосходство в воздухе.

Советские ВВС еще на рассвете 22 июня вдвое превосходившие врага, к настоящему моменту были почти полностью разгромлены. Уцелели в основном бомбардировочные дивизии, дислоцированные в глубине страны, но и они из-за отсутствия истребительного прикрытия несут огромные потери. А то как же — за первый день войны советские ВВС потеряли тысячу двести боевых самолетов, четыреста в воздухе и восемьсот на земле. Но если верить книгам потомков (а не верить им у Вождя не было никаких оснований), «уничтоженные» на земле самолеты были просто брошены на аэродромах из-за отсутствия горючего и запчастей и уничтожали их несколько суток спустя уже немецкие танкисты и пехотинцы. Также потомки писали, что германское люфтваффе за 22 июня сего года понесло крупнейшие разовые суточные потери за всю войну, не исключая и самые тяжелые дни битвы за Англию. Пока советские истребители из смешанных авиадивизий дрались в небе над границей, это самое небо для немцев было залито кровью, но потом их отозвали, приказав перелететь на тыловые аэродромы, где для них не было ни запчастей, ни топлива ни боеприпасов, и именно в тот момент люфтваффе получило свободу действий в воздухе, а советским ВВС все надо было начинать заново, да еще прямо во время тяжелейшей войны.

Сталин задумался. Фактически Красную Армию предстояло создавать заново. Стрелковые и кавалерийские дивизии усиливать артиллерией, а также средствами ПВО и ГГГО, и переобучать, а танковые, мотострелковые, и авиационные части создавать с нуля. А то какая может быть боеспособность у танковой дивизии, если новые танки, которые на равных могут драться с немецкими «тройками» и «четверками», составляют меньше четверти всего танкового парка? Если по уму, то пушечные ВТ и Т-26 можно использовать по противнику только из засад, а орлы-командиры, показывая свой героизм, выводят их во встречные атаки. И в результате после пары суток боев дивизия, не выполнив задачу, вынуждена прорываться из окружения из всего списочного состава более чем в сотню машин, имея на вооружении по три КВ, и по пять тридцатьчетверок — и усе. А немцы задачу выполнили — и прорвались куда надо, и разгромили кого хотели.

И вообще, как говорил товарищ Ленин по похожему поводу, о перевесе качества над количеством — «лучше меньше да лучше». Слушались бы классика и основателя — не сидели бы сейчас в такой глубокой ж…, вынужденно прося помощи у потомков. Что касается танковых войск, то им в настоящий момент необходимо уделить особое внимание. Во-первых — производство легких танков Т-60 и Т-70 — это профанация и самоуспокоение количеством, вместо них на той же базе создавать 76-мм самоходку с орудием ЗИС-З, а также 37-мм зенитную спаренную самоходку для сопровождения тех самых механизированных частей, которым остро не хватает подвижных средств ПВО. Во-вторых — на первом этапе войны основной тактической единицей должна стать танковая бригада. Средняя — укомплектованная танками Т-34 и тяжелая — укомплектованная танками КВ. Также необходимо немедленно дать команду немедленно приступить к проектированию на шасси КВ самоходных орудий с пушками-гаубицами А-19 и МП-20, которые понадобятся при прорыве вражеской долговременной обороны. Ими следует комплектовать артсамоходные полки, которые усилят боевые возможности танковых бригад. Срок исполнения — по танковым бригадам нового облика — конец октября, начало ноября этого года. По артсамоходным полкам — весна следующего года.

С мотострелками все обстояло гораздо тяжелее. Товарищ Сталин понимал, что производить массово свои бронетранспортеры или боевые машины пехоты СССР пока не в состоянии, а американские, если они опять будут предложены по ленд-лизу, более пригодятся в качестве артиллерийских тягачей.

Отсюда вывод: часть пехоты следует посадить на броню, признав очевидное и изменив для этого устав, а вместо другой части придать танкистам кавалерию, которая все же подвижнее пехоты. Что же касается авиации, то ее необходимо создавать заново, опираясь на лучшие, а не на худшие образцы, одновременно убрав ненужные административные препоны с пути действительно успешных конструкторов. Перечень необходимых модернизаций на каждый тип машин уже получен и передан в КБ, теперь осталось дождаться их внедрения и развертывания массового производства модернизированных самолетов.


