Заметки о любви

Мэй сходит с поезда в последний раз, чувствуя легкую тошноту.

В руке зажат телефон, а в голове никак не укладываются последние новости: этим утром у бабули снова случился инсульт, только тяжелее, чем в прошлый раз. И она умерла.

В это невозможно поверить, но это правда.

Мэй уже четыре раза созванивалась со своими папами и взяла билет на самолет, который вылетает из Международного аэропорта Сан-Франциско ровно через три часа. Она успела посмотреть, сколько времени у нее займет поездка от вокзала до аэропорта, и даже не забыла дать Хьюго денег, чтобы он смог дотянуть до получения новой кредитки.

Но она еще не проронила ни слезинки.

Она дала себе установку не плакать.

Оказывается, это не так уж и сложно. Только нельзя думать о том, что произошло. Поэтому Мэй засунула эти новости в самый дальний уголок своего сознания и осторожно закрыла дверь. Она откроет ее потом. И потом она будет думать об этой неминуемой (уж это Мэй всегда понимала) потере, об этой невосполнимой утрате, от которой, ей казалось, она уже никогда не сможет оправиться.

Но только не сейчас. Пока нет.

Вот первая ступенька лесенки из поезда. Вот еще одна, а затем третья. Платформа, и вес ее рюкзака, и дверь на вокзал. Она идет за Хьюго, и уже знакомый вид его затылка вызывает боль в груди.

Не всё сразу.

Этот вокзал не такой большой, как те, на которых им уже довелось побывать, – всего лишь приземистое серое здание, которое с таким же успехом могло бы быть почтовым отделением или департаментом штата по регистрации транспортных средств. Мэй следует за рюкзаком Хьюго, который пробирается между рядами металлических скамеек. За последний час он едва ли говорил с ней; он просто был рядом, когда она договаривалась о возвращении и разбиралась со всем. Он просто чувствовал, что нужно держать ее за руку, когда она заказывала билет на самолет, и оставить одну, когда она разговаривала со своими отцами, и, несмотря на все горе, потрясение и замешательство, Мэй была благодарна ему за это.

Хьюго останавливается у стеклянных дверей у выхода из вокзала, чтобы убедиться, что Мэй все еще с ним, а затем выходит на дневной свет. Рядом стоит готовый к отъезду заказной автобус, на кольцевой подъездной аллее ждут людей несколько машин, но в остальном здесь тихо. Четыре часа дня во вторник в середине августа – а мир кажется таким медленным и сонным.

Хьюго ставит свой рюкзак рядом с деревянной скамьей, и Мэй прислоняет к ней свой. Они не садятся, а лишь неловко стоят, впервые за все время не зная, как себя вести.

– Ты уже вызвала такси?

Девушка качает головой.

– Сейчас вызову, – отвечает Мэй, но стоит ей вытащить телефон, как она чувствует волну паники. Ведь как только она позвонит в службу, часы начнут тикать. Запустится обратный отчет. А она совсем еще не готова к этому.

На лице Хьюго читается облегчение, когда Мэй опускает телефон.

– Ненавижу все это! – восклицает она, и впервые за несколько часов они оба улыбаются.

– Я тоже.

– Это… отстой!

Хьюго смеется.

– Отлично сказано.

Мэй склоняет голову набок.

– Это как будто происходит не со мной. Я бы очень хотела, чтобы у нас было больше времени.

– Знаешь, а я совсем не против, – отвечает Хьюго, но глаза его при этом весело поблескивают. – Мне не помешает немного побыть в одиночестве.

Засмеявшись, Мэй обнимает его. Уткнувшись лицом в мягкую ткань его футболки, она вдыхает его запах. «Не плакать!» – в который раз мысленно приказывает себе девушка, потому что если она заплачет, то вряд ли потом уже сможет остановиться.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спрашивает Хьюго, и Мэй отстраняется от него с удивленным выражением лица. – Знаешь, я ведь могу. Мне все равно по пути.

Мэй на секунду задумывается, не согласиться ли ей. Она представляет себе, как уснет в самолете, положив голову ему на плечо, как познакомит его со своими папами, как будет держать его за руку во время похорон. Ей предстоит долгая и грустная поездка, и мысль о том, чтобы взять с собой немного солнечного света, кажется очень даже заманчивой.

Но Мэй понимает, что должна пройти через это одна.

– Хьюго, – говорит она, положив руку ему на грудь, – это самое милое на свете предложение.

– Но?

– Но у тебя осталась всего пара дней до возвращения домой. Ты должен наслаждаться ими.

Хьюго поджимает губы, и на его щеках проступают ямочки. У Мэй чуть не разрывается сердце.

– Как я буду наслаждаться ими без тебя? – говорит он и спешит добавить, пока она не успела заспорить с ним: – Я мог бы поменять свой билет.

Мэй улыбается ему:

– Но ведь у тебя даже нет кредитки.


– Мы что-нибудь придумаем, – отвечает он, но оба знают, что из этого ничего не выйдет. Они разговаривают, чтобы просто говорить, потому что вместе с этим разговором закончится и все остальное.

– Я очень хотела посмотреть на тот мост вместе с тобой, – говорит она, сжимая в руке край его футболки.

А Хьюго уже наклоняется к ней и целует ее. Это долгий и глубокий поцелуй, полный грусти и искренний. Это и извинение, и обещание, и загаданное желание.

– Я хотел сделать это, как только увидел тебя на Пенн-Стейшн, – говорит Хьюго, и Мэй закатывает глаза.

