Второй взгляд
Часть 28 из 90 Информация о книге
Прячась в огромном платяном шкафу, я чувствую себя полной идиоткой. Увы, это единственное уединенное место во всем доме. Маленький карточный столик, который я сюда затащила, врезается мне в живот, но без него не обойтись. Я много читала о вращении столов, о том, что это один из способов вступить в контакт с духами. Конечно, было бы лучше, если бы за столом, соединив руки, сидело несколько человек. Но со Спенсером о подобных вещах не стоит и заговаривать, а как к этому отнесется Руби, я даже не представляю. Шелковые подолы моих платьев гладят меня по плечам. Изо всех сил прижимаю к столу ладони, закрываю глаза и шепчу: «Мама…» Внезапно чья-то рука касается моего живота. Подскакиваю на месте, но в следующее мгновение сознаю, что эта рука, точнее, крохотная ручка находится внутри меня. Ребенок решил напомнить о себе и отвлечь меня от занятия, которое кажется ему бессмысленным. — Тише, — успокаиваю его я. — Мы пытаемся поговорить с твоей бабушкой. О, если бы я смогла ее найти, если бы сумела отворить дверь в иной мир… тогда можно было бы надеяться на возвращение сюда после собственной смерти… Несколько раз глубоко вдыхаю, чтобы сосредоточиться. Концентрирую на карточном столике всю свою энергию. — Мама, если ты меня слышишь, дай знать. Стол, на котором лежат мои ладони, остается совершенно неподвижным. Но я слышу какой-то скрип. Открыв глаза, вижу, что одна из дверных ручек шкафа поворачивается сама собой. Дверца приоткрывается, щелка становится все шире, в нее пробивается луч света, и возникает женская фигура. — Миз Пайк! Бога ради, что вы здесь делаете? — с удивлением спрашивает Руби. Сердце мое сильно колотится, и я не сразу могу ответить. Делая вид, что сидеть в шкафу — самое обычное занятие, спрашиваю: — Что тебе нужно, Руби? — Вы собирались на ланч с профессором… надо спешить, а не то опоздаете. Наш ланч… совсем из головы вылетело. Летом мы со Спенсером каждую среду после лекций устраиваем небольшой пикник на университетской лужайке. Сидим в тени дубов и болтаем обо всем на свете: о научных исследованиях Спенсера, о самых многообещающих студентах, о том, как назвать нашего будущего сына. Руби уже сложила в корзинку виноград, холодное мясо, макаронный салат и рогалики с кунжутом. — Спасибо, Руби, — говорю я и, прежде чем выйти из спальни, бросаю тоскливый взгляд на шкаф. Сегодня Спенсер ушел на работу пешком — от нашего дома до университета всего три мили. Машину — «Паккард Твин-6» с 12-цилиндровым двигателем, предмет своей радости и гордости, — он оставил мне. У этого автомобиля есть так называемая дверца самоубийцы: если закрыть ее неплотно, она может открыться внутрь и выбросить вас на ходу. Я уже обдумывала подобную возможность. Спенсер читает лекции аспирантам в маленькой аудитории, насквозь пропахшей льняным маслом и философией. Он стоит на кафедре, жара вынудила его снять пиджак и закатать рукава рубашки. За спиной у него — экран, на который проектор отбрасывает изображения человеческих черепов. — Обратите внимание на разницу между долихо- и брахицефалами. Черепа представителей негроидной расы могут относиться к обоим типам, — поясняет Спенсер, — но все негроиды имеют признаки обезьяноподобия — выступающую челюсть, приплюснутый нос. Все это свидетельствует о деградации расы. Вверх взметнулась рука. — Насколько они примитивны? — спрашивает студент. — Они подобны детям, — отвечает Спенсер. — Как и дети, обожают яркие цвета. Как и дети, быстро проникаются симпатией к другому человеку. — Он смотрит на часы, висящие на стене, потом замечает меня, и в глазах его на миг вспыхивают радостные огоньки. — На следующей неделе мы поговорим об отличительных особенностях пяти рас, составляющих человечество, — сообщает он, пока