Заражение

— Как всегда, — мягко ответил сухопарый, — это значит, что укол в руку как всегда болезненный. В задницу полегче. — Он скорчил гримасу — подобие улыбки. Желтые зубы, покрытые толстым слетом налета, неприятно удивили Андрея.

— А ночью к вам никто не приходил? — вдруг спросил коренастый, сверля его взглядом.

Но Андрей не мог оторваться от окна. Он смотрел и смотрел на него, словно увидел там нечто совершенно необычное, не вписывающееся в природу вещей событие, типа НЛО.

— Н…нет. Вы имеете ввиду Лукина? Или кого? — медленно ответил Андрей.

— Нет. Кто-то из посторонних?

— Разве сюда может прийти посторонний? — ответил вопросом на вопрос Андрей.

С внешней стороны в матовое от холода стекло врезались снежинки — он думал, что ветер забрасывает окно песком, но это был снег. Верхушки сосен дрожали от порывов ветра, то и дело стряхивая с себя белую пелену. Снег. В сентябре. Час назад светило солнце и было тепло.

— А что… случилось с погодой? — спросил Андрей, чувствуя подвох. — Ведь перед лекцией, я видел собственными глазами…

Коренастый вздохнул.

— Вот такая у нас погода, — пошутил он, громко сморкаясь. Потом он закашлялся и кашлял долго, так, что Андрей испугался за его легкие.

— Коллега приболел, не сделал вовремя вакцину, — засмеялся сухопарый, открывая вонючий рот. — Ну-с… предплечье…

Он не стал очищать место укола спиртом, а просто всадил шприц со всего размаха в мягкие ткани. Игла, кажется, уткнулась в кость — но это его не смутило.

Андрей дернулся, стиснул зубы, чтобы не заорать.

— Больновато, да? — осведомился длинный. — Ничего, сейчас пройдет. — Он выдавил поршень, потом резким движением извлек шприц. — Готово. Теперь в кровать. До завтра палату не покидать. Впрочем, вы и не сможете. Она закрыта. Если что нужно, на тумбочке зеленая кнопка. Хотя она вам тоже не понадобится. Завтра последний укол и…

Коренастый цыкнул.

— Последний укол из этого штамма, потом новые, — подсказал он, заметив обескураженный взгляд Андрея. — Все, в кровать. Постарайтесь не ходить по палате. В туалет и назад. Хотя, чем там в туалет ходить, не понятно.

Андрей побледнел. Он не понимал и половины из того, что они говорят, но весь этот разговор, как и внешний вид докторов — расхлябанный, с начищенными зубами вызвал в нем подозрение.

Все как всегда у нас, подумал он с горечью. Не могут сделать на уровне, все жалеют денег. Хоть бы персонал подобрали…

Он прилег боком на кровать. Тело начинало гореть. Только теперь он почувствовал, как разбиты все мышцы. Буквально каждая клеточка была больна, кричала, ныла и стонала. Место укола наполнилось огнем и рука — от предплечья и ниже — стала отниматься. Он со стоном перевернулся в кровати и лег на спину.

Доктора были еще здесь. Они деловито обыскали палату, прошлись по каждому закоулку, при этом они сопели, кашляли, сморкались и звучно матерились.

— Ничего, — сказал коренастый. — Пусто. Шефу померещилось. Скажи Газзаеву, пусть сам придет и посмотрит, если он что-то учуял. Я даже в сливной бачок посмотрел.

— И что там?

— Там вода, та же вода, что и два месяца назад.

Сквозь багряный туман Андрей слушал их разговор, но не мог понять его смысла — слова распадались на отдельные буквы, которые, в свою очередь, превращались в бессмысленный гул. Краем сознания он понимал, что они разговаривают и, возможно, их разговор представляет из себя какую-то ценность и важность, но… понять его было не в его силах. Может, они перешли на какой-то иностранный язык.

После левой руки гореть начала вся верхняя половина тела, тогда как ноги — наоборот леденеть, словно их погрузили в ванную с жидким азотом.

