Вспомни меня

От холода я продрогла до костей. Подождать еще? Или вернуться за ним? Снова ползти во тьму кажется невыносимым. Алан велел мне двигаться дальше, а не торчать на месте. В любом случае будет лучше, если один из нас выберется и поднимет тревогу.

Я уже готова продолжить путь, когда слышу что-то совсем недалеко от себя. Звук доносится из темного хода справа, ведущего к шахтам. Я замираю, затаив дыхание. Волоски на коже встают дыбом. Животное? Кто-то там движется, убирает с дороги камни, шлепает по лужам. И вдруг черноту прорезает прыгающий, ищущий луч. Это худший зверь в мире – психопат, вышедший на охоту.

Я начинаю ползти вниз по туннелю к свету, к реву воды. Видимо, Джеймс добежал до старой выработки и пролез оттуда, чтобы перехватить нас. Возможно, он дождался, пока хижина догорит, и не обнаружил тел в дымящихся развалинах. Или это просто дотошность. Господи, если бы он столько усилий тратил на учебу или составление резюме, а не на убийства…

Туннель делает впереди крутой поворот. Если я успею свернуть туда, то окажусь хотя бы на время вне поля зрения. Надеюсь только, что Алан не вынырнет вдруг из темноты – он станет легкой добычей. Я миную поворот и… Меня ослепляют и оглушают свет и шум. Туннель оканчивается пещерой позади водопада, со мхом и папоротниками по краям. Передо мной обрушивается вниз завеса воды, в облаках мельчайших брызг горит радуга. Как же мне отсюда спуститься?! Осторожно приблизившись к краю, я вижу слева узкий уступ, ведущий к скале, откуда, возможно, удастся вскарабкаться на поросший деревьями склон. Однако каменистая поверхность такая скользкая от влаги, а от одного взгляда вниз у меня начинает кружиться голова… Рев водопада отдается в ушах, мешая думать. Ноги дрожат от усталости. Под силу ли мне сейчас то, что и в лучших обстоятельствах стало бы серьезным испытанием?

– Шансы у тебя так себе, тетя Сара.

Сердце подпрыгивает и замирает. Нужно было уходить, пока могла!.. Обернувшись, я вижу Джеймса всего в пяти-шести шагах от себя – в одной руке тяжелый фонарь, в другой топор. За шумом воды я даже не услышала приближения.

– Что ты наделал, Джеймс?! Пожалуйста, еще не поздно остановиться. Я скажу, что Джоанну убила я. Ты сможешь получить деньги и уйти.

Он смеется.

– Какая жертва! Деньги в любом случае мои, но дело не в них, а в справедливости. Справедливости для моего отца, Роберта Бейли, которого ты убила и о котором все потом так легко забыли. Жизнь за жизнь. Не я здесь злодей. Ты сама меня вынудила.

Он делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю. Одна нога оказывается в воде, скопившейся у края пещеры.

– А Дин Уизерс? – спрашиваю я, пытаясь тянуть время и отчаянно выискивая путь к спасению. – Здесь тебя никто не вынуждал.

Джеймс хмурится. Выглядеть злодеем ему не хочется.

– Он мне надоел. Вечно лез к Алану, только время у него отнимал. Несчастный подлиза. Еще нажаловался родителям, что я его задираю. Пришлось преподать ему урок.

– Он был ребенком! И из-за тебя едва не погиб!

Джеймс ухмыляется:

– В этом был весь смысл.

Вдруг я замечаю позади него какое-то движение. Я не осмеливаюсь взглянуть прямо, чтобы не выдать происходящего, но краем глаза вижу руку, затем плечо и голову, появляющиеся из-за угла. Алан! Я стараюсь не смотреть туда, вместо этого кошусь себе за спину – край так близко. Один шаг, и вода снесет меня вниз, как струя из крана смывает паука в канализацию. Может быть, удастся прыгнуть сквозь завесу, словно в бассейне с вышки, и оказаться в более спокойной заводи? Господи, всегда терпеть не могла плавать!

