Все совпадения случайны

– Ну так и возвращайся к своему делу, не нужен этот двухнедельный отпуск. К тому же большая часть этих двух недель прошла, а все, что не доделано, доделаем вместе – вечерами, в выходные. Да и осталось-то всего несколько коробок разобрать. Так в чем проблема?

– Действительно, ни в чем. – Она изобразила улыбку. И тут ее мозг внезапно ожил. Она вспомнила. Она вспомнила, как эта книга попала к ним в дом. Вот так она и тогда лежала. Она вспомнила картинку. Это случилось вскоре после переезда. На столе валялась куча всяких вещей. Наполовину разобранная коробка со стеклянной посудой и обрывки газет, прикрывающие обложку книги, терпеливо ожидающую, когда она возьмет ее в руки. Пачка непрочитанных писем и бумажный пакет, который она же сама и надорвала. И из которого вынула книгу. Пакет им переслали. Она вспомнила крупные буквы – их новый адрес был написан красными чернилами поверх старого, перечеркнутого. Она чувствовала, что Роберт следит за ней, пока она убирала стол после завтрака. Вернувшееся к ней оживление убедило его в своей правоте. Он слишком хорошо ее знал.

В голове ее метались мысли: книга была послана по их старому адресу, стало быть, отправитель, кто бы он ни был, не знал ее нынешнего местожительства. Никто не пришел к ней в дом, в ее спальню. Она позвонит тем, кто въехал в их прежний дом. И попросит больше ничего ей не пересылать. Зачем вам беспокоиться? – скажет она. Она с удовольствием придет и все заберет сама. А может, пойдет и дальше. Может, скажет, что они получили пару писем от какого-то надоедливого типа, так, ничего серьезного, но, если что-нибудь будет приходить, лучше все-таки будет это просто выбрасывать. А если кто поинтересуется их новым адресом, то скажите, пожалуйста, что он вам неизвестен. То же самое касается и телефона: не надо давать номер. Все это она проговорила про себя, целуя Роберта в лоб и поднимаясь в душ. Осуществление замысла, однако, откладывалось до завтра. А сегодня она будет думать только о Николасе, о своей семье. О том, как лучше провести всем вместе воскресенье.





Глава 8




Двумя годами ранее

Я надеялся, что работа над книгой о замках восемнадцатого века отвлечет меня от всего остального, например, от мыслей об измене Нэнси. Так я это тогда называл. Тайна Нэнси – это ее измена. Я старался. Я очень старался сосредоточиться на книге о башне Мартелло. Я прикрепил ее фотографию к полке кухонного шкафа над пачкой открыток, которые Джонатан посылал нам во время своих путешествий. Постепенно скукоживаясь, она стояла там, серая и брошенная, и я убрал ее оттуда. Как тут сосредоточишься? В голове у меня все время стучал какой-то молоточек. Крохотный серебряный клинышек, насмешливо отрывающий меня от рабочего стола. На запасной связке ключей от квартиры Джонатана, которую я нашел в сумочке Нэнси, оказался еще один, совсем небольшой ключик. Слишком маленький для входной двери, и все же ключ от чего-то в его, а не моем доме. Оказываясь на свету, он всякий раз, когда я пытался сосредоточиться на работе, подмигивал мне. «Кто ты такой? – спрашивал я себя. – Человек, которого защищают от прошлого стены толщиной в десять футов?» Но башня Мартелло – это одно, а я – другое, я сделан иначе. Я – человек с тонкой, просвечивающей кожей, которому нужно понять, что еще могла скрывать его жена. Вот именно, я человек, в конце концов. Этот ключик прожег дыру в моем черепе, и я понял, что ни страницы не напишу, пока не открою тайны.

Квартира Джонатана располагалась на самом верху блочного дома довоенной постройки, возведенного лет за десять до моего рождения. Лифта в нем не было, но кто-то позаботился о тех, кому вроде меня трудно взбираться наверх, и расставил на лестничных площадках стулья. Я присаживался на каждый. Вперед и выше. Я одолел последний пролет и посмотрел вниз сквозь красивую ажурную металлическую балюстраду, которая, извиваясь, упиралась в холодный каменный пол. Мягко загибающаяся воронка, через которую можно нырнуть, не касаясь краев, и скользить, пока не превратишься внизу в кровавую жижу. У меня возникло ощущение, что не стоило приходить сюда, что не было у меня права вмешиваться. Это территория Джонатана.

