За гранью безумия

– Начнем с вина. Шардоне или семийон.

– Месье не торопится? Или бережет силы для чего-то большего?

– Ночь нежна, мадемуазель.

– Но света нет здесь; лишь ветерок, с Небес чуть вея, доносит отсвет звезд во мрак.

Гаспард удивленно приподнял бровь. Парафраз Джона Китса выглядел настолько же естественным, насколько неуместным. Тем временем миджет бесцеремонно растолкала цыганку.

– Месье желает белого вина. Милашка принесет вина месье, – раздельно и твердо проговорила она, склонившись над удивленно моргающей девицей. Та, поспешно поднявшись, убежала исполнять поручение. Гаспард остался один на один с миджет – если не считать хрюкающих стонов из-за ширмы.

Она снимает крышку с пиалы, подвигая ее ближе к краю стола. Потом мягко, игриво соскальзывает на пол. Единым плавным движением раздвигает ноги Гаспарда, становясь на колени между ними. Миниатюрные ручки умело справляются с брюками. Мийо не сопротивляется. Он чувствует обволакивающее касание мягких губ, жар чужого тела, чувствует, как в секунды твердеет. На мгновение прервавшись, миджет слюнявит пальчики, обмакивает их в пиале с белым… и мягкими, умелыми движениями переносит кристаллы на покрасневшую головку, для верности добавив еще немного слюны. Когда в дело снова идут ее губы, Гаспард уже чувствует, как струится по его венам кокаин.

– Месье Бланже, – секундная пауза, и большие черные глаза миджет смотрят прямо в глаза Гаспарду, – представлялся мне другим…

Он опускает руки к ее плоской груди, словно для ласки. Струна выходит из левого рукава, перехватывается одним только безымянным пальцем правой. Не коснувшись даже одежды миджет, мягкая петля уже замыкается над ней, поднявшиеся руки удобно перехватывают концы. Спокойный, выверенный рывок в верхней точке фрикции ломает гортань и лишает миджет сознания. Гаспард не ослабляет хватку, про себя напевая «Звездочка, сияй» – отработанное время полного удушения. Кокаиновая эйфория искрами рассыпалась в мозгу, следуя за гипнотическим ритмом музыки, отчаянно понукая тело к танцу.

Он никогда не убивал детей. В его профессии подобное – признак крайнего непрофессионализма. Но, чисто технически, мэтр Мийо оценил удобство – спрятать труп значительно легче, если в нем четыре фута, а не шесть.

К моменту возвращения цыганки кабинка уже пустовала. Гаспард, растворяясь в бархате полутеней, слился с тройкой молодых итальянцев, тащивших за собой трех девок и одного жиголо, одетого только в короткую футболку, с кожей ягодиц поросячьи-розовой от шлепков.

Гаспарду включили обратный отсчет, но, очевидно, не поняли, что за лис пробрался в их курятник. Неведение это, впрочем, не продлится долго.

В колоннаде он увидел полковника – тот исчез за дверью без знака, пройдя всего в паре шагов. После полуночи, как по волшебству – некоему темному заклятью, – «Ша Нуар» охватило болезненное оживление. Крики стали громче, больше людей переходило с места на место – как патронов, так и обслуги. Креолы потащили своих шлюх в амфитеатр, а Гаспард, лавируя в людском потоке, направился к безымянной двери.

Музыканты снова ткали свое бесконечное звуковое полотно – в этот раз без помощи голосов. Звучание колебалось, словно приливные волны, гитары искажались причудливым эхо, трещали жутким фузом, словно радиопомехами, то оглушительно нарастали, то откатывались до почти полной тишины. Гаспард повернул ручку под очередную барабанную дробь, но вошел только на затихании, не дав звуковой волне потревожить тех, кто мог быть внутри.

Внутри был коридор, плавно и покато уходящий вниз к еще одной двери, закрывшейся почти в ту же секунду, как открылась входная. Здесь никого не было, не пахло спиртным и травкой, не звучала музыка. Никто не пытался войти сюда, хоть дверь и не была заперта.

У нижней двери Гаспард прислушался, но услышал только глухие, неразборчивые голоса. Оглянувшись, быстро присел и, сняв очки, прильнул к замочной скважине. Черно. Но не так, как бывает от вставленного ключа или опущенной шторы. Это был глубокий мрак неосвещенной комнаты.

Погасив коридорный светильник, Мийо беззвучно повернул дверную ручку, приоткрыл дверь и скользнул внутрь.

