Вспомни меня

Хотя нет, один такой момент был. Авария, изменившая все для меня, для Джоанны, для Джеймса. И для других. В аварии погиб человек. Роберт Бейли. А у него ведь были, наверное, родные. Что, если, сломленные потерей, они ждали удобного момента для мести? Я так мало знаю о Робе, кроме того, что он работал пилотом… Джоанна говорила, что у него не осталось никого из близких, поэтому он был так привязан к ней и Джеймсу – восполнял то, чего лишился совсем молодым. Однако она могла ошибаться, упуская из виду кого-то из родни. Я беру в руки групповое фото со свадьбы. Рядом с тем, кого я считаю Робом, стоит еще один мужчина – шафер, надо полагать. Я вглядываюсь в снимок, сравнивая их двоих. На обоих костюмы с белыми розами на лацканах, как будто это игра в «найди 10 отличий». Тот, другой, выше Роберта, шире в плечах, и волосы у него темнее. Тоже довольно красив, с тем же самоуверенным блеском в глазах и такими же полными губами. Может быть, брат – родной или двоюродный? Как знать… Я вытаскиваю фото из рамки, но сзади никаких подписей, способных пролить свет на личность незнакомца.

Я отправляюсь в бывшую кладовку, которую сестра сделала своим кабинетом, и открываю секретер. Здесь все разложено по полочкам – узнаю Джоанну. Как бы мне хотелось увидеть ее снова… То, что мне нужно, я нахожу в папке, подписанной «Важные документы». Свидетельство о браке лежит в кремовом конверте. Открыв его дрожащими руками, я читаю имена свидетелей – это мать и какой-то Гэри Браун. Значит, не брат – или, может быть, у них разные отцы? Однако с чего шаферу Роба убивать его вдову двадцать лет спустя?

Мне следовало бы знать больше о самой аварии. Возможно, в ней погиб или пострадал кто-то еще. Хотя вроде бы просто наша машина потеряла управление на повороте и врезалась в дерево. А если нет? Если там был и другой автомобиль, другие жертвы? Кто-то мог только выжидать удобного случая, чтобы отплатить за причиненные страдания – свои или близкого человека.

Я брожу по дому туда-сюда. От тревоги зудит кожа. Снаружи доносится какой-то шум. Я замираю, потом с облегчением осознаю, что это всего лишь галки перекликаются на крыше. Книги о психопатах выбили меня из колеи, в страхе я бросаюсь проверять, заперты ли двери и окна.

Надо как-то узнать побольше об аварии. Джоанна всегда говорила о ней с большой неохотой, и все старались обходить неудобную тему, чтобы не тревожить горюющую вдову. Она, однако, не понимала, как ее молчание сказывается на сыне. Да, она потеряла мужа, но и он потерял отца. Сестра сказала как-то, что ей тяжелее – ведь Джеймс просто не помнил Роба, ему не о чем тосковать. Я ответила, что это не соревнование и ей следовало бы переступить через себя ради сына. Может, я была не слишком тактична, но ей ли не знать, каково расти без отца, о котором даже не упоминают? Мать никогда не говорила о нашем. Мы понятия не имели, какой он человек, что любит и что нет, и заполняли пробел собственными, самыми невероятными фантазиями, пока для нас он не стал героем легенд, с которым не мог бы сравниться ни один реальный человек.

Джеймс вечно расспрашивал меня о Робе, а я, если и могла чем-то поделиться, то в лучшем случае какими-то обрывками.

– Ты помнишь его, тетя Сара? Мама никогда о нем не говорит, словно его и не было.

В голосе племянника звучали боль, отчаянное желание узнать хоть что-то об отце. Я обещала переубедить Джоанну.

– Вредно держать все в секрете, – пыталась я ей внушить. – Поговори с Джеймсом.

Однако я не думаю, что он получил от нее ответы, которых хотел. Вместо этого, как мне кажется, она бо́льшую часть его детских лет пыталась найти кого-то, кто заменил бы мужа и отца, безжалостно вырванного из их жизни. Не желая смотреть назад, Джоанна отчаянно стремилась к новому будущему. Однако прошлое – как тень, от него не убежишь. Авария стала поворотным моментом в нашей жизни; и вот теперь сестра забрала свои секреты с собой.