Какое-то растение перед входом в его квартиру завяло. Его давно не поливали. Я вставил ключ в замочную скважину. Чтобы открыть дверь, нужно было, наверное, обладать известной сноровкой, во всяком случае я возился, казалось, целую вечность и все это время ожидал, что кто-то похлопает меня по плечу и спросит, что мне здесь нужно.

Уже на пороге в ноздри мне ударила страшная вонь. Просто невыносимая. Что-то гнило, что-то умирающее или уже мертвое. Я сразу прошел в кухню, решив, что запах исходит от мусорной корзины, но она была пуста. На столе стояла ваза с цветами. Цветы были поникшие, увядшие, ломкие, на том месте, где в вазе когда-то была вода, остался лишь зеленый ободок. Я затоптался на месте, решая, могу ли я их выбросить. Потом перешел в гостиную, сел на диван и огляделся. Повсюду можно было заметить следы женского присутствия. На столике у окна тоже стояли цветы. Уродливые, безжизненные, иссохшие, их стебли взывали, казалось, к сочувствию их несчастной судьбе. Женское присутствие. Я не стал их трогать. Не я их сюда поставил. Они не имели ко мне никакого отношения.

У входа в спальню Джонатана я вообще едва не задохнулся. Кровать была не застелена, скомканное пуховое одеяло сползло на пол. Покрывало темно-синего цвета, простыня – темно-бордовая. Все это напомнило мне школьную форму: добрые черные цвета, благодаря которым не видна никакая грязь. Вонь исходила из угла, где стоял стол Нэнси. Зажимая ладонью нос и рот, я подошел поближе. Вот оно. Тельце. Истлевающее тельце. Сломанная шея, открытый рот, оскаленные зубы, и – гнилостный запах разлагающейся плоти. Мне следовало сразу понять. Смерть. Подобно похотливому коту, давно покинувшему место действия, она всегда оставляет свое зловоние – зловоние хищника. На кухне я нашел пластиковый мешок и, используя его как перчатку, поднял с пола мышеловку с мышью и бросил ее в мусорную корзину.

Я вернулся в спальню и сел за стол Нэнси. Он поменьше моего, так что колени у меня едва не упирались в его крышку. Джонатану было бы, наверное, еще неудобнее: я представил себе, как при своем шестифутовом росте он пытается втиснуть свои крепкие ноги в узкое пространство, принадлежавшее некогда его матери. Я порадовался, увидев следы былого ухода. Никаких тебе гниющих цветов. Никаких кружков от чашек или стаканов с водой, просто ровный слой пыли. Бумага сложена на столе ровными стопками, рядом – фотография, на которой изображены мы с Нэнси. Мама и папа. Муж и жена. Двое влюбленных. Двое любимых.

Я щелкнул выключателем настольной лампы, но патрон в ней был пуст. После этого я приступил к делу. Потянул на себя верхний ящик и заглянул внутрь: пусто, если не считать огрызка карандаша и сломанной шариковой ручки. Я прочесал остальные ящики и тоже ничего не обнаружил. Остался один, самый маленький. Притулившийся под крышкой стола, он соединял две тумбы – эдакое дупло. Ящичек оказался заперт. Я вставил ключ, повернул его, немного отодвинул стул в сторону и потянул ручку на себя. Настоящий рабочий склад. Ручки, карандаши, точилки, скрепки, три блокнота. Именно такими всегда пользовалась Нэнси: ничего особенного, просто журналистские записные книжки в голубую полоску. Раньше, когда Нэнси еще писала, она всегда носила такие с собой, занося в них мелькнувшую мысль, или описание показавшегося интересным пейзажа, или обрывок подслушанного разговора – такого рода заметки. Я пролистал один из трех блокнотов, но бегло. Заинтересовала меня оказавшаяся под ними рукопись. Я взял ее в руки. «Без названия». Наверное, работа какого-то другого сочинителя, потому что Нэнси всегда начинала именно с названия; к тому же датирована была рукопись годом, когда Нэнси давно уже оставила писательство. Может, автор – Джонатан? Я перевернул верхнюю страницу. На ней оказалось посвящение как раз Джонатану. Стало быть, написал ее не он. «Моему сыну Джонатану», – прочитал я, а внизу страницы было напечатано имя жены: так она удостоверила свое авторство. Книга, написанная втайне от меня и спрятанная подальше от моих любопытных глаз.