Джеймс с пытливой улыбкой наблюдает за моими внутренними метаниями. Сзади медленно приближается Алан – лицо черно-багровое, он сутулится и болезненно подволакивает ногу. Нужно продолжать говорить, чтобы у него появился шанс.

– С котенком тоже ты расправился?

Алан уже совсем рядом. Боясь его выдать, я не свожу глаз с лица Джеймса. Тот мерзко ухмыляется:

– Да, с ним приключилась небольшая неприятность. Кстати, мама меня тогда с ним застукала, пришлось притвориться расстроенным. Она решила, что на него напала лиса.

Вот уж нет, думаю я про себя. После этого Джоанна питомцев в дом не брала. Потому что уже знала, чертовски хорошо знала, что мальчику нельзя доверять животных. На меня это тоже распространялось. Я однажды обиделась, случайно услышав, как она говорит Саймону, что не может оставить меня наедине с Джеймсом. Видимо, она боялась, что он может манипулировать мной и причинить мне вред. То же было и с Аланом. Меня вновь наполняют любовь к сестре и горе от ее утраты. Она всегда пыталась меня защитить, несмотря на все, что я ей сделала.

Алан бросается вперед, как в регби, всем корпусом. Нападение застигает Джеймса врасплох. Оба тяжело опрокидываются наземь, и я отпрыгиваю в сторону, чтобы меня не столкнули в водопад. Они сцепляются в схватке. Алан, тяжело дыша, едва может двигаться. Джеймс куда сильнее. Размахнувшись, он бьет тяжелым фонарем противника по голове. Оказавшись сверху, наносит несколько ударов кулаками, потом вытаскивает из-за пояса нож и прижимает лезвие к здоровому глазу Алана.

– Чертов идиот, – шипит Джеймс. – С тобой я расправляться не собирался. Зачем ты влез? Это семейное дело.

– Оставь его, Джеймс, – говорю я. – Отпусти. Пусть идет. У тебя есть я.

Хотя я стараюсь держаться храбро, я вся охвачена ужасом, мой голос дрожит.

– Отпусти его, и можешь делать со мной что хочешь, – повторяю я. – Как с той кошкой. Тебе ведь наверняка хотелось сделать такое с человеком, правда?

Я вижу, что мои слова пробуждают интерес. В глазах Джеймса зажигается голодный огонек.

– Любопытное предложение… Продолжай.

– Потом можешь оставить меня в туннеле. Тело если и найдут, то еще очень не скоро. Ты к тому времени исчезнешь, будешь свободен и богат. И так ты восстановишь справедливость, отомстишь за отца. За Роберта.

– Жестокое и необычное наказание [5]… И ты не боишься, тетя Сара? Ты никогда не отличалась храбростью.

– Мне страшно до жути, – честно говорю я. – Но ты должен отпустить Алана. Пожалуйста. Он никому ничего не скажет.

Джеймс поднимается на ноги и отходит. Я бросаюсь к Алану и помогаю кое-как усесться. Не уверена, что он способен стоять. Выглядит он хуже некуда. Джеймс с улыбкой обтирает руки о бедра с выражением какого-то удовольствия – словно гурман, вспоминающий добрую трапезу. В этом жесте предвкушения есть что-то почти сексуальное.

– Пожалуй, я воспользуюсь твоим предложением. Ты затронула то, что было моим всегдашним… Что касается здоровяка… – Он снова обтирает руки о бедра, и глаза у него темнеют. – Он сам знает, что с ним будет. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне условия.

– Я буду драться за свою жизнь до последнего. Но если отпустишь Алана, я не стану этого делать. Сможешь сделать со мной все, что захочешь, – с трудом выговариваю я. Голос дрожит, дыхание спирает в горле, все мое существо заранее охватывает ужас.

Джеймс чуть кривит губы в странной улыбочке.

– По-моему, ты меня не так поняла. Мне не нужна покорность. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, хочу насладиться сполна.