И вообще. Самая главная задача на осенне-зимнюю кампанию — это разгромить германскую ударную группировку под Смоленском и не допустить дальнейшего продвижения германских фашистов вглубь СССР, а также дальнейшего снижения советского промышленного потенциала. Чтобы Ленинград, Харьков, Донбасс, Киев, Одесса (и так далее) ударным трудом крепили обороноспособность СССР, а не оказались бы в блокаде или достались врагу.

Часть 6 «Час Отмщенья»

29 августа 1941 года. 13:45. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Известие о воздушных ударах, приведших к срыву переброски третьей панцергруппы в южном направлении и тяжелым потерям входящих в нее частей, привело Гитлера к очередному приступу бешенства. Совсем недавно была трагедия под Коростенем, и вот опять. Его тупоумные генералы (самый тупоумный из них — фельдмаршал Федор фон Бок) в очередной раз не смогли исполнить его гениальный план раздавить «марсиан», используя многократное численное превосходство. Каждая задержка приводила к тому, что и «марсиане» подтягивали к линии фронта из своего мира все больше своих войск, и опомнившийся Сталин гнал к ним на помощь по проходящей вдоль фронта железной дороге одну свою дивизию за другой. Раньше у «марсиан» не было авиации, только винтокрылые каракатицы, которые при всем своем вооружении и маневренности могли действовать только над линией фронта и в ближнем тылу, а вот теперь на фронте отмечено появление большого количества самолетов неизвестного типа с огромным разрушительным потенциалом, принадлежащих явно «марсианам».

Именно эти самолеты, прозванные в вермахте «Адскими Потрошителями», в течение двух суток действуя по колоннам и путям снабжения, нанесли третьей панцергруппе Гота такие серьезные потери, что ее пробивной потенциал оказался почти полностью уничтоженным. Досталось от них и Могилевскому железнодорожному узлу, который оказался полностью разрушен после двух бомбоштурмовых налетов «марсиан» и массированной, в несколько часов, долбежки двухмоторными большевистскими бомбардировщиками, когда одна группа самолетов сменяла другую. Такие наглые бомбежки стали возможны потому, что прикрывающие станцию зенитки были уничтожены налетами «Потрошителей», которые не боялись ни Бога, ни черта, ни зенитного огня, ни прославленных (хвастливых) экспертов люфтваффе.

Досталось и дислоцированному в окрестностях этого русского города штабу группы армий «Центр». Фельдмаршал фон Бок уцелел и даже не был ранен, но потери в штабных офицерах, транспорте и средствах связи были очень значительными. По сути, управление ГА «Центр» как единой структурой было полупарализовано, и каждая армия или панцергруппа оказывались предоставленными самим себе. При этом надо было учесть, что в ближайшее время в зону ответственности ГА «Центр» собираются войти прибывающая с севера четвертая панцергруппа Гепнера, и передислоцируемые с юга части первой панцергруппы Клейста. И как вы прикажете всем этим управлять, когда «марсиане» господствуют даже в радиоэфире, в самые критические моменты с помощью постановки помех отключая немецким командирам связь, без которой никуда.

Все происходящее на южном фасе Смоленского выступа, у самого его основания, наводило германское командование на весьма мрачные мысли и еще более мрачные выводы из этих мыслей.

— Мой фюрер, — сказал срочно прибывший в ставку фюрера генерал Йодль, — почти со стопроцентной вероятностью «марсиане» и большевики готовят удар под основание Смоленского выступа. Поскольку попытки организации воздушного моста к окруженным южнее Гомеля частям нашей второй армии оказались сорваны, то их сопротивление с каждым днем слабеет из-за того, что в частях подходят к концу боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Когда окруженная группировка будет окончательно уничтожена, через некоторое время следует ждать удара по расстроенным боевым порядкам третьей панцергруппы, вразбивку подходящей сейчас к линии фронта под Гомелем. С прискорбием вынужден сообщить, что отразить такой удар будет почти невозможно, и положение, которое сейчас выглядит как тяжелое, станет просто критическим.