Глава 23




Семь лет назад



Сегодня один из тех жарких летних вечеров, когда кровь быстрее бежит по жилам и все кажется возможным. Окна в машине опущены, теплый ветерок любовно ласкает кожу. Положив голову на руку, я вдыхаю липкую сладость крема от загара – этот запах всегда ассоциируется у меня с чем-то приятным. В боковом зеркале я ловлю свое отражение: светлые волосы развеваются, огромные темные очки добавляют голливудского гламура, кожа золотится после ежедневных солнечных ванн в саду. В общем, выгляжу отлично. Скашиваю глаза на Джоанну в белом льняном сарафане и дизайнерских очках; маленький вздернутый носик порозовел от загара. Все-таки как она похорошела с возрастом. Дурнушкой, как отзывалась о ней матушка, никак не назовешь. Вопреки всему, годы сестрам Уоллис только на пользу.

Джоанна замечает мой взгляд и улыбается, сверкая ямочками на щеках.

– Ну что, не зря поехала? – кричит она.

– Грех жаловаться, – отвечаю я, нисколько не кривя душой.

Со спины слышится глухой удар – Джеймс, играя в приставку, в увлечении пинает мое кресло, как кот, дергающий во сне лапами, гоняясь за птичками.

– Убери это, милый, – говорит Джоанна. – Не надо в машине, тебя стошнит.

Джеймс даже не слышит, он будто в другом мире. Ну хоть поездка пройдет спокойней. Думаю, одна из причин, по которой эти технологии постепенно захватывают мир, – что родителям с ними куда как проще жить.

– А он, видимо, здорово тобой увлечен, – замечаю я, когда мы проезжаем мимо одной из тех гигантских птицефабрик, которые заслоняют небо и воняют на весь город, когда ветер дует с их стороны. – В общем-то, кому нужен Котсуолд, если можно поселиться в таком прекрасном месте?

Джоанна счастливо смеется. Такой я не видела ее уже много лет. Саймон пригласил нас всех на барбекю в своем новом жилище – перестроенном амбаре примерно в десяти милях от нашего города. Переезд – важный шаг, свидетельство серьезных намерений. До сих пор их отношения протекали где-то на заднем плане, но теперь, когда Саймон от нас всего в пятнадцати минутах на автомобиле, все может измениться. Это не идет у меня из головы, и я жду, что сестра вот-вот огорошит меня известием – мол, они съезжаются, а мне пора паковать чемоданы. Может такое случиться? Вряд ли, конечно, она поступит со мной подобным образом, однако любовь эгоистична. Когда человек находит пару, он порой идет на то, на что никогда не пошел бы сам по себе. Если Саймон поставит сестру перед выбором…

Мы минуем одну из идеальных английских деревень – со старым пабом, лугом в центре, крикетной площадкой у церкви, откуда доносятся хлопки отбитых мячей. Джоанна сворачивает на гравийную дорожку и паркуется рядом с «бентли». Саймон проводит нас через просторную гостиную с балками под крышей, двустворчатыми окнами до пола и самым большим телевизором, какой я когда-либо видела. Мы выходим на мощенную камнем террасу, уставленную вазонами с лавандой и вьющейся жимолостью. Отсюда открывается вид на крикетную площадку возле церкви, а дальше расстилаются по холмам поля пшеницы.

На столе стоят серебряный поднос с оливками, орешками и чипсами, бутылка дорогого шампанского и банка газировки для Джеймса. «Так недолго и привыкнуть», – думаю я, прикладываясь к своему бокалу, ощущая тепло нагретых старых камней и слушая ленивое жужжание пчел в цветках лаванды. С Саймоном легко, он сыплет забавными историями, но и другим дает слово вставить, хотя ни я, ни Джеймс особой разговорчивостью не отличаемся. Потом наш хозяин надевает полосатый фартук, закатывает рукава рубашки и берется за мясо, успевая следить за тем, чтобы у гостей всего хватало, а бокалы не пустели. На столе тем временем появляется аппетитный набор салатов, соусов, различных видов хлеба и даже картошка фри для Джеймса.

– Я знаю, что ты большой гурман по части картофеля во всех его видах, – шутливо замечает Саймон. Джеймс отвечает ему непонимающим взглядом – похоже, он просто не знает слова «гурман».

Мы сидим на террасе, любуясь видами. К востоку виднеется большой фермерский дом в георгианском стиле.

– Местный лендлорд, – поясняет Саймон, подливая мне вина, – мой арендодатель. Приходится ежеутренне при встрече приподнимать шляпу.