Сверху на него смотрел красный мигающий глаз. Андрей был уверен, что с той стороны кто-то скрывается, кто-то наблюдает за ним, пристально и холодно. И ждет.

— Идем? — сказал длинный, кивая на тележку. — Вывози. У нас еще пятнадцать человек.

— Но, кажется, вопросы появились только к нему. Что он там заметил, не говорил?

— Нет, — ответил длинный. — Сказал только, что у него есть с кем-то контакт.

— Спрятал мобильник? Это же невозможно. Давай лучше еще раз пройдусь. — Коротышка оставил тележку и теперь уже принялся за обыск без особых стеснений. Андрей наблюдал за ним сквозь прищуренные веки, но уже почти ничего не сознавал, погруженный в пучину собственной трансформации.

Коротышка залез под кровать, руками обыскал голое тело Андрея, дрожащее и вспотевшее, вытряхнул тумбочку — из верхней шуфлядки выпала обыкновенная шариковая ручка.

— Этим они дневники самонаблюдения должны были вести, — сказал долговязый. — Оставь, а то вспомнит еще.

— Так не ведут же.

— Кто же знал, что…

Коротышка снова перерыл туалет, влез с ногами в душевую кабину, скрутил душ, глянул под раковиной. В конце концов он развел руками.

— Пусто. Теперь точно пусто.

— Все, идем. Времени нет. — Долговязый открыл дверь, пропуская коротышку с тележкой вперед.

Дверь захлопнулась, а Андрей остался лежать с открытыми глазами, в которых отражался моргающий красный светодиод.


Все происходило очень быстро.

Лето сменилось осенью. Пожухла трава, упали первые листы с деревьев и вдруг они начали падать с удвоенной скоростью, и вскоре вся листва лежала под черными ветвями. Налетел ветер, пошел сильный дождь, крест над деревянной церковью зашатался сильнее — враз небо потемнело, чернильная тьма заливала город — холодная, жуткая, воющая.

Старуха у входа в храм перекрестилась. Ветер сорвал ее чепец — и он улетел в одно мгновение, обнажив лысый череп с парой волосин, которые она пыталась удержать скрюченными пальцами.

— Сто-о-ой, — кричит она неожиданно сильным голосом.

Крест шатается сильнее и сильнее, трескучий звук напряженного дерева оглашает окрестности. Вороны сидят на заборе и смотрят, как старуха пытается снять с лица раздувшийся платок — но он прилип к ее черепу и не отстает. Она пятится, потом падает и ударяется головой о каменный уступ. Платок взмывает над ней, полотнище бьется, как живое, получившее свободу чудовище и срывается вслед за чепцом. Вороны провожают его мрачными криками.

Андрей пытается открыть глаза, он видит это словно сон, но какой же это сон, когда на крыльцо храма выходит настоятель, иерей Алексий, молодой и энергичный, с рыжей профессорской бородкой. Он видит ноги старухи, лакированные туфли с изящными бантами (которые он видел уже сто раз, только где?!) теперь недвижно торчат из-за каменного забора, крестится и направляется к ней.

Андрей чувствует, как что-то ужасное, ледяное, полностью обездвижив ноги, подбирается к голове. Он пытается выбраться, молотит руками и ногами — но они уже не слушаются, чернота, мгла засасывает его. Клубы бесконечно черного дыма — они летят со свалки, там что-то горит и этот дым проникает сквозь него, растворяя плоть.

Последнее, что он видит, это склонившиеся над ним ясные голубые глаза отца Алексия.

— Как же тебя так угораздило, — говорит священник, осеняя себя крестным знамением.

Андрей не понимает, куда его угораздило, пытается повернуть голову, но дым лишает его чувств.

— Папа, держись, — слышит он где-то на горизонте событий, там, где ночь встречается с днем, добро со злом и тень со светом. — Папочка, ты можешь! Не сдавайся! Я не отдам им тебя!

