Все твои грязные секреты

В этом крещендо что-то звучало неправильно. Прищурившись, я всмотрелась в ноты на экране, одновременно вслушиваясь в звучащие в наушниках аккорды. Нужно больше резонанса. Если я попробую добавить плавное легато…

Не отводя взгляда от экрана, я нашарила свой стакан с розовым лимонадом и отпила немного, одновременно пытаясь внести исправления в трек, но тут кто-то похлопал меня по плечу. Я подпрыгнула от неожиданности, лимонад выплеснулся из стакана и залил мою пижаму.

– Ай!

– Ай! – папа отскочил назад.

Я сняла наушники.

– О боже. Ты до смерти меня напугал.

Он рассмеялся.

– Ну, иначе у меня не получается привлечь твое внимание. Ты не слышишь ничего, кроме музыки. Ни дверного звонка. Ни того, как мама кричит. Дом может сгореть дотла, а ты так и будешь тут сидеть, довольная, как моллюск в ракушке.

Я уперла руки в колени, ожидая, пока успокоится сердце. Я не выносила, когда ко мне подкрадывались сзади. Не потому, что боялась неожиданностей. А потому, что это напоминало мне о Мэгги.

О том, как мы разговаривали в последний раз.

Тогда я еще только разбиралась, как пользоваться многополосным секвенсором, и примерно в пятнадцатый раз пыталась синхронизировать партии пианино и скрипки. Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Я подпрыгнула, взмахнув руками.

– Ай!

– Ой! – Мэгги отскочила и нервно рассмеялась. – Прости, это же я.

– Какого черта, Мэгс, – рявкнула я, сорвав с себя наушники. – Я уже почти разобралась с этим треком. Он был почти идеален. – Я нажала на кнопку «стоп», стукнув мышкой по столу сильнее, чем нужно было, и запись остановилась.

Глаза Мэгги расширились, и она заправила за ухо непослушную жесткую прядь.

– Извини! Бога ради, не паникуй так.

– Чего тебе надо? – резко спросила я, будучи не в настроении ссориться с ней снова. В последний год она была мрачной и какой-то дерганой. Несмотря на разницу в возрасте, мы много времени проводили вместе – сходили с ума по модным фантастическим фильмам, устраивали киномарафоны на выходных, поглощали фанфики в огромных количествах и слушали саундтреки – величайшие в мире саундтреки. Именно тогда я узнала, что обожаю саундтреки. Но потом я из верного спутника превратилась для нее в обузу.

Мэгги переступила с ноги на ногу.

– Я хотела тебе кое-что отдать. – Она сунула руку в карман и вытащила из него свой аметистовый браслет – тот, который мой дедушка подарил бабушке Бетти на свадьбу. – Держи. Он твой.

Я резко развернулась на стуле, лицом к ней, и ошарашенно уставилась на браслет. Когда мы были маленькими, мы по очереди сидели на коленях у бабушки Бетти, пересчитывая бусины неправильной формы и пытаясь решить, какая из них нам больше нравится. Когда в прошлом году бабушка умерла, браслет достался Мэгги. Я покачала головой.

– Но ты хотела надеть его с твоим выпускным платьем. Мама собиралась помочь тебе с выбором фиолетового платья, чтобы оно было как раз подходящего оттенка…

– Знаю. Но я не хочу идти на выпускной. – Она подошла немного ближе и помахала браслетом передо мной. Я вытянула руку, и она отпустила браслет. Он упал в мою раскрытую ладонь. Аметистовые бусины нагрелись, пока лежали у нее в кармане.

– Почему нет?

Она пожала плечами:

– Ни один парень не станет со мной танцевать. Так какой тогда смысл?

– Чтобы пойти на выпускной бал, необязательно с кем-то встречаться, так ведь?

– Я просто не хочу идти, вот и все, ясно? – Она повысила голос, и ее подбородок слегка дрогнул. – Вот, давай помогу. – Она снова взяла браслет в руки и обернула его вокруг моего запястья, а затем застегнула крепление. – Вот так.