Кроме внешнего вида «Рой Орбинсон стайл» ношение темных очков давало одно неоспоримое преимущество – постоянно находясь в тени, глаза гораздо быстрее и легче привыкали к темноте. Теперь незваный гость довольно ясно различал просторную залу с низким потолком, покоящимся на толстых, в несколько охватов, колоннах. Где-то в глубине тихо плескалась вода, и раздавалось монотонное, тягучее бормотание.

Гаспард пошел вдоль стены, напряженный до предела. Все было слишком легко. Слишком очевидно. Почему тайное собрание проходит за открытыми дверями в самый разгар наркотической оргии, когда любой ошалевший от кислоты золотой мальчик может ввалиться сюда? Что это вообще за собрание?

– Единственное, что мне нужно, – книга, которую полковник Левассер принесет с собой. Украдите книгу и принесите ее мне, мэтр.

– Что это за книга?

– Мне казалось, что люди вашей профессии не задают подобных вопросов…

– Я – не человек своей профессии. Я – мэтр своей профессии. И предпочитаю максимально отчетливо представлять, что именно мне надлежит украсть.

– Как вам будет угодно. Это очень древний том, называемый «Книга Дыханий». Он написан на коптском и считается старейшим прямым переводом египетских свитков времен Нового Царства. Большая букинистическая ценность… которой интересуется пара знакомых мне коллекционеров. Этой информации вам достаточно?

– Вполне.

– В таком случае, я хотел бы попросить вас кое о чем. Когда вы заполучите книгу… не пытайтесь ее читать. Даже не открывайте ее. Том очень древний… Такие читают под стеклом, перелистывая страницы пинцетом. Не хотелось бы повредить его… поскольку это неизбежно скажется на цене.

– Я вас понял.

Дальняя сторона зала оканчивалась тоннелем, по которому лениво текла густо смердящая илом и тиной вода. Какой-то из множества дренажных каналов, осушающих землю города, выстроенного прямо на болоте. У самого берега стоял помост с высокой кафедрой, обращенной к воде. Трое – один за кафедрой и двое по бокам – стояли на помосте. Кажется, кафедру занимал полковник. Он бормотал что-то на чужом, булькающем и щелкающем языке, а двое остальных время от времени вторили ему, хором повторяя короткие ритмичные фразы.

«Даже старики помешались на чертовых восточных религиях. – Позволил себе кривую ухмылку Гаспард. – Старое доброе христианство уже никого не устраивает».

Голоса становились громче, к ним присоединился усилившийся плеск волн. Мийо замер, наблюдая за развернувшимся действом. Нечто темное показалось в едва заметно блестевшей воде канала. Массивное и продолговатое, оно медленно выбралось на каменистый берег. Голоса стариков стали хриплыми от сдерживаемого страха, да и сам Гаспард чувствовал, как покрывает кожу холодный пот. Это был аллигатор – огромный, футов двадцать длиной. Скребя чешуйчатым брюхом по доскам, тварь взгромоздилась на помост и замерла, словно не замечая стоявших рядом людей.

Полковник медленно выступил из-за кафедры и, продолжая бормотать, стал стягивать с себя одежду. Бледное старческое тело лоснилось, уродливо бугрясь обвисшими жировыми валиками и старческими складками.

– О, Великая Богиня Себектет, ответь на призыв раба твоего! – бормотания его стали разборчивыми, креольский акцент от волнения причудливо усилился. – Древняя Мать, дай свершиться священнодейству! Вечное Дыханье Вод, прими мое поклонение и надели меня твоей благодатью! Именем семи таинств!!!

И старик улегся прямо на зазубренную спину аллигатора, задвигал ягодицами, скользя ногами по скользкому от воды помосту. Дряблая задница приподнялась, полковник засунул руку себе под живот, помогая себе, после чего, похоже, в несколько фрикций вошел в какое-то из отверстий рептилии, тяжело сопя и похрюкивая. Аллигатор лежал неподвижно, словно ничего не происходило. Двое других подошли ближе, поглощенные отвратительным зрелищем. Полковник насиловал гигантскую рептилию с такой страстью, будто ни в кого лучше за всю жизнь ему засадить не удавалось.

Гаспард, подавляя рвотный позыв, двинулся к кафедре, на белом дереве которой темнел прямоугольник книги. Старческий марафон продлится недолго. За это время нужно успеть забрать том и убраться к чертям из этого поганого вертепа.

