Врата Войны. Трилогия

Естественно было ожидать, что после этих слов доктор, протерев очки, примется читать состав порошков, но нет — герр Грубер еще выше вздернул свой породистый нос и заявил раздраженным тоном:

— Фройляйн Марина, я не думаю, что вы, будучи дилетантом, можете настолько хорошо разбираться в болезнях и лекарственных средствах, чтобы критиковать мои методы лечения и назначать свои. Я полагаю, что каждый должен заниматься своим делом; вы — писать статьи, а я — лечить людей. То, что вы из будущего, еще не делает вас специалистом в такой узкой и ответственной области, как медицина.

Коля, уже достаточно хорошо зная мой характер, не желал конфликта между мной и этим самонадеянным немецким доктором. Потому в переводе он старался, как мог, смягчить ответ и интонации самонадеянного немца. Но меня не проведешь… Я журналист; и то, что затушевал перевод, я прекрасно увидела в глазах собеседника, услышала в нотках его голоса, почувствовала по его едва уловимым телодвижениям… Немец меня презирал. Он считал себя гораздо образованнее и умнее, он снисходил ко мне и таким как я. Весь насквозь он был пропитан национал-социалистической идеей и едва терпел нас, русских. Чувство превосходства так и лезло из него, хоть он и благоразумно старался скрыть его…

— Великолепно, герр Грубер! — сказала я. — Спасибо, что вы мне напомнили, что я журналист и могу писать статьи. Пожалуй, я действительно напишу одну статью про одного старого замшелого дурака-доктора, который отстал от современной медицинской науки на сотню лет, и, не желая учиться ничему новому, превратил себя в некое подобие африканского шамана, изгоняющего из своих пациентов злых духов и для того окуривающего их дымом тлеющего сушеного козьего дерьма. Сколько вы здесь, у нас, в так называемом плену, герр Грубер? Если я не ошибаюсь, то почти три недели. При этом из соображений чистого гуманизма вас, как врача, не ограничивают ни в передвижении, ни в общении. Вы давно бы могли поинтересоваться, куда шагнула медицинская наука за семьдесят семь лет, встретиться и обменяться опытом со своими российскими коллегами и хотя бы частично подтянуть свои знания. Но вы предпочли молиться на свой диплом. Так вот, герр Грубер, после того как я напишу свою статью о вашем госпитале, ее непременно напечатают. Вы не смотрите, что я так молода. Благодаря таким, как вы, германским фашистам, я уже сделала себе вполне известное имя. У нас там, в России, настоящая демократия, а потому после того, как моя статья будет напечатана, сюда приедут комиссии — сначала от медицинского управления нашего военного ведомства, а потом и от Минздрава. В результате визита такой комиссии ваш диплом признают недействительным, а вас из тихого и комфортного госпиталя, где вы ведете жизнь, мало отличающуюся от таковой до пленения, вас переведут в советский лагерь для военнопленных — как это и положено для врага, напавшего на нашу Родину с оружием в руках. А ваше место начальника госпиталя займет кто-то из ваших молодых коллег, выказывающий больше человеколюбия и желания повышать свою квалификацию. Наверняка таковые в вашем госпитале есть, и наши врачи их найдут.

— Ну хорошо, фройляйн Марина! — зло выкрикнул пошедший пунцовыми пятнами герр Грубер, — вы можете давать этой женщине любые лекарства по своему усмотрению, но я снимаю с себя ответственность за ее лечение, Умываю руки, как Понтий Пилат! Прощайте! Ноги моей больше не будет у этих падших женщин, поддавшихся на вашу русскую пропаганду!

С этими словами герр Грубер развернулся и со слоновьим топотом бегом выбежал из домика.

— А статью, — хмыкнула я, — я все же напишу. Страна должна знать своих героев и козлов, даже если эта страна — Германия.

6 сентября 1941 года, 9:35. Могилевская область, Пропойск (Славгород)

командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелое.

Ну вот и закончилась наша тихая и спокойная жизнь охраны тыловой базы. Теперь, как и положено в таких случаях, базу, межвременной переход и строящийся аэродром охраняет смешенный батальон Росгвардии и войск НКВД, а нам после пополнения личным составом и доукомплектования техникой нашли более подходящее занятие. Теперь батальонная тактическая группа, сформированная на основе нашего 2-го мотострелкового батальона 182-го мотострелкового полка, под командованием майора Осипова, придана для усиления конно-механизированной группы генерала Ермакова, состоящей из двух кавалерийских и одной танковой дивизии. Еще одна батальонная тактическая группа сформирована из первого батальона нашего полка и вместе с нами (от барских щедрот) в группу Ермакова были переданы артиллерийский и зенитный дивизионы, а также противотанковая батарея нашего

Все это богатство (фактически весь наш мотострелковый полк без третьего батальона) выделили генералу Ермакову для того, чтобы он вверенными ему силами смог принять на богатырскую грудь, отоварить и отправить обратно немецкий 41-й моторизованный корпус генерала Рейнхарда, будь он неладен. Корпус у немцев, правда, в сильно потрепанном состоянии, потому что четыре дня он бодал оборону Кричевской сводной группы войск и понес тяжелые потери. Ну ничего, мы уже бодались двумя батальонами (правда, без танкового батальона) против свежей немецкой танковой дивизии. Теперь — то же самое, только с танками и против потрепанного моторизованного корпуса. Плюс к тому, за счет скорости выдвижения у нас наверняка будет время нормально окопаться и помочь отрьгть окопы для машин 108-й танковой дивизии, (вот присвоили номер — и как знаешь, так с таким и воюй).

И в самом деле, дивизия укомплектована техникой, что называется «не бей лежачего», в основном одни Т-26 различных модификаций, многие из которых — двухбашенные пулеметные колесницы. В первую очередь, это плохо для парней, которые сидят за рычагами в этих устаревших консервных банках, потому что первая же встреча с немецкими танками или противотанковой артиллерией закончится для них печально. Поэтому серьезные тактические задачи придется решать нам. Наши БМП, конечно, тоже бронированы не ахти, и, в отличие от основных боевых танков, противотанковые орудия немцев способны пробить лобовую проекцию с пятисот метров, а борт-корму — и с любой боевой дистанции. Притом известно, что из-за прибабаха конструкторов после попадания в двигатель БМП потребует заводского ремонта, ибо для доступа к двигателю необходимо заводское оборудование.