И все исчезает.

Почти все.

Он видит голубой шарик, взмывающий к небу.

Теперь все.





Глава 24




1 ноября 2014 г.

— Слушай, — кивнул дежурный капитан Коркунов Жирнову, — не маячь над душой, иди глянь, чего они там затихли. Уже час назад должны закончить.

Жирнов покосился на облупленную дверь, где Марцелов составлял протокол на задержанного, предположительно, торговца наркотиками. Если это, конечно, были наркотики. Может быть, какие-то медицинские препараты — в любом случае, нормальный человек не будет с собой носить такое количество запечатанных пузырьков. Завтра им займутся следаки, и Жирнову совсем не хотелось проверять, на какой стадии зависло оформление протокола. Даже если Марцелов забудет упомянуть его, ничего страшного. При одной мысли, что придется снова зайти в кабинет для допросов и взглянуть на странного, судя по всему, тяжело больного человека, который, скорее всего, еще и заразный — его начинало лихорадить.

— Давай-давай, — сказал дежурный, заметив, что Жирнов было сделал шаг, но потом снова замер, разглядывая бушующую за окном пургу.

— Ладно, гляну и домой. Сколько можно тут торчать.

— Улов сегодня хороший, так что, думаю, в понедельник Климов будет доволен. Наверняка, телевизионщики приедут. Может и премию выпишет.

— Ага, жди, — сказал Жирнов. — Будет тебе и премия, и ананасы в шампанском к новому году…

— Это точно, — вздохнул дежурный. — Но вдруг…

Он не успел договорить. Жирнов, подошедший к двери кабинета, отпрянул, потому что дверь с силой распахнулась, едва не ударив его по лицу.

— Эй! — вскрикнул он, выставляя руку, чтобы остановить дверь. Она больно ударилась о растопыренную ладонь и отлетела назад, но не до конца. Из кабинета вышел Марцелов. Его лицо было красным, в каких-то оранжевых пятнах, из носа текли сопли. Он улыбался. В руке Жирнов увидел пистолет.

Отвлеченная, даже какая-то вялая мысль, что сейчас случится что-то не очень хорошее пробежала у Жирнова в голове, он даже вспомнил десяток подобных случаев, когда полицейские сходили с ума прямо на рабочем месте и убивали своих сослуживцев. Он дернулся в сторону, уходя с линии огня, но Марцелов был проворнее. Для своей комплекции и состояния младший сержант двигался удивительно быстро.

— Дима, — прошептал Жирнов. — Димыч! Сто-о-ой!

В дежурке что-то упало, это была железная подставка для бумаг, которая увлекла за собой также кружку, полную горячего чая.

Крик Жирнова потонул в грохоте выстрела, пустые коридоры отдела внутренних дел многократно усилили звуки. По стене полоснули брызги крови и мозгов. Тело шлепнулось на голый пол как кусок сырого мяса. Череп звонко треснул, правый глаз уставился теперь уже слепым зрачком на дежурного капитана Коркунова, который, ошпарившись горячим чаем, выскочил из дежурного отделения, разнося все вокруг благим матом. В руке у него вращалась резиновая дубинка, готовая опуститься на спину первого попавшегося возмутителя спокойствия.

В том, что это были проделки задержанного, у Коркунова не было никаких сомнений. Кто еще осмелиться вести себя подобным образом? — только обдолбанные говнюки, наркоманы, — одним из них, без сомнений был тот вонючий ублюдок, с которым вот уже битый час сюсюкался Марцелов, что вообще-то на него не похоже.

Так он и застыл — в холле, между дежуркой и распластанным на полу телом, уставившись в вытекший глаз Жирнова.

— Это… что… за… — медленно проговорил он, глядя на тело лейтенанта, позади которого стоял довольный Марцелов. — Марцелов… Ты… ты с ума сошел?! — его рука потянулась к кобуре, он понял, что палкой тут не поможешь.

Марцелов покачал головой, протянул зажатый в левой руке пузырек.