Вообще-то слово – не дым, глаза не ест, говорил я себе, но как бы эти слова меня не ослепили. Я не готов был их выслушать. В ящичке болталось что-то еще, прижимаясь к рукописи моей жены: армейский нож швейцарского производства, полупустая пачка сигарет, дезодорант с каким-то дурацким эротическим названием. Я схватил его и принялся расхаживать по квартире с видом разгневанного санитарного инспектора, выкрикивая в пустоту нечто нечленораздельное и уничтожая зловоние от дохлой мыши, а также всего остального, оскорбляющего мои чувства. Несколько успокоившись, я вернул дезодорант на место, взял оставшуюся без названия рукопись Нэнси и прижал ее к груди, как крохотное, дрожащее от страха существо. Не следовало мне этого делать, это не мое, рукопись адресована Джонатану. И все же я взял ее. Я не тронул блокноты и взял рукопись. Джонатан никогда не узнает, что я был здесь, и я дал себе слово вернуть рукопись, как только прочитаю.





Глава 9




2013, весна

– Мам, как ты думаешь, что мне делать со всем этим?

Кэтрин допила бокал вина и в раздражении закрыла глаза. Пить днем – не самая удачная идея, но Роберт открыл две бутылки их лучшего вина, и она решила присоединиться к нему и Николасу.

– Возьми, что тебе нужно, а с остальным я разберусь, – откликнулась она. Молчание. Она услышала, как в гостевой валятся на пол книги и папки. Кэтрин оттолкнула стул в сторону, и от нетерпеливого скрежета его ножек по полу ее передергивало.

– Кофе? – услышала она у себя за спиной голос Роберта.

Николас сидел на полу в той же позе, в какой и сама Кэтрин сидела здесь на рассвете.

– Не знаю, что и взять. – Вид у него был растерянный.

– Бери все, что не хотелось бы выбрасывать. У нас тут слишком мало места, Ник.

Он кивнул, словно в знак понимания, но она видела, что это не совсем так.

– А тебе самой что, ничего из этого не нужно? – Она услышала боль в его голосе.

Она повторила ту же ошибку. Она задела его своей нетерпеливостью и чрезмерной деловитостью.

– Ладно, – мягко сказала она, усаживаясь рядом с ним на пол, – давай посмотрим, что тут.

Она взяла большой удлиненный конверт и заглянула внутрь. Он был набит перехваченными резинкой тетрадями Николаса – ученика начальных классов. Может, стоило взять какую-нибудь из них и почитать? Но понравится ли ему это? В те давние времена школьные тетради сына всегда производили на нее удручающее впечатление. Только какое это теперь имело значение? Ему двадцать пять лет. Может, они вместе посмеются, а она избавится от старого неприятного ощущения и прочитает отзыв мисс Чарлз. О, она прекрасно помнила эту школьную учительницу Николаса с перманентом и тонкими губами. Это был его последний год в начальной школе, и Кэтрин тщательно выбрала нужный отзыв.

– Николас пользуется успехом в своем классе, как среди мальчиков, так и среди девочек, – с улыбкой читала она вслух, опуская конец предложения: «… но он с трудом сосредотачивается на заданиях, и это вредит его успеваемости».

Из года в год все то же самое. «Этого мало; нужно больше работать; ему трудно сосредоточиться на чем-то одном». Но в те годы у него хотя бы были друзья. А с годами их становилось все меньше и меньше.

– Это я оставлю. – Она улыбнулась, закрыла конверт и прижала его к груди, как нечто очень дорогое. – Как тебе квартира?


– Нормально. – Николас пожал плечами.

– Соседи?

– Туповаты немного. – Он снова пожал плечами.

– Как, все?

Он в третий раз пожал плечами.

– О Господи. – Кэтрин попыталась придать своему голосу нотку сочувствия, но подумала, что на самом-то деле соседи у Николаса – люди умные, занятые своим делом, сосредоточенные. Наверное, они много читали, и именно это делало их туповатыми в его глазах.

– Это студенты, – пояснил он.

– Тебе по-прежнему нравится твоя работа? – Она хотела сгладить возникшую между ними неловкость.

– Нормально, – пожал он плечами. – Ты же знаешь.

Да ничего она не знала. Как узнать, если он не говорит? Николас работал в отделе электроники в универмаге «Джон Льюис» – это не совсем то, о чем они с Робертом мечтали, думая о будущем сына, но, учитывая, что он ушел из школы в шестнадцать лет с кучей аттестатов о среднем образовании, это можно считать даром небес. Бывало, родители задавались вопросом, сумеет ли их сын закрепиться хоть на каком-то месте. Она вспомнила, как задевали ее телефонные звонки других матерей, в том числе и близких подруг, которым не терпелось поведать об успехах своих детей и которые между прочим интересовались делами Николаса, прекрасно зная, что будет удачей, если ему удастся хоть куда-то устроиться. Это было давно, но она так и не простила их. Не по-дружески они поступали, жестоко. Так или иначе, в «Джоне Льюисе» Николас пошел в гору, из чего следует, что эта работа ему хоть чем-то по душе.