– Нет! – стонет Алан. – Сара, не надо! Это безумие!


Он стоит на одном колене, пытаясь собраться с силами и встать. Сам по себе он отсюда явно не выберется. И ему срочно нужна медицинская помощь.

Я перевожу взгляд на Джеймса. Тот стоит в паре шагов за Аланом, спиной к водопаду. Мой сын – высокий, широкоплечий, с шапкой мягких волос, мокрых от брызг. Красивое лицо портит жестокое выражение глаз. Он презрительно усмехается, уверенный в собственном превосходстве, довольный тем, что мы в его полной власти. Этот блеск глаз, взгляд хозяина положения, вдруг напоминает мне о его отце.

Был ли Роб психопатом? Он определенно отвечал многим пунктам из списка Хаэра: безответственность, черствость, внешняя притягательность. Вот откуда это у Джеймса? Возможно, мы с Джоанной и пропитанной тайнами атмосферой в доме вовсе ни при чем? Потом я вдруг понимаю – нет никакой разницы, что тому виной. Джеймс делает то, что делает, он жестокий, злой человек, которой не способен испытывать ни стыда, ни вины, ни страха. А заодно и любви, радости, сочувствия… Ужасно так жить. Все равно что родиться без чего-то необходимого, важнейшего – не жизнь, а жалкое прозябание, как у Голлума.

Взглянув еще раз на сына, я делаю то единственное, что может сделать в таком случае мать. Я бросаюсь вперед и с разбегу прыгаю на Джеймса, вышибая из него дух. Сплетясь, мы вместе летим в стену воды. Земное притяжение разверзает свою безжалостную утробу, и все исчезает.





Эпилог




Полгода спустя



Из церкви мы выходим, щурясь после полумрака. Стоит один из тех великолепных осенних дней, когда солнечный свет маслянисто мягок, а деревья рдеют яркими факелами на фоне безоблачно голубого неба. Шелковистую траву усеивают скорлупки конских каштанов, под ногами шуршат пожухшие листья. Последнее тепло, словно прощальный подарок природы, ласково греет кожу. Уже конец октября, подкравшаяся зима теперь будет только понемногу отбирать у нас драгоценный свет дня.

Несмотря на погоду, я захватила с собой теплый кардиган – я теперь еле двигаюсь, и мне часто бывает холодно. Я тяжело опираюсь на палку, и та утопает в сырой почве. Стараясь ступать как можно осторожнее, я не обращаю внимания на боль, прострелившую бедро, когда приходится обойти декоративную вазу с охапкой ярко-розовых гвоздик.

– Может быть, передохнем? – спрашивает Самира, озабоченно глядя на меня.

Я качаю головой. Останавливаться только хуже. Тонкая рука, просунутая под мой локоть, заставляет меня благодарно улыбнуться сверху вниз. Как я ни усохла после всего произошедшего, а все равно остаюсь куда выше.

Мы в каком-то смысле сдружились – я невольно зауважала Самиру за то, что она смогла не только распознать истинное лицо Джеймса, но и выдержать напор босса, настаивавшего на аресте очевидного подозреваемого. Она говорит, что просто делала свою работу, однако я знаю, какая нужна сила воли, чтобы поступить правильно вопреки мнению окружающих. Если бы не продолжавшееся окольными путями расследование, я бы сейчас сидела в тюрьме, а Джеймс остался бы на свободе и убивал снова.

То, что было бы именно так, становится все яснее. Хотя множество улик погибли в огне, Самира говорит, что сейчас идет кропотливая работа по воссозданию общей картины. Устанавливаются обстоятельства пожара в летнем лагере на побережье Уэльса, где Джеймс побывал подростком, и подозрительной смерти его бывшего школьного друга.

– Он наслаждался этим. Со временем он действовал бы все более дерзко.