Но мы все равно не унываем, ведь сражаться нам придется исключительно в обороне, зарывшись в землю по самые башни — а значит, скрыв за бруствером самые уязвимые места. Вот мы и елозим туда-сюда, зацепив на БМП-шки агрегаты для самоокапывания; грунт песчаный, роется хорошо. И точно так же необходимо окопать машины советских танкистов. Как неподвижные огневые точки, они будут обладать все-таки большей боевой устойчивостью, чем как танки во встречной атаке на танки или позиции ПТО. Бросаться в самоубийственные атаки на наши позиции, прикрытые заболоченными берегами речки Прони, под заградительным гаубичным огнем и под перекрестным огнем наших танков и противотанковой артиллерии должен моторизованный корпус генерала Рейнгарт. Это ему будет поставлена задача прорваться через наши позиции и выйдя на коммуникации нашей наступающей группировки, перерезать магистраль Гомель-Могилев. Зато нам для выполнения боевой задачи даже не нужно их всех убивать. Вполне достаточно, чтобы этот генерал Рейнгарт вместе со своими обормотами оставался по ту сторону речки. Все равно — пройдет совсем немного времени, наши замкнут котел вокруг Смоленска; и, хочет это Рейнхард или нет, ему придется отходить на север, потому что иначе его тут и похоронят. А пока роют танковые окопы БМП, роют себе траншеи мотострелки, окопная страда в разгаре, ибо чем глубже ты зарылся, тем больше у тебя шансов в бою остаться в живых.

Часть 8 «Арийцы в нокдауне»

9 мая 2018 года, 10:15. Подмосковье, секретный объект ФСБ группенфюрер СС Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих

Почти неделю Гейдрих вживался в роль то ли высокопоставленного военнопленного, то ли экспоната кунсткамеры, заморской диковинки, которую непонятно зачем держат в этом уютном лагере для высшего командного состава вермахта. Кого только нет в этом высокопоставленном зверинце для германских генералов, полном кастового армейского прусского генеральского высокомерия: генералы-фельдмаршалы фон Клюге и фон Бок, генералы фон Швеппенбург, Гудериан, Гот, Кунтцен, Шрот, Фельбер, итак далее и тому подобное… Нормальный такой зверинец — хоть за деньги показывай. Но по известным причинам пребывание гитлеровских генералов на российской территории не афишировалось, и идея шоу в стиле «цирк уродцев» пока была отложена в дальний ящик. До лучших, так сказать, времен.

От СС группенфюрер Гейдрих имелся тут в единственном числе и, скорее всего, таким единственным он и останется. Если на вермахт и на содержащихся на этом объекте германских генералов у русских из будущего явно имеются определенные планы, то, как ему тут заявили, от его родной организации и через семьдесят лет после завершения войны несет таким омерзительным говнищем, что никто и никогда дела с представителями СС иметь не будет. И тут же, почуяв разницу в положении, господа генералы низвели Гейдриха до состояния парии, будто в стаю благородных породистых догов и доберманов подселили маленькую облезлую уличную дворняжку.

А за окном стоит май месяц далекого две тысячи восемнадцатого года; из-за высокого забора с пропущенной по верху колючей проволокой под током ветер доносит одуряющий запахи цветущей черемухи и рябины. Утром генералов будит веселый щебет ранних птах, приветствующих восходящее солнце и вступившую в свои права весну, а вечером концерт для них дают лягушки, заводившие свою извечную песню: «Ква-а-а-а-а-а! Приди-и-и-и, ко-о-о мне-е-е-е любимая-я-я-я, я-я-я все-е-е тебе-е-е прощу-у-у-у!»

И будто там, по ту сторону портала, не гремят пушки, не льется кровь и миллионы людей не сходятся в ожесточенной кровавой схватке, в которой будет только один победитель. Одни бьются насмерть за фюрера, фатерлянд, лебенсраум и поместья с послушными славянскими рабами, другие идут в бой за Родину, за Сталина, родные дома и нивы, за всех своих близких, которые по плану «Ост» должны умереть или стать бесправными рабами.

И вот, три недели назад в той войне наступил внезапный и решающий перелом. В борьбу вступила внешняя по отношению к тому миру сила, безоговорочно вставшая на сторону тех, кому грозило полное уничтожение, бросив на весы судьбы свой тяжелый меч. Собственно, потому здесь все эти генералы и оказались. В ближайшее время их число пополнится за счет их коллег, которые пока гуляют на свободе. Там, по ту сторону портала, передовые моторизованные батальоны «марсиан» несколько часов назад вошли в Витебск, завершив первый этап окружения основных сил «группы армий «Центр». Одновременно навстречу «марсианам» от Великих Лук через ослабленные изъятиями пехотные дивизии вермахта с боями пробивается свежая 32-я армия генерала Федюнинского, а такая же свежая 31-я армия генерала Долматова завязала бои за город Невель.

Тайны из всего этого перед пленными генералами не делали. Не скрывали от них и того, что новым командующим терзаемой группы армий «Центр» назначен переведенный с Балкан генерал-фельдмаршал Лист; он пока еще в свой будущий штаб с Минске не прибыл, и неизвестно, когда прибудет. Командующим окруженной группировкой в связи с большими потерями вермахта в генералах временно назначен командующий имеющей наиболее прочное положение 9-й армией генерал-полковник Адольф Штраус. И при всем этом Верховное командование вермахта и лично Адольф Гитлер транслируют в окруженные войска только одно послание: «Восстановить положение, ни шагу назад, сохранять существующие позиции». И в то же время всем понятно, что большая часть резервов, которые можно было соскрести на других направлениях, не только уже была переброшена в Смоленский выступ, но и успела дотла сгореть в ходе частных локальных наступательных операций «марсиан». Восточный фронт, и в частности Московское направление, пожирало германские войска с жадностью древнего кровожадного мексиканского божка, и сколько войск туда ни перебрасывай — все будет мало.

Любому вменяемому человеку, а не только профессионалам своего дела, становилось ясно, что разгром неминуем. Территория, занимаемая окруженными войсками, будет съеживаться как шагреневая кожа, а все попытки разорвать кольцо блокады снаружи или вырваться из него изнутри, потерпят непременную неудачу, обрекающую на гибель остатки подвижных соединений. Вчера вечером, получив очередную сводку, генералы лаялись между собой до хрипоты, но так и не пришли ни к чему определенному. Конечно, если свернуть войска в походные колонны, бросить обременяющие их имущество и тяжелое вооружение, то пока кольцо кружения осуществляется крайне немногочисленными моторизованными частями «марсиан», вполне получится вырваться из западни, где-то по-тихому просачиваясь через щели, а где-то наваливаясь большой массой на ослабленные тыловые части большевиков.