— Но почему, почему, мой добрый Альфред, — воскликнул Гитлер, — почему мы терпим поражение там, где раньше у нас были сплошные победы, а сейчас мы терпим одно поражение за другим? Неужели доблести германского солдата, его готовности нести потери и терпеть лишения ради победы, гения германских инженеров и таланта наших генералов недостаточно для того, чтобы одержать окончательную победу над большевиками и их пособниками?

Генерал-лейтенант (и генерал артиллерии) Йодль посмотрел на своего фюрера почти с жалостью. Тот действительно не понимал того, какую борьбу ведет теперь Германия и что эта борьба также безнадежна, как и описанная Гербертом Уэллсом война с вымышленными натуральными марсианами. И нет надежды даже на доблестные бациллы, которые доделают то, чего не мог сделать вермахт, потому что эти «марсиане» — пришельцы из другого времени, а не с другой планеты. Хуже всего то, что, по данным разведки, на тех участках фронта, где большевистские войска действуют заодно с «марсианами», им тоже передается неколебимая уверенность в победе, кураж и, можно сказать, наглость, с которой «марсиане» проворачивают все свои операции. Впрочем, уже несколько раз было отмечены случаи, когда небольшие подразделения «марсиан», как кастеты в сжатых кулаках, скрывались внутри крупных масс большевистской пехоты. И каждый раз их вмешательство в ход боя неизменно приносило большевикам победу.

Вместо боевых треножников у этих «марсиан» тяжелые панцеры, от толстой брони которых снаряды немецких пушек отскакивают как горох от стенки. Вместо тепловых лучей — насыщенность автоматическим оружием и чудовищная точность артиллерийского, танкового и зенитного огня. Танковые пушки способные за два километра точно положить фугасный снаряд в амбразуру дота или бронебойной болванкой навылет продырявить башню немецкого панцера. Связь, сообщения которой невозможно перехватить и радиоразведка, которая читает все немецкие сообщения, будто они сделаны открытым текстом, иначе никак не объяснить осведомленности «марсиан» обо всех немецких планах.

Не далее сегодня утром радио Коминтерна, а вслед за ними, по поручению «марсиан», шведское радио передали обращение к германскому командованию и немецкому народу, в котором Сталин и Путин, вожди антигитлеровского альянса, предупреждали германское руководство и всю немецкую нацию, что если будут приведены в жизнь людоедские планы верхушки НСДАП и СС по истреблению населения города Коростеня, то на территории Германии будут проведены акции возмездия с кратно большим количеством жертв среди немецкого гражданского населения. Такое же предупреждение через шведский МИД было передано и в посольство Третьего Рейха в Стокгольме. Среди переданных бумаг имелось переведенное на немецкий язык краткое описание результатов применения тех систем вооружений, которые могли быть задействованы в ответном ударе, и примерный расчет количества жертв. Типа — если вы хотите получить тотальную войну на истребление, вы ее получите, но только потом не жалуйтесь, что с вами обошлись негуманно.

Когда об этом ультиматуме доложили Гитлеру, тотт, как всегда, пришел в неистовую ярость, рвал и метал, орал на Гиммлера, который не смог сохранить планируемую экзекуцию втайне, но все-таки дал свое согласие на отмену операции. Даже ему было понятно, что «марсиане» не произносят пустых слов и не предъявляют ультиматумов, которые не смогут привести в исполнение. И после всего этого фюрер смеет спрашивать, почему все сложилось именно так, а не иначе? Неизвестное оружие, с помощью которого был полностью разрушен железнодорожный узел Коростеня. Неизвестное оружие, с помощью которого «марсиане» планировали мстить за население Коростеня. И вот теперь ко всему этому добавились бомбардировщики, которых немецкие истребители не могут даже догнать, а не то что сбить. И что дальше[11]? Понятно, что в любом случае для вермахта и всего Третьего Рейха ничего хорошего. Драться придется насмерть, и при этом без всякой надежды на победу. А не драться тоже нельзя, ибо в спину дышит тайная военная полиция, которая уничтожит любого, кто проявит малейший намек на слабость. Единственное, что пока спасет Третий рейх, это то, что «марсиан» очень мало и действуют они пока только на одном участке фонта. Правда, очень ответственном и опасном участке, где их действия грозят крахом всей кампании против Советской России.