– Так вы не купили жилье, а только снимаете? – вырывается у меня невольно не самый тактичный вопрос, настолько я удивлена. Явно ведь у человека денег куры не клюют.

– Я пока прощупываю почву, – отзывается он, с улыбкой взглядывая на Джоанну.

Что Саймон имеет в виду? Что не уверен насчет нее, или что это просто временное прибежище, пока они не найдут подходящее гнездышко для них обоих? Я осушаю бокал, изображая безмятежность. Джоанна, расслабленно улыбаясь, помогает убирать приборы. Она-то наверняка знает, что к чему. Они не могли не обсуждать это, не говорить о будущем, и им двоим все ответы известны. Только мы с Джеймсом не в курсе.

Я вместе с Саймоном собираю тарелки. Кухня у него огромная, все по высшему разряду и буквально блестит, но какая-то безликая. Ни картин, ни фотографий, как будто это только декорация, специально для нас, а настоящий его дом, с памятными вещицами и беспорядком повседневной жизни, где-то в другом месте. Возможно, когда много путешествуешь, привыкаешь не обрастать вещами, чтобы проще было в любой момент снова сняться с якоря.

– Есть в ближайших планах какие-нибудь поездки? – спрашиваю я, ополаскивая бокалы. – Открытки из дальних стран нам по душе.

– Нью-Йорк, Бостон и Чикаго, – отвечает Саймон. – Потом в ноябре Южная Африка, а в январе предстоит бизнес-тур по странам Дальнего Востока.

Он вываливает на меня список мест и достопримечательностей, которые хотел бы посетить по дороге. О большей части я даже не слышала и только время от времени понимающе мычу или ахаю.


– Конечно, одному не так интересно, – добавляет Саймон. – Я несколько раз звал Джоанну, но она зависит от школьных каникул.

– Я могла бы приглядеть за Джеймсом, – вызываюсь я, почти тут же пожалев о своих словах. Справлюсь ли я на самом деле? Ну если не придется ходить в школу, то несколько дней можно продержаться, мальчик теперь уже практически самостоятельный.

– Спасибо, Сара, приятно слышать, – откликается Саймон, коротко улыбнувшись. Однако в его голосе я чувствую некую фальшь – наверное, Джоанна успела ему рассказать о моих промахах в качестве няньки.

Племянника я нахожу возле прямоугольного пруда – тычет палкой в воду. Крупные золотые рыбки скользят между лилиями, грациозно, словно в балете, огибая друг друга. Одна вдруг всплывает к поверхности и широко раскрывает рот. Мы с Джеймсом от неожиданности отступаем.

– «Когда ты только подумал, что возвращаться в воду безопасно…» – со смехом цитирую я и начинаю напевать мелодию из «Челюстей».

Джеймс смотрит на меня с удивлением – похоже, не понял отсылки. Ничто так не заставляет почувствовать себя старой, как выход из употребления фраз, которые были у всех на слуху во времена твоей молодости.

– Они совсем не опасны, тетя Сара, – говорит племянник, вновь склоняясь над водой и принимаясь за прежнее. – Я тоже хочу рыбок.

– Так себе домашние животные, – замечаю я. – Не потискаешь перед телевизором.

Джеймс странно на меня взглядывает.

– Я не для этого. Просто так. Раньше думали, что они помнят только последние три секунды… Неправда. Эти вот наверняка знают друг друга, а как такое возможно без долгой памяти?

Я криво улыбаюсь. У меня память есть, но я никого не узнаю. Наверное, лучше было бы наоборот. Тогда бы я не ощущала постоянно шевелящейся внутри тревоги. Сейчас я спокойна, потому что здесь всех по одному – мальчик, мужчина и женщина. Может быть, это и есть решение – ограничить свои социальные контакты подобными разнородными группами и использовать в качестве отличительных признаков рост, расу, пол и прочее? Да только не получится, в жизни все куда сложнее, запутаннее и суматошнее.

Саймон зовет нас обратно за стол, где ждет потрясающий торт «Павлова» [3], а специально для Джоанны приготовлено блюдо с маленькими шоколадками.

– Ой, мои любимые, – воркующим голосом говорит она, широко раскрыв глаза.

Матч по крикету завершился; теперь, судя по голосам, на площадку вышли дети. Слышатся глухие удары, пронзительные крики и смех – в сгущающихся сумерках найти улетевший мяч не так-то просто.