Процентов пятьдесят войск, или даже чуть больше, таким образом спасти удастся, но тут имеется несколько препятствующих обстоятельств. Первое заключается в том, что Гитлер никогда не даст разрешения[31] на такую операцию. А когда он это разрешение даст, проводить такую операцию будет уже поздно. К тому времени вместо хилого штакетника составленного из отдельных моторизованных частей и подразделений «марсиан» между окруженными и их спасением вырастет бетонный забор примерно из миллиона большевистских солдат их Резервного фронта соединения которого стали валентными[32] после того как «марсиане» разгромили все германские подвижные соединения.

Гейдрих сразу же пытался сказать генералам, что такого рода обсуждения в помещениях, которые наверняка нафаршированы подглядывающими и подслушивающими устройствами, могут быть приравнены к измене Рейху и фюреру, а посему являются недопустимыми. В ответ генералы от него просто отмахнулись, сказав, что для них война уже закончена, и все эти обсуждения являются умозрительными тренировками ума. Поскольку они не посвящены ни в какие реальные планы нынешнего немецкого командования и не осведомлены о том, насколько точно до них доводят обстановку, то данные занятия нельзя назвать предательством, поскольку они являются всего лишь развлечением страдающих от безделья людей. В любом случае эта война Германией была проиграна еще до ее начала. Одним словом, «иди отсюда, мальчик, и не мешай взрослым дядям играть в их любимой песочнице.»

Но и это было далеко не все. Сегодня с утра в генеральском «зверинце» поднялась необычайная суета. Четыре здоровенных охранника установили в общей столовой огромный экран, потом комендант, герр Курченко, на неплохом немецком языке объявил, что сейчас для господ генералов будет культурная программа, просмотр ежегодного военного Парада Победы в честь семьдесят третьей годовщины победы над фашистской Германией.

— Вот, — усаживаясь на стул, угрюмо сказал генерал-фельдмаршал фон Бок, — они еще и издеваются.

— Имеют право, — улыбаясь своей фирменной приклеенной улыбочкой, ответил Гудериан, — ведь они, как-никак, победили нас, и целых два раза. Один раз в лице своих предков, которых мы поначалу приняли за недотеп, другой раз сами лично, имея в запасе семьдесят семь лет форы…

— Да уж, — поддержал своего бывшего командующего Гейр фон Швеппенбург, — только завидев германские войска, эти русские бросились атаковать их с такой яростью, будто все семьдесят три года они только и мечтали о том, как вцепятся нам в глотку. Вы можете представить себе армию, которая переходит от мира к войне вот так легко и просто, с коротким лязгом передергиваемого затвора? Согласно полученным мной рапортам, с первых минут вторжения 3-й танковой дивизии Моделя на их территорию солдаты местных частей, поднятые по тревоге звонком из полиции, вели себя на поле боя так уверенно и даже дерзко, будто находились на этой войне уже не один месяц.

— Именно поэтому дивизия Моделя не прожила в той России и дня, — назидательно сказал Гудериан, — утром все началось и где-то после полудня закончилось. Но главное заключается не в том, как русские из будущего встретили наши войска у себя, а в том, что, уничтожив дивизию Моделя и пленив немногих выживших, они сразу, не колеблясь ни минуты, начали ответное вторжение своих войск в наше время. Сначала дивизию, которая прикрывала участок их границы с Украиной, а потом и специально подтянутые из других мест части. А у нас с той стороны были только тыловики, которых русские панцеры из будущего смяли как бумагу.

Подслушивающий этот разговор Гейдрих подумал, что Гудериан уже успел позабыть (а шеф имперской безопасности знает и помнит все), что это он сам, с целью расширения плацдарма в 2018-м году, приказал Моделю ввести в бой всю свою дивизию и тем самым оголить подступы к порталу со стороны 1941-го года.

Но ни Гейдрих, ни Гудериан, ни кто-то еще из германских генералов так и не подумали о том, что ярость ответного удара Российской Федерации была вызвана тем, что солдаты вермахта успели так набедокурить в России 2018 года, что не было теперь им ни оправдания, ни прощения. Будто из зоопарка вырвалась стая диких бабуинов или из психушки сбежала банда буйных пациентов. Но такие мысли никогда еще не посещали светлые арийские головы, для этого они были слишком хорошо воспитаны и пережили слишком мало бед. Вот если бы вместо этого российского «зверинца» они попали на всамделишный советский лесоповал, где надо было бы арбайтать от рассвета до заката — вот тогда процесс духовного самосовершенствования у господ генералов пошел бы многократно быстрее.

Тем временем экран осветился и на нем начался показ[33] — но не парада 2018-го года (до него был еще целый час), а фрагментов исторического ноябрьского парада 1941-го года, когда войска прямо из парадных расчетов уходили сразу на фронт. При этом голос за кадром, специально для господ генералов давал синхронный закадровый перевод на немецкий язык. Потом промелькнули кадры речи Сталина, потом по Красной площади на фронт, рыча дизелями, снова ехали новенькие тридцатьчетверки в белом известковом камуфляже и шли бойцы в шапках-ушанках и белых полушубках.

Затем на экране пошла нарезка из основных операций той войны с картами и кадрами хроники, из которой немецкие генералы узнали, как их побили под Москвой, под Сталинградом, на Курской дуге, на Украине, в Белоруссии — и так вплоть до Берлина. До середины войны каждое эпическое наступление вермахта обязательно заканчивалось не менее эпическим поражением, а после Курской дуги наступали уже в основном русские, и поражения сыпались на вермахт как из рога изобилия. И вот — последние кадры Штурма Берлина и Красное знамя, развевающееся над Рейхстагом. Закончилась война и перед зрителями предстал Парад Победы 24-го июня 1945 года, почти день в день через четыре года после того момента, как вермахт рванулся через границу исполнять авантюрный от начала до конца план «Барбаросса».

Перед немецкими генералами прошагали монолитные коробки под штандартами победоносных советских фронтов и закончилось все тем, что солдаты в белых перчатках швыряли к подножию Мавзолея знамена поверженной германской армии.

Естественно, сидевшим в зале генералам было прекрасно известно, что у частей и соединений вермахта боевых знамен не бывает по определению (банда — она и есть банда). Сразу было понятно, что для создания такого великолепного театрального эффекта из немецких военных музеев были взяты знамена кайзеровской армии, но для сидевших в зале генералов это понимание даже приумножило общий психологический эффект. Это для молодых немцев те знамена были ничто, но старики сражались под ними в ту Великую Войну — кто совсем молодым лейтенантом, кто гаугттманом, а кто майором. И вот этот знак окончательного поражения, когда победители в белых перчатках кидают на землю былые святыни, будто источник заразы, и хорошо, что не ходят по ним ногами. Да, пойдя за Гитлером, германский генералитет планировал взять реванш за прошлое поражение и умьтть кровью былых победителей, унизивших и ограбивших разгромленную Германию, но итог вышел в стократ хуже — германская армия снова была разбита, и на этот раз капитуляция только зафиксировала реальную невозможность дальнейшего ведения боевых действий; к тому моменту как она была подписано, от Германии и ее армии фактически уже почти ничего не осталось.