Отделавшись от Гитлера ничего не значащими словами, Йодль убыл в расположенную неподалеку ставку командования Сухопутных войск, а его место в кабинете Гитлера заняли немецкие авиационные генералы Мильх и Удет, вызванные для разъяснения истории с «Адскими Потрошителями». Им обоим заранее было понятно, что разговор будет нелегким и бесполезным. Покрыть одним рывком в ходе войны почти восемьдесят лет форы германским генералам не представлялось возможным. По донесениям зенитчиков (тоже входили в систему люфтваффе) снаряды двухсантиметровых зенитных пушек были в состоянии только отколупать краску с бортов «Потрошителей» и ничего более. Пушки такого же калибра и пулеметы под винтовочный патрон были установлены и на германские истребители, что делало их совершенно бесполезными в борьбе против авиации «марсиан». Если даже «сто девятому» и удавалось обстрелять «Потрошителя» на пересекающихся курсах, то, как правило, тот этого даже не замечал.

Можно было, конечно, форсировать работы по перспективному реактивному истребителю Хуго Мессершмигта, который, по расчетам, должен иметь возможность догонять «Потрошителей» в воздухе. Но, во-первых — для окончательной доработки самого самолета и хотя бы начала испытаний опытного образца потребуется как минимум год, и неизвестно, проживет ли столько Третий Рейх под натиском неумолимых «марсиан». Во-вторых — реактивный двигатель.]ито-004, хоть и обладает требуемой мощностью (двигатели Су-25 в любом случае в пять раз мощнее), но требует при своем производстве дефицитных стратегических материалов и не обладает должной надежностью. Одним словом, этой работой заниматься требуется, но никто не гарантирует результатов в сколь-нибудь приемлемые сроки. И вообще никто ничего не гарантирует, потому что в любой момент на фронте могут появиться самолеты, многократно перекрывающие скорость звука, а эта проблема для своего решения может потребовать гораздо больше времени, чем просто постройка реактивного истребителя.

Отпустив авиационных генералов, Гитлер задумался. С военной точки зрения проблема решения как бы не имела. «Марсиане» талантливо соединили свое техническое превосходство с огромной численностью большевистских армий и теперь не спеша могли давить этим паровым катком вплоть до границы Советской России, границы Рейха. Берлина или даже до Ла-Манша. Но только какой им в этом смысл? Наверняка они мстят за то, что натворила вторгшаяся к ним дивизия генерала Моделя и хотят обезопасить свои территории на будущее. Ну что же — он, Гитлер, будет готов разделить с той Россией бремя мирового господства и огромную добычу, награбленную в побежденных странах. Пусть сотрудники Министерства Пропаганды выдумают какую-нибудь красивую теорию, что настоящие русские никакие не славяне, а произошли от германо-скандинавского племени руссов[12], укротившего мятущуюся славянскую стихию. Если Альфред Розенберг будет возражать, ведь он не любит как раз русских и терпимо относится к тем же украинцам и прибалтам, тогда о нем надо будет позаботиться, так же, как однажды позаботились о Реме. Если благополучие Великой Германии зависит от смерти одного человека, то этот человек должен обязательно умереть.

Теперь нужен человек, которого можно было бы послать к «марсианам» парламентером. Это должно быть доверенное лицо, которое не разгласило бы данные ему тайные инструкции и в то же время чтобы от него не зависел ход боевых действий. Еще немного подумав, Гитлер остановился на Гейдрихе. Жалко, конечно, мальчика, если что-то пойдет не так, но, с другой стороны, такие тайны Гитлер мог доверить только ограниченному кругу лиц, и Гейдрих был как раз из них. Нужно было вызвать его для разговора, отозвав из отпуска по ранению (в июле 1941 года Гейдрих, пытавшийся изображать обычного строевого летчика, был сбит восточнее Березины и чудом не попал в плен). Пусть попытается склонить господина Путина если не к союзу с Германией, так хотя бы к нейтралитету в этой войне. Перед началом кампании на Востоке он, Гитлер, пытался договориться с англичанами, послав к ним Гесса, которого потом пришлось объявить изменником Великой Германии. Теперь пришло время жертвовать вторым своим соратником, но там, слава Богу, можно будет имитировать то, что Рейнхард залетел вглубь русской территории совершенно случайно, а потом был принужден к посадке. Ну что же, так он и поступит, а дальше будет видно, удачной была эта попытка или нет.