Особо скрываться смысла не было – на Мийо не обратили бы внимания, даже будь он обут в сапоги для родео. Но дойти до кафедры оказалось не так просто – от гнилостных испарений закружилась голова и зазвенело в ушах, а перед глазами поплыли радужные пятна. Книга оказалась тяжелой, как кирпич, и размерами ему не уступала. Гаспард сгреб ее, едва не уронив, кое-как затолкал под пиджак, предусмотрительно широкий, и медленно отступил. Полковник, приближаясь к финалу, стал тихо подвывать, поддержанный глухим сопением подручных. Шатаясь, Гаспард добрался до двери, вышел. В коридоре он остановился, потратив почти минуту, чтобы запереть и сломать ее замок.

Стены плыли, прямые линии дорогих золоченых шпалер извивались, словно Гаспард смотрел на них сквозь бутылочное стекло. К горлу подкатывала тошнота. Он уже почти добрался до выхода, когда за спиной раздалось рычание – такое громкое, что задрожали стены. Страх липкий и холодный, словно болотный слизень, прополз по хребту. В двери внизу ударили так, что затрещало дерево и жалобно скрипнули срываемые с болтов петли. И словно в ответ музыка, доносившаяся из амфитеатра, резко сменилась – завизжали надрывно гитары, электроорган разразился протяжными диссонансными аккордами, сопровождаемыми хаотично-неистовым грохотом барабанов. Вокалист истерически выкрикивал строки жуткой литании, и десятки голосов разом слились в какофонии:

– Славься та, что разбивает головы врагов!


Гаспард скользнул в приоткрытую дверь, судорожно втягивая ртом ядовитый воздух. Рвота горьким комом стояла в гортани, кожа покрылась липкой пленкой пота. Что-то было чертовски неправильно, как поганый трип…

– Славься та, что разрезает насквозь!.. та, у которой великая сила!..

Ногами к двери лежал один из патронов – его конечности содрогались. Сверху на нем, спиной к Гаспарду, восседала черная проститутка, низко склонившись над его лицом. Хребет ее выпятился, кожа словно полопалась, распавшись на отдельные лоскуты, часть из которых вздыбилась и заострилась, надорвав белое кружево белья. Пальцы на ее стопах удлинились и растопырились, отрастив длинные когти. Патрон хрипел и булькал, вокруг растекалась темная лужа.

– Славься, Госпожа ночи! Та, что обезглавливает мятежников!..

Гаспард попятился, но треск ломаемой двери за спиной вывел его из оцепенения. Вжавшись в стену, он обошел жуткую пару. В чаше амфитеатра под бессвязное, истеричное звучание рок-бэнда творилось невообразимое. Привязанная к столу горилла дико ревела, пожираемая заживо двумя аллигаторами-альбиносами с уродливо длинными лапами, короткими хвостами и тупыми мордами. На них еще можно было различить обрывки одежды, у одного (одной?) ниже шеи болталась уродливо отвисшая женская грудь. За столиками на верхних ярусах происходило похожее – но там не было людей. Зал заполняли чешуйчатые монстры, ревущие, жрущие и насилующие друг друга. В каждом людское и крокодилье смешалось в разной пропорции. Одна особо крупная тварь, опустившись на четыре лапы, волокла по лестнице другую, меньшую. У меньшей на голове пучками торчали остатки седых волос, туловище покрывал изодранный смокинг, а пальцы украшали золотые кольца.

– Поганый трип, это чертов поганый трип… Эта тварь… что-то было в том порошке…

Огромная тварь поднималась прямо к нему. Гаспард нырнул в ближайшую дверь – в курильню.

Дым здесь стал гуще, превратившись в едкий, дерущий горло туман. Гаспард захлопнул за собой дверь – в царящем грохоте тихушничать смысла не было. Пошатываясь, побрел в глубь зала. Перегородки и диваны словно переползали с места на место, проходы извивались как живые, в дыму проступали и растворялись покрытые чешуей тела, вязко разливались стоны боли и удовольствия. Музыка «Вельветов» не стала беспорядочным набором резких звуков, как в амфитеатре, но тоже изменилась – в ней зазвучали ломкие тревога и напряжение. Гаспарда шатнуло, и он споткнулся о бархатный пуф, рухнув на диван с чем-то упругим и гладким.

Пальцы, ища опору, заскользили по густой и теплой слизи, уперлись во что-то горячее и рельефное.

– А вот и мсье Бланже… – знакомый сюсюкающий голос теперь клокотал.

Гаспард попытался отстраниться, упал на пол. Из дыма проступила миниатюрная фигурка.