Промельнули перед зрителями последние кадры Парада Победы 1945 года — и вот перед зрителями под звук метронома с высоты птичьего полета раскинулась Красная площадь 9 мая 2018 года. А вот тут все, как и везде — ритуал не претерпел изменения ни на йоту, за исключением того, что возглавлял прохождение войск парадный расчет российских экспедиционных сил. В монолитном и четком строю парадной коробки по Красной площади прошли победоносные российские солдаты и офицеры, уже участвовавшие в сражениях сорок первого года плечом к плечу с бойцами и командирами РККА и одержавшие в этой войне свои первые победы. Потом, когда пошла техника, которую опять же возглавили советские танки Т-34 под красными боевыми знаменами, немецкие генералы поняли, что все в этой войне бессмысленно и бесполезно, в любом случае большевистские знамена взовьются над развалинами Берлина, ибо потомки ни за что не отступятся от своих предков и доведут начатое до конца. И самое главное, что это понял Гейдрих, будущий троянский конь — или, точнее, отравленная стрела, которая поразит нацистский режим в самое сердце.

9 мая 2018 года, 10:25. Москва, госпиталь имени Бурденко, палата для офицеров российской и командиров Красной Армии


Совсем с другими чувствами, чем пленные немецкие генералы, Парад Победы смотрели здесь, в святая святых российской военной медицины. Только один раненый, майор военной полиции Мокрецов, получил свой минометный осколок во время исполнение воинского долга в Сирийской Арабской Республике, пострадав от действий так называемой проамериканской «умеренной» оппозиции, которая на самом деле есть такие же бородатые бармалеи, как и неумеренная оппозиция, только находящаяся на прямом материальном содержании Госдепа и Пентагона. Группировку, устроившую минометный обстрел Российского блокпоста, помножили на ноль озлобленные ВКС, а майор, как и несколько других раненых, спустя сутки очутились в госпиталях России.

Остальные раненые были с необъятных полей запортальной Великой Отечественной Войны. Советский танкист, капитан Карпов, горевший в своей картонной БТшке при ликвидации Кременчугского плацдарма. Два летчика-истребителя — лейтенант Вострецов и сержант[34] Умилин, отчаянные мальчики, выходившие против мессеров с раскладом «их восемь, нас двое». Лейтенанта Вострецова подбили на своем «ишачке» над Лужским рубежом, когда части РККА и дивизии ДОН НКВД встречными ударами запихивали обратно прорвавшихся было немцев. Раненый в левую руку и бедро, он вел бой до полного исчерпания боезапаса, а потом совершил на своем избитом истребителе вынужденную посадку в районе переднего края наших войск. Истребитель сержанта Умилина был сбит во время отражения очередного ночного массированного налета немецких бомбардировщиков на Москву, в результате чего летчик выпрыгнул из горящего МИГа с пулей в плече от вражеского стрелка. Потом было немного неудачное приземление на крышу дома и сложный перелом ноги, что для летчика-истребителя почти приговор. Эта-то нога и привела юного сержанта в запортальный госпиталь, где его обещали вернуть в строй в кратчайший срок. Еще в палате со своей раненой ногой лежал уже знакомый нам майор Маркин, бывший командир 125-го стрелкового полка, который оказался здесь одним из первых, и три российских офицера экспедиционных сил — капитан Соловьев, старший лейтенант Гамов и лейтенант Сергейцев, раненые в недавних боях с немецко-фашистскими захватчиками.

Вообще телевизор — не такой шикарный, как тот, что поставили немецким генералам, но вполне приличный — не выключался в палате считай что от подъема и до отбоя. В основном смотрели канал «Россия-24», по которому непрерывно каждые полчаса транслировались свежие сводки «Совинформбюро» и российского национального центра обороны, а также телеканал «Звезда» — там так же нон-стоп показывали советские и российские художественные фильмы о той войне. Еще товарищей краскомов (красных командиров) немного шокировала российская манера ведения войны с показом ее в прямом эфире. Например, демонстрация записей камер беспилотников (мы в ходе операции в Сирии такое видели много раз), контролировавших поражение «Искандерами» железнодорожных мостов через Березину (одного в районе Елизово, другого в Борисове) или массированный авиаудар по забитому прибывающими эшелонами Бобруйску. И тут же генерал-лейтенант Конашенков в своем фирменном офисном камуфляже в прямом эфире объясняет телезрителям, что это сделали для того, чтобы немцам веселее было перебрасывать последние резервы на помощь терпящей катастрофу группе армий «Центр».

Или наскоро смонтированный фильм (с Александром Сладковым в главной роли) — его оператор вместе с российскими мотострелками проехал на броне БМП от прорванной линии фронта под Гомелем до Витебска, взятие которого лишило войска группы армий «Центр» последних путей снабжения. И уже сегодня, буквально перед самым парадом — его же последний репортаж о встрече под Витебском российских мотострелков и бойцов армии генерала Федюнинского, наступавших от Великих Лук. Последняя новость вызвала всеобщие крики «ура!» и объятия всех со всеми, кому это было не противопоказано с медицинской почки зрения. Порция скромной мужской ласки досталась также санитаркам, медсестрам и врачам без разбора.

Впервые крик «Окружили!» звучал не горестно и испуганно, а радостно и торжествующе. Окружили-то не наших, а немцев, и масштаб окруженной группировки кружил голову. И тут же вспыхнули жаркие споры о том, сколько еще продлится эта война и на каких рубежах она закончится. Оптимисты говорили, что «к зиме будем уже в Германии», а реалисты возражали, что это никак не получится. Армия еще совсем не та, что показывают в фильмах, кадровая армия считай что вся сгорела в июле-августе, да и подготовка ее оставляла желать лучшего. Все, что делалось до войны, придется похерить и ради скорейшей победы начать все сначала. К тому же мало немца под Смоленском окружить, окруженных надо еще удержать в том котле, чтобы они, в конце концов, сдались. Потомки (кивок в сторону российских коллег), конечно, помогут, но и советской кровушки прольется немало, потому что когда немцы поймут, чем им грозит это окружение, рваться на прорыв они примутся со страшной силой, вояки они серьезные. Так что даже со всей поддержкой, всерьез, засучив рукава, минимум год-полтора с Германией провозиться придется. А англосаксы все это время будут делать вид, что воюют с Гитлером, а сами из-за угла станут помогать ему всем, чем могут — например, через нейтральные пока Швецию и Испанию.