29 августа 1941 года. 21:15. Брянская область, райцентр Сураж.

Учительница немецкого языка и дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.

Прошла неделя с того вечера, как мы с Мариной Андреевной подрались из-за этого злосчастного со всех сторон Николя, а потом взяли и помирились. И вот ведь что удивительно — когда этот «мужской вопрос» оказался полностью исключен из наших отношений, мы как-то сразу стали закадычными подружками. Хотя коньячок под копченую колбаску я с ней больше не пила. Хорошего понемножку, и вообще, хоть Марина Андреевна никогда не кичилась своим благосостоянием, чай, все-таки она дочь офицера (настоящая), а не нувориша, я тоже не желаю роли бедной родственницы и никогда не буду специально напрашиваться на угощения — один раз угостили от души и хватит. Вместо того уже на следующий день я познакомила мою новую подругу с мамой, и с тех пор Марина Андреевна каждый вечер участвует в наших традиционных ежевечерних чаепитиях. Надо сказать, что сначала мою маму шокировали некоторые привычки девушки из будущего, но потом она к ним притерпелась.

Итак, каждый день, едва зайдет солнце, у большого пышущего жаром самовара, помимо меня и мамы, рассаживаются мадмуазель Марина, а также наши с мамой солдаты-спасители, разумеется, если в этот день они не в «наряде». Среди солдатиков особой словоохотливостью обычно отличается студент Миша, которого я уже перекрестила в Мишеля. Разговаривали мы обо всем сразу, причем на политические темы ровно с той же степенью откровенности, что и на любые другие. При Советской власти такое невозможно — даже случайно услышав что-нибудь крамольное, здешние люди обязательно бегут с доносом в НКВД.

Правда, Марина Андреевна сказала мне, что, как правило, те, кто при советской власти стучали чекистам, те же потом, в оккупацию, доносили на советских подпольщиков в немецкую администрацию. Такая же картина будет отмечена в Германии, когда туда войдут наши войска. Те немцы, которые поддерживали гитлеровский режим и доносили на своих соседей за невосторженный образ мыслей, после прихода советских войск начнут делать то же самое, но в прямо противоположном направлении, донося в советскую военную администрацию на членов фашистских организаций и скрывающихся представителей прежней власти. Так уж, мол, устроены эти люди, которые не могут не доносить об образе мыслей своих соседей и сослуживцев, причем в Германии таких людей многократно больше из-за склонности немцев к орднунгу и сотрудничеству с любой властью.

Марина Андреевна говорит, что у них такого нет. Жесткая политическая цензура отбивает у людей чувство меры в восприятии всяческой неофициальной информации, которая априори кажется людям честнее, чем официальная. А это в большинстве случаев совсем не так, особенно если против вашего государства идет информационная война. И это не шутки, потому не имеющее такого иммунитета общество, дезориентированное ложными слухами и враждебными информационными установками, может вдребезги разнести свою собственную страну.

Но самые большие разговоры и самые ожесточенные споры у нас велись о сущности большевизма и его пригодности для русского народа. Вот и сегодня разговор зашел на эту вечную для нас тему, тем более что там, у них, в настоящий момент был полдень тридцатого апреля, канун одного из двух главных революционных праздников, отмечающихся у нас тут с особой помпой. Там, в двадцать первом веке, этот праздник говорят, тоже празднуют, но он из главного весеннего официоза превратился в повод и себя показать, и людей посмотреть. На первомайские демонстрации, как говорят мои новые друзья, там ходят все — от недобитых временем большевиков до разных желающих политической известности дурачков, которых Марина Андреевна назвала иностранным словом «фрики».