Ее лицо не слишком изменилось – не вытянулось в морду рептилии. Но огромные зубы, длинные, как кривые гвозди, теперь торчали наружу, изорвав в лохмотья по-детски пухлые губки. Вздутая, почерневшая странгуляционная полоса уродливым ожерельем проходила по шее. Золотые глаза маслянисто блестели, кожа потемнела, став болотно-зеленой. Тонкие чешуйчатые ручки были по самые плечи испачканы чем-то темным и густым.

– Мсье Бланже снова будет играть мной? А где же его струна?

Лу Рид в хрипящих динамиках мучился вопросом, какой костюм надеть бедной девочке на завтрашние вечеринки. Кровь стучала в висках, сливаясь с пульсирующим ритмом, немигающий взгляд миджет гипнотизировал, наполняя внутренности колючим льдом, ее бормотание юркими многоножками щекотало уши…

– Спустись яд скорпиона Тетет, поднимись яд скорпиона Чечет… да падет гнев Матери на святотатца! Пусть рыбы сожрут его внутренности, пусть гиены разгрызут его кости, пусть донные черви поглотят его прах, чтобы никогда не пройти его душе по Шести Пещерам, чтобы никогда не возродиться вновь!

Она прыгнула, Гаспард откатился, чувствуя, как улетает куда-то прочь пол. От приступа головокружения его едва не вывернуло, а миджет тут же навалилась сверху, вогнав торчащие зубы ему в бедро, рванув вверх. Острая боль вспышкой осветила сознание, заглушила звон в ушах.

Выхватив книгу, Гаспард обрушил ее на голову твари, потом еще раз и еще, пока череп с хрустом не лопнул. Миджет дернулась и замерла, так и не разжав челюстей. Вслепую нащупав на столе ложку, Мийо остервенело заработал ей, как рычагом, потом бил, пытаясь выломать зубы, а они шатались в деснах, словно гнилые, выпадали легко, оставаясь торчать в разодранном мясе. Пришлось ковыряться там, вырывая острые осколки, потом, сцепив зубы, поливать водкой из початой бутылки.

Кое-как сумев перетянуть бедро оторванной полосой ткани с ширмы и перевязать ее другим куском, Гаспард с трудом поднялся на ноги. Назад в амфитеатр хода не было – судя по хору криков людских и животных, безумие, властвующее там, достигло предела. Да и наркотический транс этого места, кажется, перерастал в нечто иное. Густое, многоголосое шипение, шорох чешуи о бархат и вельвет, шлепанье мягких лап становились все громче и ближе, словно привлеченные запахом крови монстры стягивались к Гаспарду. Он побрел в глубь зала, надеясь отыскать служебный выход. Каждый шаг отзывался безумной болью и новым приступом головокружения. Пройдя шагов десять, он споткнулся о распростертое, растерзанное тело, упал на четвереньки, с шумом опорожнив скрученный узлом желудок. В этот самый момент что-то длинное и гибкое обвило его, придавило невыносимой, шелковой тяжестью. Прохладные, сухие ладони сомкнулись на горле, ухо защекотал танцующий змеиный язык – больше чем у анаконды.

– В «Chat Noir» приходят, чтобы удовлетворить самые гнусные свои вожделения. Это удовольствие не каждому по карману. Его не обсуждают, им не хвастаются. Надо понимать, что это не просто закрытый клуб, частная вечеринка. Это своего рода культ.

– Культ?

– Его девиации и перверсии возведены в форму ритуала – пускай это и не всегда очевидно с первого взгляда.

– Зачем вы говорите мне это?

– Я хочу, мэтр, чтобы вы представляли, с чем столкнетесь. И были, насколько возможно, подготовлены. Мой вам совет – не задумывайтесь и не останавливайтесь. Уберегите свой разум и сделайте все как можно быстрее. И самое главное – не заглядывайте в книгу.

Легкие жгло огнем, в глазах потемнело. Ладонь сама нащупала спрятанный в рукаве тонкий заостренный штырь, сомкнулась на рифленой рукоятке. Когда горячий, сухой язык снова коснулся уха, Гаспард вслепую ударил. Шило скребнуло по кости, потом провалилось во что-то мягкое и податливое. Одновременно, кольца, стянувшие грудь и живот, сжались так, что затрещали ребра.