студенты встают и собирают книги, затем подходит ко мне, улыбаясь. — Чем я заслужил подобную честь? — Сегодня среда, — напоминаю я. — День нашего пикника на лужайке. В подтверждение своих слов я показываю ему корзинку с едой, которую до сих пор прятала за спиной. Спенсер озадаченно сдвигает брови: — Черт, Сисси, сегодня мне назначил встречу Генри Перкинс. Боюсь, у меня не будет времени для пикника. — Ничего страшного. Я понимаю, дела прежде всего. — Ах ты, моя умненькая девочка, — говорит он и поворачивается, чтобы уйти. — Спенсер! — окликаю я. — Может, мне стоит тебя подождать? Но он не слышит или делает вид, что не слышит. Напевая себе под нос, ставлю корзинку на пол и подхожу к кафедре. Каблуки мои клацают, точно зубы, я отбрасываю на экран нелепую бочкообразную тень. Вытягиваю руку и складываю пальцы так, чтобы на экране появился силуэт волка. Заставляю его открывать и закрывать пасть на фоне брахицефалического негроидного черепа. — Миссис Пайк? Застигнутая врасплох, резко поворачиваюсь и встречаю удивленный взгляд Абигейл Олкотт. Этой большеглазой женщине под тридцать, она работает в Управлении социального обеспечения. На ней строгий деловой наряд — узкая синяя юбка и белая блузка со складочками на груди. В последнее время она часто встречается со Спенсером, они обсуждают материалы евгенического общества, которые она использует в своих исследованиях. По роду своей деятельности она обязана определять, какие из деградирующих семей еще могут возродиться, а какие необходимо подвергнуть действию нового закона о стерилизации. — Привет, Абигейл! — говорю я как можно непринужденнее. Впрочем, держаться непринужденно у меня не получается — все-таки она старше и, в отличие от меня, закончила университет, а не какую-то дурацкую закрытую школу для девочек. — Профессора здесь нет? — Абигейл окидывает взглядом аудиторию и бросает взгляд на свои наручные часы. — Мы с ним договорились съездить сегодня в Уотербери. Значит, я не единственная женщина, планы которой нарушил Спенсер. Интересно, чем они собирались заниматься в Государственной психиатрической больнице? Представляю, как она идет рядом с моим мужем и они с увлечением плетут кружево научного разговора. Абигейл знает так много умных слов, она может собрать из них целый букет и преподнести Спенсеру. Против такого подарка ему трудно будет устоять. Увы, тут я не могу с ней тягаться — в отличие от Спенсера и папы, я плохо разбираюсь в евгенике. Конечно, было бы здорово за обеденным столом поразить их каким-нибудь умным высказыванием, которого от меня никто не ожидал. Так и вижу лица этих ученых мужей: в их глазах потрясение, уважение… Но, увы, вряд ли я сумею изречь что-нибудь, достойное их внимания. Внезапно у меня сладко замирает дух. Чувство такое, словно я вернулась в детство, опять стою на крыше нашего дома и ору на весь Комтусук. — Разве он ничего не сказал вам? — спрашиваю я. — О чем? — О том, что сегодня у него встреча с профессором Перкинсом. — Пока что я говорю только правду. — Спенсер собирался оставить вам записку… но на него навалилось столько дел, что он, наверное, забыл и… — Какую записку, миссис Пайк? — нетерпеливо перебивает Абигейл. — Он хотел вам сообщить, что вместо него в Уотербери поеду я. У Абигейл глаза лезут на лоб. Она слишком вежлива, чтобы выложить все, что она думает по этому поводу: у меня нет квалификации социального работника и то, что я родилась в семье ученого, вовсе не означает моей осведомленности в научных вопросах. Взгляд ее упирается в мой большой живот. — Спенсер уверен, что эта поездка не будет для меня слишком утомительной, — поспешно добавляю я. Эта фраза решает все. Абигейл даст руку на отсечение, но не станет оспаривать мнение Спенсера. Сжав губы в тонкую линию, она кивает и говорит: — Ну что ж, поехали. * * * Вермонт нуждается в психиатрических исследованиях, которые позволят диагностировать все случаи психических патологий в пределах нашего штата, а также подвергнуть научному наблюдению всех лиц, имеющих криминальные наклонности или же страдающих различными зависимостями. Эйса Р. Гиффорд. Отчет президента. Второй ежегодный доклад Вермонтского общества помощи детям, 1921 Государственную больницу для душевнобольных построили в Уотербери в 1890 году, так как психиатрическая больница в Братлборо к тому времени была уже переполнена. Главный врач доктор Стенли однажды обедал у нас. Это было в 1927 году, мне исполнилось тринадцать. Незадолго до этого доктор Стенли выступил в поддержку законопроекта о добровольной стерилизации. Помню его потемневший от пота крахмальный воротничок. Разговаривая со мной, доктор стоял слишком близко. Еще мне запомнилось, что он отказался есть брюссельскую капусту. — …Вам может показаться, что хорея Хантингтона поражает только лиц с европейскими корнями. Но нет, эта болезнь, имеющая наследственное происхождение, встречается и у индейцев племени джипси, и у пиратов, — сообщает Абигейл, пока мы идем от стоянки к больничным корпусам. По всей видимости, она смирилась с моим присутствием и даже решила меня немного просветить. Голос ее звучит спокойно, почти дружелюбно. Мы подходим к дверям корпуса А, где находится женское отделение. Абигейл поворачивается ко мне, глаза ее горят. — Любопытно, каково это — просыпаться рядом с мужчиной, у которого такие… такие смелые теории? — спрашивает она, и лицо ее становится таким же красным, как кирпичи, из которых сложено здание. …В памяти всплывает картина: я пришла в офис евгенического общества на Чёрч-стрит — сообщить Спенсеру, что у нас будет ребенок. Открываю дверь его кабинета и застаю там мужа вместе с Абигейл. Она сидит на краю стола, положив ладонь на руку Спенсера, хохочет — видно, над какой-то его шуткой. — Сисси! — восклицает Спенсер, увидев меня. На лице его сияет улыбка, но я не знаю, кому она адресована — ей или мне… Неожиданно дверь здания открывается, и нас буквально втягивает внутрь, как в вакуум. Конечно, ведь в аду не может быть воздуха. Медсестры в белых шапочках, напоминающих японских бумажных журавликов, двигаются бесшумно и словно не замечают пациенток — ни ту, что рыдает у справочного стола, ни ту, что бегает по коридору голая, с развевающимися волосами. На скамье сидит чумазая девушка, чуть старше Руби. Длинные рукава ее рубашки прикручены к деревянным перекладинам за спиной. Под скамейкой лужица — судя по всему, мочи. — Мисс Олкотт! Откуда-то появляется доктор Стенли в белоснежном халате. Интересно, как ему удается сохранять столь безупречный вид в подобной обстановке? Он подходит ко мне так близко, что я слегка напрягаюсь. — Неужели я имею удовольствие видеть… — Имеете, — говорю я и протягиваю руку. — Сесилия Бомонт-Пайк. — Сесилия? Сисси! Вы стали совсем взрослой! — Он скользит взглядом по моему животу. — Вижу, вас можно поздравить. — Спасибо. — Сегодня миссис Пайк заменяет профессора, — поясняет Абигейл. Доктор Стенли умело скрывает свое удивление: — Превосходно. Что ж, пройдемте в мой кабинет, там будет удобнее разговаривать. Он поворачивается и идет по коридору, Абигейл следует за ним, а я не могу двинуться с места. Пустой взгляд девушки в смирительной рубашке словно заворожил меня. — Миссис Пайк! — оборачивается Абигейл. В голосе ее звучит легкое раздражение. Усилием воли отворачиваюсь от девушки и пускаюсь за ними вдогонку. Доктор Стенли, очевидно, уверен, что обо всем увиденном здесь я непременно расскажу Спенсеру. Именно поэтому он ведет нас в свой кабинет самым длинным путем. Кое-где в коридоре толпится так много пациенток, что нам приходится идти гуськом.