Мы с мамой считали и считаем большевизм чуждым России явлением, теорией, завезенной к нам из Европы. И прижилась-то эта теория на нашей почве лишь благодаря неимоверной жестокости марксистского кагала-интернационала, который во время Гражданской войны и после безжалостно перебил почти всех лучших людей России. Дворянство и интеллигенция либо эмигрировали, оставив Родину, в одночасье ставшую им постылой мачехой, либо погибли в бесчисленных подвалах губернских чрезвычаек и на фронтах гражданской войны.

— Две трети офицеров Русской армии, — парировала слова моей мамы Марина Андреевна, — записались добровольцами не в белую, а в красную армию, составив костяк ее командного состава, которому просто больше неоткуда было взяться. У моего отца один дед, фронтовой офицер, в Гражданской войне сразу и до конца воевал за красных, а другой дед, тоже фронтовик, сначала за белых, а после Новороссийского разгрома Добровольческой армии уже за красных. Оба командовали кавалерийскими эскадронами и оба в сабельных походах немало погуляли по российским просторам — сначала между Орлом и предгорьями Кавказа, а потом почти до самой Варшавы. И не их вина, что комфронта Тухачевский так и остался в душе туповатым поручиком. Так вот, они оба ему рассказывали, что белые — тех, кого вы называете лучшими людьми — вешали с еще большим азартом, чем красные, справедливо считая их виновниками гибели старой России. А то кто же пел осанну демократическим сладкоголосым говорунам и бесновался, крича в адрес свергнутого царя с семейством: «Распни его, распни!».

На этом месте в разговор вступил Мишель, который, как я поняла, состоял с Мариной Андреевной в одном молодежном клубе.

— Белые проиграли, а красные, соответственно, выиграли, — безаппеляционно заявил он, — потому что крики разного рода демократов и либералов о деньгах германского Генштаба, якобы переданных Ленину на организацию революции, являлись ярчайшим примером художественного свиста, а вот английская, французская, американская и японская помощь различным антибольшевистским силам, как и прямые военные интервенции этих стран на территорию России скрьтть было невозможно. Неоспорима также роль в разжигании русской смуты так называемого чехословацкого корпуса. Господа союзники уже успели поделить нашу территорию. Север с Мурманском, Петроградом и Архангельском должен был стать британской колонией, Юг России, с Украиной, Донбассом, Крымом, отходил к Франции, а Дальний Восток — к Японии.

Одни большевики последовательно выступали защитниками национальных интересов, сохранив единое государство, которое господа в Лондоне, Париже, Токио и Вашингтоне уже мысленно раскромсали на множество кусков. При этом вожди белого движения, попавшие в зависимость от иностранных симпатизантов, даже не заикались о воссоздании единого русского государства, и так и были разбиты большевиками поодиночке — Юденич, Колчак и в самом конце Деникин. Так уж устроено сознание русского народа, что он всегда отдает поддержку той политической силе, которая опирается на чисто отечественную почву. Ну а с кагалом-интернационалом товарищ Сталин расправился еще в конце тридцатых. Как говорится, лучше поздно, чем никогда, потому что эти, в кавычках, товарищи, если бы им дали волю, действительно могли разнести нашу страну в клочья…

И на этой оптимистической ноте мы все вдруг замолчали, услышав, как где-то вдалеке, на юге, нарастает тяжелый гул множества работающих моторов и металлический лязг гусениц. Было понятно, что к нашему городу от пункта перехода приближается еще одна крупная механизированная часть потомков, и может даже, не одна; а это значит, что в скором времени так «любимым» мною немцам в очередной раз придется сильно пожалеть о том, что они незваными пришли на нашу землю. Там, куда потомки перебрасывают свои крупные механизированные соединения, по выражению Марины Андреевны, врага всегда ждет внезапный лютый гнездец.