– Джеймс, почему бы тебе не присоединиться? – говорит Джоанна. – Ты там наверняка кого-нибудь знаешь по школе.

Тот бросает на нее испепеляющий взгляд. Мальчик далек от спорта; не уверена, что он вообще умеет играть в крикет.

– Давай пойдем вместе, – предлагает Саймон. – Я когда-то неплохо управлялся с битой.

Джоанна рассыпается в поощряющих возгласах, и Джеймс нехотя плетется за ним к маленькой калитке в конце участка, выходящей на тропинку к площадке и церкви. Я смотрю вслед этим двоим – высокому мужчине и идущему следом худенькому мальчику. У Саймона своих детей нет: его жена не могла родить ребенка – у нее диагностировали рак, когда ей еще не было тридцати, а в возрасте под сорок она умерла от рецидива. Джеймс наверняка служит невольным сладко-горьким напоминанием о несбывшемся.

– Похоже, они могут поладить друг с другом, – замечаю я, глядя, как Саймон подходит к мальчишкам с просьбой поучаствовать в игре. Джеймс держится в сторонке.

Саймон, показывая, на что способен, делает несколько подач. Потом приходит очередь Джеймса. Джоанна задерживает дыхание, болея за сына. Он трижды промахивается, на четвертый наконец ему удается задеть мяч краем биты, однако игрок из другой команды сноровисто ловит его на лету под одобрительные крики. Да, больно смотреть.

– Наверное, крикет – это не его, – сухо говорю я, когда Джеймс швыряет биту на землю.

– Не всем же быть спортсменами! – огрызается Джоанна. Кажется, она восприняла провал сына перед своим кавалером как личное предательство.

Саймон снова в игре. Мальчишки ставят его отбивающим, и он увлеченно машет битой, отправив пару мячей за границу площадки.

– А где Джеймс? – спрашивает вдруг Джоанна с ноткой паники в голосе.

Ничем не могу помочь – для меня они все на одно лицо, тем более на таком расстоянии и в сумерках. Сестра бросается по тропинке, я нехотя иду следом, не видя поводов для беспокойства. Он же не маленький мальчик, что с ним может случиться в чудесной английской деревушке прекрасным летним вечером? Потом я напоминаю себе, что с этого начинается любая книга Агаты Кристи – кошмар среди цветущих глициний.

Джоанна зовет Джеймса по имени, лихорадочно оглядывая площадку для крикета. Солнце почти село, небо у горизонта расчерчено яркими розово-оранжевыми полосами, на траву легли длинные тени, и уже видны первые звезды. Саймон, который идет нам навстречу, от физических упражнений на жаре раскраснелся и вспотел.

– Помнят руки, – улыбается он, потом замечает встревоженное лицо Джоанны. – Что случилось?

– Где Джеймс? Не могу его найти!

– Только что был здесь… – Саймон озабоченно морщит лоб, оглядываясь на мальчишек, которые продолжают носиться за мячом, несмотря на подступающую темноту. – Может, пошел на игровую площадку у церкви?

– Сейчас посмотрю, – с сомнением говорит Джоанна. В подобные места Джеймса особо не тянет – наверное, потому, что он единственный ребенок в семье. Что веселого кататься на карусели, если некому тебя раскручивать, или лазать по рукоходу, когда никто не смотрит?

Сестра посылает Саймона проверить парковку возле церкви и переулок по направлению к пабу – вдруг Джеймс отправился исследовать окрестности. Мне иногда кажется, что Джоанна совсем не знает своего сына. Волноваться нет причин. Мальчик достаточно взрослый, чтобы не упасть в пруд и не уйти с незнакомцем.

Игровая площадка практически пуста, только несколько подростков постарше курят на качелях.

– Может, он вернулся в дом? – предполагаю я.

Мы идем обратно по наполненным щебетом птиц и стрекотом насекомых полям. Джоанна все зовет Джеймса, но напрасно. Однако вернувшись на террасу, мы находим его там – мальчик по-прежнему стоит и наблюдает за рыбками.

– Вы где были? – спрашивает он, выпрямляясь. – Я же волнуюсь!

Меня разбирает смех – ну вылитая Джоанна!

– Тебя искали, – сердито отвечает она. – Нельзя так просто уходить неизвестно куда!