Я не хочу больше ничего знать. Все силы мне нужны, чтобы справиться с настоящим и начать строить свое будущее. Столько лет потеряно – нужно наверстывать. Пока мои дни и ночи наполнены болью. У меня перелом таза и нескольких ребер, проткнуто легкое, левую ногу вообще собирали по кусочкам. Я принимаю кучу обезболивающих, впереди годы операций и физиотерапии, чтобы восстановиться. Однако мне повезло, что я вообще жива – благодаря Джеймсу. Его тело приняло основной удар на себя. По словам врачей, он умер мгновенно.

Как говорит Самира, к краху его привело собственное высокомерие. Слишком хорошее алиби, сказала она однажды, когда мы общались за чашкой жидкого больничного чая.

К немалому раздражению своего босса, она решила перепроверить, кто где был, после подтверждения криминалистами моей версии – что, пока я валялась без сознания, тело Джоанны отвязали от стула и уложили рядом. Согласно списку пассажиров, Фуллер действительно летел в самолете. Саймон попал на камеру наблюдения у какой-то заправки на кольцевой вокруг Лондона. У Алана алиби не оказалось, он был дома. Передвижения Джеймса записывались в приложении на смартфоне, все выглядело совершенно неопровержимым.

– Он буквально потребовал, чтобы я посмотрела его статистику. С такой дерзкой самоуверенностью – его прямо распирало от желания показать, как умно все придумано. И я почувствовала какую-то фальшь.

Работая в собственное свободное время, Самира Нур загрузила все точки маршрута Джеймса в Сноудонии, соотнесла с данными по другим участникам соревнований и разыскала тех, кто, по их собственной статистике, должен был встретить его на разных этапах. И выяснила, что есть большой промежуток времени, когда его никто не видел, – именно в период убийства. Остальные относили это на счет феноменальной подготовки Джеймса и досконального знания местности, позволивших ему уйти на мили вперед, пока остальные разбивали лагерь на ночь. А потом одна девушка из Испании, улетевшая в Мадрид сразу после соревнований, сказала Нур, что по ошибке захватила вещи Джеймса именно на том этапе маршрута.

– Я взяла их на пункте девятнадцать. У нас были одинаковые сумки, и мы их, наверное, перепутали. Но он нисколько не рассердился. Я поверить не могла, что пока он был на соревнованиях, погибла его мама.

Вот так легко оказалось заставить другого человека нести твой телефон и отмечаться на маршруте, пока ты, отъехав за шестьдесят миль, совершаешь идеальное убийство.

Обнаружив трещину в алиби, Самира вскоре выяснила, что и образ безупречного сына был только видимостью. Рассказы учителей внушали беспокойство – одиночка, без товарищей, с тягой к насилию. Частые смены места работы, и отовсюду его увольняли из-за дурного поведения, а по меньшей мере в одном случае – из-за нападения на коллегу. Самира разыскала одного из бывших бойфрендов Джоанны, Пола из Бирмингема, который утверждал, что Джеймс изуродовал его машину; не на шутку обеспокоенный, Пол бросил Джоанну под предлогом возвращения к бывшей жене. Одна из соседок обвинила Джеймса в убийстве своей кошки. Наконец в полицию пришел Саймон Кармайкл и заявил, что тот дважды покушался на него самого. Он же поднял тревогу, увидев нас с Джеймсом вместе в такси и поняв, что мне может грозить опасность.

За эти месяцы я пару раз встречалась с Саймоном. Он возобновил контакты с Джоанной, когда узнал, что Джеймс покинул наш дом. Они вместе работали над досье на Алекса Фуллера, и все улики хранились в ноутбуке Саймона. Он сразу же пришел с ними в полицию, уверенный, что убийца – Алекс. А когда выяснилось, что тот как раз был за границей, с ужасом понял – это Джеймс. Саймон давно знал, что мальчишка опасен. В тот первый приезд он, в отместку за унижение на площадке для крикета, поцарапал «бентли», потом вдруг погибли все рыбки в пруду, потом собака… У них с Джоанной возникали постоянные споры из-за «особенностей характера» Джеймса, но она тогда не смогла признать, насколько все серьезно, несмотря на собственные страхи и подозрения. Однако положение все ухудшалось, и в конце концов Саймон стал опасаться за свою жизнь. Он обнаружил, что кто-то испортил ему тормоза, а однажды, вернувшись домой, застал пожар на кухне. В итоге он просто уехал, надеясь, что без него Джеймс успокоится.