Я провела пальцами по бусинам, не понимая, что все это значит.

– Спасибо.

– Не за что. – Она повернулась к выходу на лестницу.

– Подожди! – крикнула я ей вслед. Она остановилась, но не оглянулась. – Хочешь, немного отдохнем вместе? Может, кино посмотрим?

– Ты вся в своей музыке. Лучше возвращайся к ней.

Я взглянула на клавиатуру – мне так хотелось закончить этот трек сегодня. А что, если Мэгги захотела снова наладить со мной контакт, снова побыть для меня настоящей сестрой, как раньше? Иногда я с тоской вспоминала, как мы совместно проводили время. Но когда я снова подняла взгляд, она уже вышла из комнаты и торопливо поднималась по лестнице.

Я не пошла следом.

И это был последний раз, когда я видела ее живой.

Теперь папа стоял рядом со мной, скрестив руки на груди, и, прищурившись, глядел на строки вокальной партии на экране.

– Выглядит неплохо.

Я фыркнула, пытаясь стряхнуть с себя печальные воспоминания.


– Правда?

– Понятия не имею. – Мы оба рассмеялись. – Так что, эта бесплатная программа неплохо справляется? – Папа обеспокоенно наморщил лоб. Когда в прошлом году мой ноутбук превратился в бесполезный кирпич, я отказалась взять старый ноут Мэгги, так что мне пришлось купить подержанный. Та классная программа для записи нот, к которой я привыкла, на нем не запускалась. А лучшие из совместимых программ оказались слишком дорогими.

– Ага. Прекрасно подходит. Я почти закончила трек; это – конец третьего акта.

– О, отлично. – Он заметно расслабился. – И останется еще один, верно?

– Точно. – Я улыбнулась. Папа знал, что я уже закончила пятый акт: ему нравилось, когда я регулярно сообщала ему, как продвигается дело. Он был впечатлен тем, что я создаю саундтрек для пьесы Шекспира, и даже перечитал ее, чтобы потом слушать, имея общее представление о происходящем на сцене.

– Эмбер! – крикнула мама сверху.

– Ах да. – Папа вытер рукой верхнюю губу. – Там к тебе кто-то пришел.

– Правда? – Кто это мог быть? Все разъехались на лето. Прия отправилась в Индию – навестить бабушку, а Саша, Мария и Эми поехали в качестве наставников в какой-то спортивный лагерь для чирлидеров в Пенсильвании.

– Ага. Но я тебе напоминаю. Тебе не разрешается ходить на свидания, пока тебе не исполнится сорок семь. – Я подняла брови. Он сделал то же самое, но не добавил ни слова, так что я бросилась наверх, перепрыгивая ступеньки.

Добравшись до прихожей, я встретилась взглядом с Робби, который пришел ко мне домой, держа в руках красную розу. Видимо, для меня. Легкие сдавило так, что у меня перехватило дыхание.

– Привет, – наконец, смогла выдавить я. Мама стояла рядом с лестницей, улыбаясь во весь рот. Я не видела Робби с начала каникул. После того случая с Филом Праттом я отменила наше свидание. Потрясение было слишком сильным, и меня напрягала сама мысль о том, что можно ходить на свидания, с кем-то целоваться и вообще хорошо проводить время.

Но тогда Робби решил, что самое главное в жизни – заставить меня рассмеяться. Он засовывал записки в мой шкафчик с такими дурацкими шутками, что я не могла сдержать смех. Например: «Как называются протухшие спагетти? Пропаста!» Мне особенно нравилось, когда он пытался проиллюстрировать свои шутки – например, изображал, как один маффин пугается другого, говорящего. Каждый вечер мы допоздна переписывались, соревнуясь, как долго нам удастся продержаться, используя одни только эмодзи. Я все сильнее убеждалась, что Робби – ботан, притворяющийся спортсменом. Причем невероятно симпатичным спортсменом.