Едва не потеряв сознание от боли, Мийо, извиваясь как червь, стал высвобождаться. Ткань костюма скользила по сухой чешуе, судорога, сковавшая змеиное тело, постепенно ослабевала. Наконец выбравшись, он сумел разглядеть монстра. Молодой мальчик с густо покрытым косметикой лицом, вытянувшимися вперед челюстями и вываленным изо рта черным раздвоенным языком. Все, что было ниже груди, срослось в толстое змеиное туловище, покрытое причудливым пятнистым узором. Шило торчало на полдюйма ниже ушного отверстия, войдя снизу вверх под челюсть.

Шипение и шорохи вокруг становились все громче. От дыма кружилась голова и першило в горле.

Прижимая к груди книгу, Гаспард добрался до внешней стены. Побрел вдоль нее, рассчитывая наткнуться на дверь. Расчет оправдался – небольшая, встроенная в одну из настенных панелей, она была приоткрыта. Скользнув внутрь, Гаспард оказался в узком, бледно освещенном коридоре с тремя дверями на расстоянии около десяти ярдов друг от друга. Закрыв и заперев за собой дверь, он остановился, пытаясь хоть немного прийти в себя. Рану дергало, крутило сдавленные потроха, во рту совсем пересохло. Но все это меркло, растворялось в том ужасе и непонимании, которые заполнили его разум.

– Какого черта… здесь происходит? – прошептал он, осторожно дотрагиваясь до пропитанной кровью повязки. – Никакой трип не может тебя разодрать или задушить. Не может…

Он прошелся от двери к двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за них. За двумя грохотала музыка и слышна была нечеловеческая возня, безголосая, но оттого еще более жуткая. За третьей было будто бы тихо. Скважины не было, дверь имела только небольшой засов со стороны Гаспарда. Слегка приоткрыв ее, он заглянул в щель.

Это был алкогольный зал. Многие светильники были разбиты, и густой полумрак, пропитанный запахами виски и коньяка, окутывал помещение. Тихо щелкала, дойдя до конца, пластинка на вертушке, столы и стулья были перевернуты, сломаны, густой ковер покрывало битое стекло и растоптанная еда. А в самом центре возвышалось нечто бесформенное и огромное. Дав глазам привыкнуть, Гаспард присмотрелся – и едва подавил рвотный спазм.

На куче разодранных, изувеченных тел, собранных в какое-то адское, сочащееся темно-багровой жижей гнездо, лежал гигант. Его массивное тело мерно вздымалось, узкие ноздри со свистом втягивали воздух, а бочкообразное тело изредка вздрагивало, когда вздутая утроба вдруг выпячивалась в каком-то из мест, словно там пинался жуткий зародыш. Из окровавленной пасти торчали кинжалы зубов. Чешуйчатая морда была украшена диадемой, на коротких, вздутых лапах блестели золотые перстни. Монстр спал.

Можно было вернуться и попробовать другие комнаты… Но что-то подсказывало Гаспарду, что там будет хуже.

И он пошел. Напряженный до звона в ушах, бережно раздвигая носками ботинок стеклянные осколки, чувствуя жгучий холод внутри от каждого неровного вздоха чудовища.

Половина пути была пройдена, когда в темной глубине зала зашевелилось нечто ранее неподвижное.

Полковник Левассер, омерзительный в своей наготе, выступил из тени. Его старческое тело напоминало жуткий бурдюк, который наполнили водой вполовину с жабами или рыбами. Оно постоянно шевелилось, выпирало, колебалось, словно то, что наполняло его, силилось найти выход. Крупные чешуйки то проступали на теле, то пропадали, сменяясь обычной кожей. Лицо причудливо деформировалось, словно мягкая глина под руками невидимого гончара, который никак не мог решить, человека он хочет вылепить или крокодила.

– Как она прекрасна… – голос подвергался тем же метаморфозам, что и плоть, то хрипел, то визжал, то становился обычным, глубоким и ровным. – Я должен поблагодарить тебя, вор. Без твоего вмешательства… гнев богини…

Он прервался, скрученный очередным приступом. Из глотки его вырвался жуткий скрип, спина согнулась дугой, острые шипы пробили кожу, брызнув бледной лимфой. Ноги развело в стороны, между ними полез, удлиняясь, толстый заостренный отросток, постепенно увеличиваясь до уродливого подобия хвоста.

Гаспард не стал ждать завершения – бросился к выходу, напролом, по острым осколкам, мерзким лужам, не оглядываясь. Дребезжащий вопль из-за спины ударил в уши, а за ним, нарастая, поднялся вибрирующий, низкий рык, и паркетный пол дрогнул от шевеления исполинского тела.