– Я так любил Джоанну… Оставил ей записку, где все объяснял. Видимо, парень ее перехватил. Он был очень умен и мог бы многого достичь, если бы…

Со своими подозрениями Саймон отправился в полицию. К его облегчению, Нур копала в том же направлении. Тревожась обо мне, он начал приглядывать за нашим домом.

– Один раз мы столкнулись, но вы меня не узнали. А потом, увидев вас вместе в такси, я сразу все понял.

Саймон тут же позвонил Нур, и полиция принялась нас разыскивать, отслеживая местоположение мобильного телефона.

Я, конечно, охаю и ахаю в нужных местах рассказа, однако меня не оставляет чувство горечи. Если бы Саймон более активно озвучивал свою озабоченность по поводу Джеймса или не удрал бы тогда, то, возможно, Джоанна осталась бы жива. Доктор Лукас – настоящая – говорит, что я должна простить Саймона. Ко всему прочему он принес сестре много радости и счастья в последние месяцы, когда их роман возобновился. Они держали свою связь в секрете из соображений безопасности.

– Не цепляйтесь за все эти «если бы», – посоветовала мне психиатр, навещая в больнице.

Я рада была вновь увидеть доктора Лукас после стольких лет. Она принесла мне букетик душистого горошка, туалетные принадлежности и бутылочку черносливового сока (как она сказала, больничная еда не лучшим образом действует на работу кишечника, и я разрыдалась – эта практичная заботливость так напомнила мне сестру!). Когда я успокоилась, доктор Лукас обработала и накрасила мне ногти – трогательный, интимный жест, который позволил мне прийти в себя. Мы еще долго разговаривали о Джоанне.

– Вы не помните, насколько тяжело с вами приходилось поначалу, – мягко заметила доктор Лукас. – Вы были постоянно взвинчены. Какое-то время у вас наблюдалась антероградная амнезия, то есть неспособность создавать новые воспоминания, а затем полностью блокировалась травмирующая память о нескольких годах перед аварией. Каждый день вы просыпались без малейшего представления о существовании Джеймса. Каждый день вы отрицали, что у вас вообще когда-либо был сын. Вы понятия не имели, о чем идет речь, и, разумеется, злились. Вы так долго были в больнице, что и он забыл вас. Чужая женщина, которую надо звать мамой, при этом она говорит, что не знает его. Несложно понять: однажды Джоанна решила положить конец мучениям и сказала Джеймсу, что она его мама. В конце концов, все вокруг, видя их вместе, именно так и считали. Со временем оба к этому привыкли. У вас же, хотя и восстановилась кратковременная память, прочие воспоминания остались похоронены глубоко внутри, и Джоанна изо всех сил старалась не пробудить их, не дать вам причину усомниться. Возможно, это было неправильно, но она действовала не назло вам, а лишь пыталась как можно лучше выйти из сложившегося кошмарного положения.

Теперь мне понятно, почему Джоанна так поступила и почему нам пришлось оттуда уехать. Когда идешь на большой обман, надо постоянно повышать ставки и подстраивать мир вокруг под свою ложь. Поэтому новый город, новая работа, новые лица. И никакой доктора Лукас. Вот что мне сложнее всего принять – предательство с нанятой вместо нее Занте Хёрд кажется слишком жестоким, слишком просчитанным.

– Могу только предположить, что это был шаг отчаяния, – говорит доктор Лукас. – По-другому справиться с вами не получалось. А для вас разговор с хорошо знакомым человеком стал утешением.

Я все еще внутренне сжимаюсь от мысли о том, что повелась на наглый обман. Доктор Лукас считает, что я слишком строга к себе.