– Вот что я возьму с собой, – сказал он и извлек из коробки заводную игрушку.

Аэроплан. Тонко сработан из бальзы и бумаги, крылья немного повреждены, тесемки спутаны.

– А Сэнди? – Он посмотрел на облезлую собачонку, которую Кэтрин держала в руках.

Теперь ее очередь обижаться. Она старалась пробудить в нем детские воспоминания; воспоминания о том времени, когда он не мог заснуть, если под щекой не было Сэнди; не мог спать, если она не положит ее ему в кровать. Все так невероятно перепуталось. Она хотела, чтобы он стал взрослым, но в то же время – чтобы помнил, как любил ее когда-то. Как нуждался в ней. Она боялась, что он и сейчас нуждался в ней больше, чем следовало в его возрасте, и это беспокойство делало ее жестче, и в конце концов она испытала облегчение от того, что Николас не взял с собой Сэнди. Она остановилась на пороге и повернулась к нему:

– Ник, ты ведь все понимаешь, правда?

Он подвесил самолетик к краю полки и старался распутать тесемки.

– О чем ты?

– О нашем переезде. Сам видишь. Нам больше не нужен такой большой дом. – Он не ответил, и она поняла, что не стоит развивать эту тему, но не смогла остановиться: – Разве ты не хочешь самостоятельности? Если возникнет нужда, мы всегда здесь, но уже пора, Ник, пора. Ты согласен?

– Что ж, ма, – пожал он плечами, – если ты это хочешь услышать, то да.

– Матч вот-вот начнется, – донесся из гостиной голос Роберта, и Николас бросился к отцу, отстраняя ее и оставляя с неприятным осадком от этих слов.

Кэтрин вернулась на кухню, вылила в бокал остатки вина и открыла дверь на террасу. Она закурила сигарету и попеременно затягивалась и попивала вино. Ей казалось, что это занятие успокаивало ее. Но на самом деле это было не так. Напротив, нервы у нее натянуты, как струна. Она не находила себе места. Хотела наказать себя. И сигарета – это часть наказания, медленное саморазрушение. А книга – другая часть. Она вернулась на кухню, извлекла ее из-под вороха воскресных газет, куда положила еще утром, и открыла на первой странице. Нет, тут еще нет ни малейшего намека на то, что последует дальше. Все спокойно. Тихо. Она пролистывала страницы, приближаясь к тому месту, которое – она знала – причинит ей боль. Навалившийся груз давил на нее, она чувствовала себя совершенно потерянной. Несправедливо все это. Глаза ее закрылись, слова заглушались звуком телевизора. Гол. Молчание.

Наверное, она заснула. Она не знала, надолго ли. На улице стемнело. Она с трудом пришла в себя. Телевизор был выключен, и она услышала доносящийся из коридора, от входной двери, шепот. Затем в кухне раздались шаги.

– Я ухожу. – Николас помахал на прощание рукой и подошел к ней. Он хотел ее поцеловать, и она приподнялась, подаваясь в его сторону. Его губы коснулись мочки ее уха. – Смотри-ка, а я это читал. – У нее замерло сердце. Пересохло горло. – Мне понравилось.

На верхней губе у нее выступили капельки пота.

– Твоя мама старается одолеть эту книгу, – улыбнулся Роберт.

– Правда? Что-то не похоже, ма.

Она почувствовала, как книга перешла из ее рук в руки сына. Он неверно понял выражение ее лица.

– Ну а я вот одолел. Мне, знаешь ли, вообще-то приходится держать книги в руках.

– Нет-нет, я не то хотела… Это твой экземпляр? Это ты его послал мне?

– Нет.

– Может, оставил здесь?

– Тоже нет. Мой экземпляр дома.

– А как тебе случилось прочитать ее?

– Кэтрин… – Роберту показалось, что она слишком наседает на сына.

– Да нет, я просто хотела сказать, что случилось какое-то странное совпадение. Эту книгу послали мне, когда мы переезжали на новое место, а вот кто…

– Ну а мне ее подарили.

– Подарили? Кто подарил? – У нее сорвался голос.

Он удивленно посмотрел на нее, пожал плечами.