– Ну да, конечно.

– Это правда! Слава богу, у тебя не оказалось проблем с косточками на ногах.

Мэй улыбается. Они по-прежнему держатся друг за друга, и, хотя она понимает, как мелодраматично все это выглядит в глазах людей, ждущих такси, – потому что в ее мыслях уже разыгрывается киноверсия происходящего, сопровождаемая сентиментальной музыкой, – она решает, что ей плевать. Она все еще не готова отпустить его.

Ей тут же вспоминаются слова Айды про то, что молодежи кажется, будто до них никто не влюблялся и никому из них не разбивали сердца. Будто они первые, кто прочувствовал горечь утраты и боль. Теперь Мэй понимает, что имела в виду старушка. Потому что ей кажется совершенно невероятным, что кто-то когда-то мог чувствовать все то, что испытывает сейчас она. В ее сердце смешалось столько эмоций, что ей кажется, словно она изобрела их, они изобрели их, пока стоят здесь, в конце этого длинного путешествия, пытаясь придумать, как попрощаться друг с другом.

– Спасибо, что взял меня с собой, – глухим голосом говорит Мэй. – Мне показалось, что мы провели вместе намного больше недели, в самом лучшем смысле.

– А тебе спасибо, что поехала со мной, – отвечает Хьюго. – Я не смог бы сделать это без тебя, буквально.

По кольцевой аллее подъезжает такси, и из него выходит человек с портфелем. Хьюго и Мэй обмениваются взглядами, а затем он отпускает ее и поднимает руку. Водитель кивает, вылезая из машины.

– Нужна помощь с багажом?

– Только с вот этим, – отвечает Мэй, и, когда он поднимает ее рюкзак, рюкзак Хьюго, который стоял рядом, заваливается на бок. Мэй и Хьюго наблюдают, как водитель такси несет ее вещи к машине и убирает их в багажник, а потом снова поворачиваются друг к другу.

Хьюго смотрит на Мэй своими бездонными глазами с мрачным выражением.

– Мы же прощаемся не навсегда? – изучая ее лицо, говорит он. – Правда ведь?

– Правда, – отвечает Мэй, хотя ей кажется, что это слишком – давать такие обещания, когда мир такой большой, а будущее неопределенно. – Мы будем оставаться на связи.

– Да, и ты пришлешь мне свой фильм, когда он будет готов.

– Только если ты пришлешь мне черновик своего письма.

Хьюго смеется:

– Ты иногда становишься очень назойливой.

– Знаю, – с улыбкой отвечает Мэй.

Он наклоняется, их губы встречаются снова, и она закрывает глаза, чтобы раствориться в нем в последний раз. Водитель дважды сигналит, и они медленно отстраняются друг от друга. И Мэй сразу же чувствует, как будто оставляет с Хьюго очень важную частичку себя.

«Не плачь! – снова думает она. – Только не сейчас».

Хьюго прижимает свою ладонь к ее щеке.

– Удачи дома. Я буду думать о тебе.

– Я… – начинает Мэй и тут же умолкает, ошеломленная тем, что только что собиралась сказать: «люблю тебя». Она и не понимала, что думала об этом, не понимала, что чувствовала это. Но вдруг, откуда ни возьмись, появились эти слова – внушительные, пугающие, важные. Девушка проглатывает их и говорит: – Я буду скучать по тебе.

– Ты даже не представляешь, как буду скучать по тебе я, – отвечает Хьюго и притягивает ее к себе, чтобы обнять в последний раз.

Потом Мэй садится на заднее сиденье такси. Глаза щиплет от невыплаканных слез, а в руке она сжимает синюю пуговицу, которую Хьюго дал ей в качестве залога в Денвере. Они проезжают по мосту Бэй-Бридж[43] через залив, и сверкающая вода и густонаселенные холмы Сан-Франциско появляются так внезапно, что ей ничего так не хочется, как свернуться калачиком и заплакать. Но плакать еще нельзя.

Мэй садится в самолет почти ночью, чтобы рано утром приземлиться в Нью-Йорке. Она почти сразу же засыпает, измученная прошедшим днем, и просыпается через несколько часов, когда над Манхэттеном встает солнце и огненное зарево отражается в реках, омывающих остров[44]. Всего неделю назад она приехала сюда, чтобы встретиться с Хьюго, и сейчас невольно думает о том, как это все странно – ехать так долго и так далеко, через всю страну, а потом вернуться за одну ночь.

Родители встречают ее у зоны выдачи багажа. Стоит Мэй заметить их, как ее сердце радостно подпрыгивает. У них обоих необычно помятый вид; па небрит, а у папы красные, как будто помутневшие глаза. Может, это потому, что им пришлось вставать среди ночи, чтобы встретить ее, или, может, они вообще не спали. А может, это все горе и саднящая боль потери. Впрочем, какая разница. Главное, что они сейчас здесь и она тоже. Спустившись на эскалаторе, Мэй мчится в их раскрытые объятия, словно вернулась из очень долгого путешествия.

– Я ведь даже не успела попрощаться, – говорит она в такой родной твидовый пиджак папы, и они еще крепче обнимают ее. – Как бы мне хотелось…

Мэй не может закончить фразу – уж слишком многого ей хочется.

– Она просила передать это тебе, – говорит па и немного отстраняется, чтобы залезть в свой карман. Он достает оттуда маленький кусочек картона, который оказывается старым билетом из Нью-Йорка в Новый Орлеан.

И только теперь Мэй начинает плакать.





Хьюго