Так что, в отличие от немецких генералов, смотревших «культурную программу» переговариваясь и кривя губы, и фильм перед парадом и сам парад советские и российские раненые командиры и офицеры просмотрели в полной тишине, в буквальном смысле затаив дыхание. Особо впечатляющей (для летчиков) была воздушная часть парада, когда огромный белоснежный Ту-160 с надписью на борту «Александр Голованов», широко раскинув крылья изменяемой стреловидности, на высоте птичьего полета с громом пролетел над Красной Площадью в сопровождении пары истребителей Су-27.

Они не знали, что человек, чьим именем был назван этот самолет, в настоящий момент сидел в кресле второго пилота, впитывая в себя ощущения полета на огромной реактивной машине. Только так можно понять людей, способных поднять в небо машину, груженую 45-ю тоннами бомб (примерная бомбовая нагрузка дивизии дальних бомбардировщиков Ил-4) и через полчаса полета на безумной скорости и недосягаемой высоте опростать их над столицей Третьего Рейха. При этом до Лондона этим самолета лететь час, а до Гибралтара с Лиссабоном — полтора, дальше начинаются межконтинентальные дальности (на пределе дальности без дозаправки в воздухе Ту-160 достает до Вашингтона), но нам пока туда не надо. При этом было известно, что на припортальном аэродроме по обе стороны от межвременного перехода в окрестностях Унечи спешно возводятся быстросборные, но в тоже время капитальные полосы из готовых бетонных плит, уложенных в несколько слоев — а это значит, что скоро берлинцы и жители прочих германских городов будут иметь «счастье» лицезреть над своими головами эти прекрасные белоснежные машины или же их «младших братьев» Ту-22МЗ, которые тоже далеко не сахар, правда, поднимают всего двадцать тонн бомб и на межконтинентальную дальность не летают. Ну, так межконтинентальных дальностей СССР пока и не требуется.[35]

В отличие от летчиков, которых хлебом не корми — дай только полетать, капитана Карпова и майора Маркина впечатлила не та техника, что пролетала в небе, а та, которая проходила (проезжала) по земле. Причем майор в какой-то мере уже мог считать себя экспертом, потому что даже лежа на импровизированных носилках видел в действии российскую мотострелковую батальонную тактическую группу. Впрочем, в присутствии настоящих экспертов, объяснявших, что к чему и почему (то есть российских офицеров, из которых капитан Соловьев был артиллеристом-самоходчиком, а лейтенанты Гамов и Сергейцев представляли как раз танковые и мотострелковые войска) майор Маркин предпочитал помалкивать и слушать самому. Война кончится далеко не завтра, и эти знания ему еще могут пригодиться.

Оказывается, танк старшего лейтенанта Гамова даже не был подбит в бою, просто вставшую на дневку батальонную тактическую группу издалека обстреляла из пулемета группа немецких окруженцев. В результате находившийся вне танка Гамов (танкистам бронежилеты не положены) получил слепое (значит, пуля осталась в теле) проникающее ранение в грудь шальной пулей и выбыл из строя как минимум на пару месяцев. До этого Гамов, гремя огнем, сверкая блеском стали, успел поучаствовать в Гомельской локальной наступательной операции, а затем, во время операции «Гильотина», на своем Т-80У пройти от линии фронта под Гомелем почти до самой Орши. Аналогичную историю рассказал и лейтенант Сергейцев, раненый осколком минометной мины во время захвата Могилевсого железнодорожного узла, а также капитан Соловьев, получивший пулевое и несколько осколочных ранений от разорвавшейся рядом гранаты, когда он с автоматом в руках отражал нападение группы солдат противника на НП артиллерийского полка.

Но все равно все четыре российских офицера считали героями не себя (они всего лишь работяги войны на подхвате — неиметых подтаскивают, поиметых оттаскивают), а командиров и бойцов Красной армии, которые с чем попало и на чем попало встали на пути у орд немецко-фашистских людоедов. Краскомы, правда, с эти не соглашались и говорили, что потомки пришли из своего мирного будущего и встали с ними плечом к плечу — а значит, все тут герои, сражающиеся с жестоким врагом. Трусов среди них нет.

7 сентября 1941 года. 21:15. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Гитлер метался по своему кабинету затравленным хорьком. Враждебная сила, с которой он неделю назад собирался вступить в переговоры, предложив разделить мир напополам, пока глухо и угрожающе молчала. То ли тем людям не нужна была половина мира из его рук и они считали, что сами возьмут больше, то ли бедолага Рейнхард так и не сумел добраться до их начальства, попав в руки большевикам, или сгинул бесследно при попытке перехода фронта. Гитлер предпочитал верить во второй вариант, первый же был хуже всего, ибо лишал всяческой надежды, особенно в свете того, что вместо ответа русские из будущего предприняли новое наступление, целью которого были разгром и уничтожение группы армий «Центр». На момент прорыва под Гомелем в состав ГА «Центр» входило девяносто процентов всех боеготовых танков и больше половины пехоты и артиллерии. Гибель такого количества войск станет для вермахта настоящей катастрофой с невосполнимыми до конца войны потерями. Мобилизационный потенциал Германии исчерпан, почти каждый боеспособный мужчина и без того уже находится в строю, так что пополнить армию можно было бы только за счет рабочих и высококвалифицированных специалистов военных производств.

Но прибегать к таким методам стоит только в том случае, если враг стоит у ворот Берлина, но не сейчас, когда обстановка еще не так плоха, как кажется.

К тому же фельдмаршал фон Браухич и его начальник штаба генерал Гальдер уверяют, что есть реальный шанс прорвать блокаду вокруг окруженной Смоленской группировки, сохранив исходные позиции для дальнейшего наступления на Москву. Для достижения такого результата, во-первых, потребуется вывести из уже оформившегося Рославльского мешка 4-ю армию генерала Хайнрици, сменившего бесследно сгинувшего генерала-фельдмаршала фон Клюге. Во-вторых — присоединить к ней уцелевшие 46-й и 47-й мотокорпуса второй танковой группы, а также оставшийся боеспособным 56-й мотокорпус из состава 4-й панцергруппы. В-третьих — сосредоточив усиленную армию на рубежах восточнее Витебска и Орши, бросить ее на прорыв кольца окружения по кратчайшему расстоянию.