– М-м? В чем дело? – Я посмотрела на розу. Варежка уже как следует обработал лодыжки Робби, вытер своей мордочкой все его джинсы, но, несмотря на окружавший его избыток милоты, Робби выдержал мой взгляд.

– Я хочу сводить тебя на карнавал. Ну, знаешь, по случаю твоего дня рождения.

Кажется, я отчетливо расслышала, как мама взвизгнула.

– Мой день рождения завтра. Погоди, откуда ты вообще знаешь, что у меня день рождения? – В восьмом классе я удалила свой профиль в фейсбуке, и я была почти уверена, что не говорила ему, когда родилась.

Он улыбнулся.

– Прия мне написала.

Каждый раз, на выходных после 4 июля, в городе устраивали весьма непритязательный карнавал, и мы с Прией ходили туда на мой день рождения. Когда мы были маленькими, он казался нам самым волшебным местом в мире, словно к нам в гости приезжал Диснейленд. Потом наши родители свозили нас в настоящий Диснейленд, и мы поняли, что на самом деле – ничего подобного. И все-таки мы продолжали ходить туда ежегодно. Хотя на этот раз Прия находилась на другом конце мира, она позаботилась о том, чтобы я продолжила нашу традицию.

– Впрочем, неважно, – сказал Робби. – Я догадался, что у тебя могут быть планы на завтра, так что решил: украду тебя сегодня. – Он передал мне розу, и я взяла ее, стараясь скрыть улыбку. Внутри разливалось тепло, от которого приятно покалывало все тело, а пальцы слегка дрожали, словно я быстро выпила слишком большую порцию капучино.

Мама выглядела так, словно вот-вот взорвется от радости. О боже. Как неловко. Я повернулась к ней и к папе, который, наконец, тоже поднялся наверх.

– Не против, если я пойду? – Как бы там ни шутил папа, я не знала, разрешат ли мне родители на самом деле пойти на свидание – весной я не рассказывала им про Робби.

– Конечно! – сказала мама. – С каких это пор тебе нужно спрашивать разрешения, чтобы сходить куда-то с друзьями?

С тех пор, как не стало Мэгги. Мне не нужно было произносить эти слова вслух, чтобы мама их услышала. Ее улыбка погасла.

После того, как не стало Мэгги, мои родители словно забыли о своих строгих правилах. Я думала, что они не выпустят меня из дома, стремясь защитить, но вместо этого они разрешали делать что угодно – главное, чтобы я писала маме сообщения. Они словно ходили вокруг меня на цыпочках, опасаясь хоть чем-нибудь расстроить.

– Отлично, – сказал Робби, который вообще не понял, почему мы так переглядываемся. Папа, кажется, тоже – он слишком сосредоточенно рассматривал Робби. – Так… ты не хочешь сначала переодеться?

Я опустила взгляд на свою однотонную пижаму и лохматые тапочки в виде кроликов. И пижама, и тапочки были залиты розовым лимонадом. Ладно, по крайней мере, на мне был лифчик, но я все равно ужасно покраснела.

– Верно. Сейчас вернусь.

Я убежала в свою комнату, положила розу на стол и переоделась в джинсовые шорты, блестящую футболку и «конверсы», а затем поднялась наверх, прежде чем папа успел предупредить Робби, что мне запрещено ходить на свидания ближайшие тридцать лет.

– Напиши мне, когда доберешься, – окликнула меня мама.

До карнавала мы доехали за несколько минут. Когда мы вышли из машины, Робби купил мне билет и огромную порцию розовой сахарной ваты. Я терпеть не могла сахарную вату, но все равно взяла ее, надеясь, что мой нервно сжавшийся желудок справится с тошнотворной сладостью.

– Уже чувствуешь себя старше? – спросил он.

Я хитро улыбнулась.

– А ты завтра меня спроси.

– Уже почти завтра.

Я пожала плечами:

– Мне не нравится думать о том, что я становлюсь старше.