Точно такой же гнездец, какой недавно случился с ними под Гомелем. Сначала о той победе мне рассказала Марина Андреевна, а потом, через два дня, Совинформбюро подтвердило, что действительно, наши совместно действующие войска одержали над врагом крупную победу, разгромив прямым ударом один армейский корпус гитлеровцев и полностью окружив другой. Сейчас, как говорят потомки, бои там уже затихают, потому что окруженные немецкие солдаты и офицеры частью погибли в боях, частью без тяжелого вооружения и техники сумели просочиться на север к своим, а остальные, поняв безнадежность сопротивления, уже начали сдаваться в советский плен, потому что потомки пленных не берут. А если и берут, то тут же передают советскому командованию. Не их это дело — возиться с пленной германской сволочью.

30 августа 1941 года, 01:15. Брянский фронт, Унеча, штаб Брянского фронта

Командующий Брянским фронтом генерал армии Георгий Жуков

Этой ночью генерал армии Жуков находился в самом благостном расположении духа. Гомельская наступательная операция, подготовку к которой брали на себя союзные войска потомков, закончилась решительным успехом советско-российских войск и сокрушительным поражением гитлеровцев. Враг был разгромлен, Гомель освобожден, также в результате этой победы появилась возможность приступить к пополнению и переформированию изрядно потрепанной и дезорганизованной 21-й армии РККА, у которой на момент начала Гомельской операции даже не было полноценного командующего, а только Вр. И.Д.[13] генерал-майор Гордов.

В настоящий момент с командованием у 21-й армии все в порядке, новый командующий, генерал-лейтенант Василий Иванович Кузнецов свое дело знает, маршевые пополнения так же поступают, согласно составленного графика. Таким образом, есть все основания рассчитывать, что к решающей фазе смоленской операции 21-я армия будет полностью готова своими действиями поддержать удар механизированных соединений потомков в направлении Могилева и далее Орши. За левый фланг фронта генерал армии Жуков был спокоен, тем более что попытка вражеского контрудара на этом направлении была сорвана авиацией потомков, на марше раздолбившей передислоцируемую к Гомелю третью танковую группу немцев. И Гот, ранее попивший советской кровушки, тоже стал уже не тот. Его соединение понесло тяжелые потери, а подчиненные солдаты и офицеры научились бояться любой промелькнувшей в воздухе стремительной краснозвездной тени.

Но все равно внимание немецкого командования от левого фланга фронта, где чуть позже будет нанесен главный удар, следовало отвлечь. Для этого командование Брянского фронта и экспедиционная группа войск потомков разработали совместную рейдовую операцию, на первом этапе предусматривающую стремительный прорыв к Кричеву одной танковой и одной мотострелковой бригады потомков, действия которых в полном составе поддержит переброшенная в сорок первый год группировка российских ВКС. Основной целью поставленной перед войсками в этой операции являлся разгром расположенного в этом белорусском городе штаба 2-й танковой группы и штабов, приданных ей 34-го и 35-го армейских корпусов, а также уничтожение накопленных немецкими тыловыми службами запасов боеприпасов и вещевого снабжения.

Кроме всего прочего, в Кричеве, на территории цементного завода, немцы разместили лагерь советских военнопленных, в котором, по предварительным оценкам, могли находиться до пятнадцати тысяч советских бойцов и командиров, попавших в плен в период с восьмого по четырнадцатое августа. А этого количества военнослужащих достаточно для укомплектования полнокровной стрелковой дивизии РККА по штатам военного времени, и еще останется народа на формирование одного запасного полка и числа тех, кто в плену настолько ослабел, что не сможет сразу занять свое место на передовой.

И самое главное — исполнив свою задачу, уничтожив все, что требуется уничтожить и эвакуировав все, что требуется эвакуировать, ударная группировка немедленно отступит на исходные позиции, дабы из-за открытых флангов не попасть под удары противника одновременно с трех сторон. Именно по этой причине двумя неделями ранее под тем же Кричевым был окружен, разгромлен и уничтожен 45-й стрелковый корпус РККА, вынужденный сражаться с открытыми флангами, и военнопленные в Кричевском лагере — это как раз результат тех самых боев. Потомки считают излишними любые потери своих войск, если их можно избежать без ущерба для выполнения основной задачи. Поэтому, как бы ни хотелось удерживать Кричев, после завершения операции его придется оставить, чтобы снова освободить (уже окончательно) после начала основной фазы операции по разгрому группы армий Центр.