Все бы ничего, но Гитлер пока колебался. На карте это выглядело красиво, но как все будет происходить в реальности? На настоящий момент 4-я армия вместе с мотокорпусами насчитывает в своем составе более двухсот тысяч солдат и офицеров, (вдвое больше, чем уже сгинувшая под Гомелем 2-я армия генерала фон Вейхса) и отступать ей придется по единственной узкой дороге на Смоленск. Разве же авиация «марсиан», один раз уже устроившая в аналогичной ситуации кровавую бойню 3-й панцергруппе генерала Гота, будет сидеть сложа руки, а не попытается сделать так, чтобы как можно больше немецких солдат погибло под ударами русских бомбардировщиков и штурмовиков?

А большевистские армии их Западного фронта, пополненные и окрепшие после недавних сражений, не говоря уже и о самих «марсианах», часть из которых сосредоточена в районе Кричева? Разве они не попытаются смять германские арьергарды и превратить организованное отступление в беспорядочное бегство? К тому же переброска своим ходом таких масс пехоты потребует не меньше десяти суток, а готовой к прорыву группировку можно будет считать только через две недели. Но никто, кроме ужасных непостижимых «марсиан» и союзного им большевистского командования, не знает, что будет твориться в районе Витебск-Орша к двадцатому сентября и какие силы соберет к тому моменту в том районе большевистское командование.

И вообще, успешный таранный удар по большевистским армиям моторизованными корпусами возможет только при отсутствии в том районе механизированных соединений «марсиан». Иначе прорвавшиеся через линию большевистских окопов германские панцеры встретят подвижные группы «марсиан» — и на этом успешный прорыв закончится. Если, конечно, «марсиане» дадут возможность моторизованным корпусам прорвать фронт большевистских армий, а не выдвинут на угрожаемые направления заблаговременно сформированные заслоны, состоящие из мотопехоты и истребителей панцеров. Именно так, штурмуя линию полевой обороны по неприметной вроде бы речушке, и сгорел почти дотла 41-й мотокорпус генерала Рейнгарта, пытавшийся нанести удар под основание Гомельского прорыва «марсиан». В настоящий момент дезорганизованные остатки 41-го мотокорпуса спешно отступают на север по направлению к Чаусам, по пятам преследуемые мобильными отрядами большевистской кавалерии, и путь этого отступления усеян могилами немецких солдат. И ведь, по докладам разведки, «марсиан» в той группировке было совсем немного — батальон или два, а остальные силы составляла большевистская кавалерия и их же легкие панцеры, с которыми раньше германская армия справлялась без особого труда. А вот теперь не справилась и с позором была вынуждена отступить.

И вообще, как возможно воевать с противником, который опережает тебя на семьдесят семь лет и в силу этого обладает превосходящей техникой и вооружением, лучше развитой тактикой? А самое главное заключается в том, что русские из будущего знают, что один раз они уже разбили вдребезги ранее непобедимую германскую армию, и для них нет ничего сложного в том, чтобы разбивать ее снова и снова. Один или два их батальона, вмешавшиеся в сражение — и все замыслы германского командования летят к черту. Нет, он, Гитлер, пока не будет спешить отдавать приказ генералу Хайнрици сниматься с позиций и двигаться на север. Это преждевременно, потому что стоит войскам покинуть свои окопы — и вернуть их обратно уже не получится. До того, как принять такое роковое решение, он должен будет переговорить с генералом-фельдмаршалом Листом, назначенным командующим группой армий «Центр» вместо злосчастного фон Бока. Генерал-фельдмаршал, который только успел сдать дела командующего на Балканах, прибудет в Ставку поздно вечером, и сразу же у Гитлера с ним намечена встреча.

Быть может, вообще не стоит спешить спасать 4-ю и 9-ю армии, ведь при попытке прорыва из котла они утратят значительную часть живой силы, а также все свои запасы и тяжелое вооружение. Возможно, вместо вывода этих армий из окружения стоит отдать им приказ держаться до последнего солдата и, насколько это возможно, долго сковывать большевистско-марсианские орды на существующих рубежах. И в тоже время, пока идет Смоленское сражение и «марсиане» с большевиками будут заняты ликвидацией окруженной группировки, из частей, снятых с Запада, Балкан и Африки, фельдмаршал Лист должен будет сформировать новую группу армий «Центр», которая и перекроет большевикам и их союзникам путь в Европу.

В конце концов (Геббельс это умеет), можно хорошенько запугать население европейских стран ужасной «марсианской» угрозой, и на этом основании потребовать, чтобы разные там норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы и прочие французы с поляками на равных с немцами несли ношу обороны европейской цивилизации от диких азиатских варваров-большевиков и жутких потусторонних пришельцев. Пусть враг захлебнется в густых потоках самого низкопробного пушечного мяса, какое только есть в Европе, пусть растратит на борьбу с объединенной Европой свои невосполнимые резервы. Под это дело можно будет попробовать заключить перемирие или даже мир с Британской империей, все равно после поражения Советов и их союзников соблюдать этот договор станет совсем необязательно. Именно он, Гитлер, после войны будет решать, кто тут настоящий европеец, кто полукровка, а кто презренный во всех смыслах унтерменш с гнилой славянской или еврейской кровью.

Итак — решено. Армии Хайнрици и Штрауса, сдерживая большевистско-марсианский ужас, должны до последнего солдата сражаться на существующих рубежах. Генерал-фельдмаршал Лист в это время соберет новую группировку и возводит по рубежу реки Березины оборонительный рубеж. А Геббельс во всю свою луженую глотку примется агитировать население покоренной Европы, чтобы оно по доброму желанию дало вермахту как можно больше пушечного мяса, потому что в противном случае мы начнем брать рекрутов силой, начав с лагерей военнопленных, где находятся бывшие солдаты и офицеры польской, французской, голландской и бельгийской армий. В конце концов, к делу борьбы с марсианами и большевиками можно привлечь и некоторые антирусски настроенные народы, проживающие на оккупированной вермахтом территории. Западные украинцы, литовцы, латыши и эстонцы, наряду с поляками, могут и должны внести свой вклад в эту борьбу, но только после победы, оставив для онемечивания наиболее продвинутое меньшинство, всех остальных потребуется просто расстрелять, невзирая ни на какие заслуги — уж больно отвратительны ему, фюреру, эти неисправимо гадкие недоумки-унтерменши.

И самое главное, люди Риббентропа через нейтральные Швецию или Швейцарию должны немедленно приступить к дипломатическому зондажу британского премьера Уинстона Черчилля по поводу заключения мира или даже союза. Такой союз остро необходим Германии и Великобритании — единственным родственным странам на Европейском континенте, когда они лицом к лицу стоят перед новой грозной опасностью, затмевающей собой все былые ужасы прошлых веков, приходившие из покрытых пылью азиатских пустынь.

7 сентября 1941 года. 22:25. Могилевская область, Пропойск (Славгород)

командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелое.

Отгремели два дня ожесточенных кровавых боев; багровое, будто напившееся крови, солнце закатилось за горизонт. Немцев тут больше нет — они умерли или бежали, а мы живы и победили — все, и российские и советские; сидим на броне своих боевых машин, нервно курим у кого что есть и смотрим в черное небо с яркими звездами. Ночная прохлада, благодать и лепота… Все бы хорошо, да только восточный ветерок доносит до нас запах гари и мертвечины. Отдельные представители белокурых бестий еще живы и стонут, взывая о помощи, но никто им ее не окажет. Завтра или через два-три дня сюда прибудет похоронная команда, которая и займется уборкой плодов нашей победы. Но к тому времени они будут смердеть так, что дышать будет невозможно. Календарное лето кончилось, но дни в начале сентября стоят еще жаркие, так что разбросанное на том берегу речки бесхозное пушечное мясо уже к исходу второго дня подтухло и стало ощутимо вонять. С одной стороны, труп врага всегда хорошо пахнет, а с другой стороны, когда таких трупов слишком много и к ним добавляется вонь и чад сгоревшей бронетехники, это получается как-то перебор. Но давайте обо всем по порядку.

Вчера после полудня, когда мы только закончили оборудование и маскировку позиций и уже собрались было по этому поводу перекурить, на дороге со стороны Кричева показалась передовой разведывательный дозор противника — три «двойки» и десяток больших бронетранспортеров (5с1К^г 251), за четырьмя из которых катились маленькие пушечки. Эти конкретные Гансы из усиленного дивизионного разведбата даже, наверное, и не собирались с нами воевать, намереваясь только прощупать наш передний край и доложить начальству, но наши лихие парни подобных шуток с прощупыванием не понимают в корне. Советские танкисты, впрочем, тоже. И чтобы сделать немцам сюрприз, в завязке боя нас попросили не беспокоиться. Пусть думают, что здесь только советские танкисты на легких танках, с которыми немцы раньше справлялись с необычайной легкостью. Тем более что дистанция для открытия огня по бронетехнике пушечным Т-26 была нарезана такая же, как нам — то есть по тысяче метров.

Но палить сразу в белый свет как в копеечку советские танкисты не стали, а использовали естественные особенности местности. Дело в том, что непосредственно перед самым мостом речка Проня, вдоль которой проходил наш оборонительный рубеж, изгибается и примерно с километр течет параллельно дороге на расстоянии от двухсот до четырехсот метров — то есть занявшие оборону в танковых окопах и тщательно замаскированные советские танки имели возможность поражать противника точно в борт. Условия простейшие. Заряжай, целься и стреляй, остальное бронебойный снаряд танковой пушки 20-К сделает сам. Для бронетранспортеров, чтобы влепить в мотор, упреждение в полкорпуса, для «двойки» — целиться по переднему срезу корпуса.

Будь тут в прицеле даже средние «тройки» и «четверки», им бы тоже не поздоровилось, потому что бронебойный снаряд 45-мм танковой пушки с пятисот метров пробивает броню в 40-мм, а у «троек» и «четверок» на бортах она всего 30-мм. Используй советские генералы эти устаревшие танки вот так, из засад с использованием заранее подготовленных и замаскированных позиций, а не в лобовых атаках как это было в реальности — и начало войны сложилось бы совсем по-иному. И Гудериан, и Гот вместе со своими танковыми группами «умерли» бы еще до Минска, так как у них закончились бы исправные и боеготовые танки. Но как бы то ни было — лучше поздно, чем никогда. К тому же пережившие это сражение советские танкисты значительно повысят свое личное мастерство, перейдя на следующий уровень, из «новичков» в «регуляры».

Едва головная двойка подошла к приметному камню у дороги, который был отмечен как рубеж открытия огня, как тут же, хлестко, почти залпом, ударили два десятка танковых орудий. Головная двойка со скрежетом остановилась; из моторного отсека, пробитого сразу двумя снарядами, показались струйки дыма, а башня стала разворачиваться в сторону засады. Вторая «двойка», получившая один снаряд под башню, а второй в мотор, почти уткнулась в корму первой машине. Дальше бронетранспортеры встали «гармошкой», три из них загорелись, еще два просто встали ни туда ни сюда, а остальные начали попытку развернуться, чтобы покинуть столь негостеприимное место, объехав по пути вертящуюся юлой замыкающую двойку. Нет, она не сошла с ума, просто бронебойный снаряд разбил у нее ведущую звездочку и сорвал левую гусеницу. При этом немецкая пехота активно покидала бронетранспортеры, которые после попадания в танковую засаду превратились в железные гробы. И тут же по сигающим через борта зольдатенам из окопчиков на нашей стороне реки стали стрелять пулеметы ПК и винтовки пехотного прикрытия (рота 108-го мотострелкового полка), укладывая их, сердешных, на землю одного за другим. Но и это было еще не все. Бой только начинался.

Спустя пять секунд первого залпа снова ударили танковые пушки, только на этот раз немного вразнобой (у кого как получилось перезарядить), потом еще раз и еще. Головная «двойка», так и не сумев довернуть башню, вдруг вспыхнула яростным ярко-желтым чадным бензиновым пламенем. Загорелся и замыкающий танк, при этом, впрочем, не прекращая вертеться на месте. Наверное, механик-водитель был убит после первого же попадания, и просто некому было заглушить двигатель, чтобы экипаж смог покинуть машину. Бронетранспортеры при этом тоже горели уже все, и покинувшая их немецкая пехота (меньше половины первоначального состава), залегла по кюветам, лениво перестреливаясь с нашими бойца ми-пехотинца ми. Деваться им было некуда, ибо ради спасения пришлось бы пробежать или проползти примерно километр под перекрестным пулеметным огнем с трех сторон.

Последний из бронетранспортеров зигзагом пытался удалиться восвояси, но был подбит, не сумев проехать и пятисот метров. Вроде бы из него выбрался человек, который успел нырнуть в кювет, а может, никто и не выбрался; и тем, кто это видел, все показалось. Тех же немецких пехотинцев, которые попрятались по кюветам на месте расстрела колонны, перестреляли минут за десять. Кювет не окоп — голову спрятал, а зад торчит двумя холмами. И хоть попадания в него далеко не смертельны, но боеспособности лишают гарантировано, как и присутствия духа. Немецким пехотинцам не помогли даже несколько прихваченных с собой из бронетранспортеров пулеметов МГ-34, ибо у танкистов, помимо бронебойных, в боекомплекте имелись и осколочные снаряды. Не первым выстрелом, так вторым наводчик танкового орудия этого пулеметчика обязательно доставал.

Одним словом, увертюра удалась на славу, а чадный черный дым горящих легких танков и бронетранспортеров высоко взвился в безоблачное небо. В принципе, уже одного этого дыма было достаточно для того чтобы немецкий командующий понял, что рубеж по реке Проне занят настолько значительными силами, что они походя смахнули его передовой отряд, не дав ему ни развернуться в боевые порядки, ни отступить. Поэтому час спустя после разгрома разведки наши позиции подверглись неприцельному и довольно редкому артиллерийскому огню, который к тому же имел значительный разброс.

«Шторьха» для корректировки огня у немецких артиллеристов под рукой не было, это счастье кончилось у них еще во время боев за Кричев, поэтому их снаряды в основном летели «на деревню дедушке». Да и огонь был не сказать что очень платный. Страшновато, конечно, даже в окопе, но терпимо, потому что прямое попадание в этот окоп может быть только случайным. Дело, наверное, в том, что еще во время боев за Кричев немецкие дивизионные артполки должны были понести значительные потери в личном составе и материальной части. Контрбатарейную борьбу наши, то есть российские, артиллеристы умеют вести значительно лучше немцев, и наверняка они наказывали немецких коллег за каждый случай обстрела советских позиций, что и привело к большим потерям.

Постреляв так примерно с полчаса (в виду малой точности вражеского огня нашей артиллерии отдали приказ огня не открывать) немецкие батареи как бы нехотя замолчали. Наверное, тот немецкий командир, который руководил этим подобием артподготовки, решил, что пугливых он напугал достаточно, а на непугливых такой обстрел не подействует, и прекратил напрасную трату боекомплекта. Очевидно, за то время, пока немецкая артиллерия вела огонь, на опушке леса накопилось ровно столько пехоты, сколько нужно для атаки, и вслед за выезжающими из леса по дороге и расходящимися веером танками на луг вышли пешие цепи немецкой пехоты. Рукава закатаны, шнапс выпит, морды красные — вперед, на пулеметы. От выступа наших позиций в излучине Прони до опушки леса полтора километра, поэтому наши пока молчат. От лесной опушки до моста, кстати, целых два с половиной, а ведь танкам именно туда, потому что берега речки, кроме отдельных мест, такие топкие, что там корова сразу вязнет чуть ли не по брюхо, а человек проваливается в ил по колено.

Но немцам все равно — они бухие, поэтому маршируют как на параде. Естественно, зольдатенам и их офицерам хорошо видно место, где наша засада расстреляла их кригскамрадов, и некоторые, особо понятливые из них, уже начинают вертеть головами в поисках притаившегося поблизости полярного лиса. Им боязно — и понятно почему. Переваливаясь на выбоинах и колдобинах, в нашу сторону не спеша движется около четырех десятков угловатых железных коробок, в которых без труда можно опознать в дупель устаревшие чешских танки LТ-35 «Прага». Сами мы их раньше живьем не видели, но нам показывали картинки и объясняли, что эта «Прага» с легкостью истребляется чем угодно, вплоть до наших крупнокалиберных пулеметов. А еще у LТ-35 и чуть более нового LТ-38 такая колкая и хрупкая броня, что ее осколки, отколовшиеся после попадания с внутренней стороны, наносят разрушений даже больше, чем сам снаряд или бронебойная пуля. Так сказать трофеи чешского похода. Очевидно, первыми командующий корпусом бросил в бой те танки, которые ему не жалко. «Четверки», «тройки» и «двойки» приготовят для последующих атак, которые случатся после того, как «чехи» вскроют расположение переднего края нашей обороны.

С нашей стороны эта оборона состоит из ста сорока четырех устаревших танков Т-26 из состава 108-й дивизии, которые закопаны в землю и вьггянуты в нитку вдоль рубежа обороны мотострелкового полка РККА, играя роль обычных противотанковых сорокопяток. Ну, скажем, не совсем обычных. Если бы вместо устаревших танков оборону мотострелкового полка поддерживало эквивалентное количество противотанковых пушек того же калибра, то после того артобстрела мы бы имели потери в расчетах как минимум в четверть личного состава, а так наводчиков, командиров и заряжающих защитила какая-никакая, но броня. Ну и количество противотанковых артиллерийских стволов, сосредоточенных в полосе обороны мотострелкового полка, буквально зашкаливает. Такого количества штатных 45-мм противотанковых орудий хватило бы, чтобы укомплектовать противотанковой артиллерией двенадцать дивизий.

Еще тридцать Т-34 и одиннадцать КВ-1 сведены в отдельный танковый батальон и составляют резерв командира дивизии полковника Иванова. Если этого резерва командира дивизии оказалось бы недостаточно, на подхвате находятся еще двадцать пять Т-72БЗ из состава двух наших батальонных тактических групп. Дополнительно подступы к нашим позициям простреливает наша противотанковая батарея — два огневых взвода по три «Рапиры», и два огневых взвода по три самоходных ГТГРК «Штурм-С». Кроме этого, также нас поддерживают артиллерийский дивизион нашего полка, укомплектованный восемнадцатью самоходными гаубицами МСТА-С и три легких артиллерийских артполка РККА, по двадцать четыре 76-мм пушки Ф-22 УСВ в каждом. Есть еще зенитный дивизион с «Тунгусками» и ПЗРК, но без вражеской авиации, которая старается не залетать в сферу нашей ответственности, он пока вне игры.

Так вот, промывание мозгов немецкой пехоте начали как раз ЛАПы РККА, открывшие ураганный огонь трехдюймовыми шрапнельными снарядами французского производства, которые были выпущены еще в шестнадцатом году. Такой «гуманитарной помощи» поступившей из Франции в конце первой мировой войны, на складах, оказывается, еще много, это богатство не смогли растратить ни на полях Первой Мировой, ни в Гражданскую, ни на учениях между войнами, ни на испытательных полигонах, когда выковывали артиллерийский меч страны. Правда, штатно срабатывают только три шрапнели из четырех, да и для такой стрельбы нужен особый навык (больше завязанный на интуиции, чем на расчете), но все равно воздействие низких шрапнельных разрывов на бредущие за танками пехотные цепи получилось просто феерическим. Недаром же в первую мировую шрапнельный обстрел назывался «косой смерти». По открыто атакующей пехоте шрапнель действует гораздо эффективнее осколочных снарядов. Дела не портили даже отдельные преждевременные разрывы на высоте и «клевки», то есть разрывы снарядов на грунте из-за запаздывания срабатывания трубки. В бинокль было хорошо видно, как низко вспухающие белые облачка выкашивают густые цепи немецкой пехоты и как тела в фельдграу плотно устилают собой поросшую высокой зеленой травой луговину.