Заражение

— Отгадывать цифры? — Маша встрепенулась. — Кто тебя учил отгадывать цифры? Повтори.

— Дочь, моя дочка, Саша. Ей сейчас уже восемь лет.

— Саша? Но… — ее продолжало сильно знобить, она с трудом выговаривала слова. — Это… та девочка? Да? Та, которая…

Андрей отвернулся. К горлу подкатил ком.

— Да.

— Господи… боже правый… и ты… молчал.

— Есть надежда, что эти испытания помогут ей. Станет понятна причина, почему так все произошло. И значит, ученые могут найти способ, как ей помочь.

Маша не могла сказать и слова. В ее глазах стояли слезы. Она сжала его руку.

— Ты помнишь, что было после столовой? — спросил Андрей. — Что потом случилось?

Гул. Толпа. Толчея. Круг. Пустота. Приказ. Повиновение. Тяжесть. Озноб. Сильная головная боль. Ломит суставы. Кашель. Чернота. Страх. Крик. Удары. Кровь. Кровь. Много крови.

Она помнила. Она почти все помнила. И даже те серые дни, слившиеся в один — стали проступать в ее сознании, как кадры мультиэкспозиции на пленке — один на одном. Их много, очень много. Пятьдесят девять.

— Я вспомнила, — прошептала она. — Я вижу, я все вижу… — она словно находилась в трансе, во сне внутри сна, ресницы часто моргали, глаза закатились — она еще сильнее сжала его руку, как будто боялась, что если отпустит, то никогда оттуда не выберется. — Эти дни… все дни… но что, что это было?

— Я не знаю, — сказал Андрей. — Это очень похоже на вирус. Вакцина, вместо того, чтобы способствовать выработке антител внутри организма, освободила вирус, и он полностью завладел разумом, а значит и телом. Боюсь, наши дела плохи. Они сейчас рассаживаются по автобусам. В сумках у них самый заразный штамм из всех, что знало человечество. Этот вирус не просто заражает, он завладевает разумом человека.

Маша открыла глаза. Она была потрясена, на лбу выступила испарина, но лихорадка как будто уменьшилась.

— Но как же ты? Почему ты не заразился?

Андрей пожал плечами.

— Я заразился. Но не заболел. Кто-то спас меня. Кто-то вытащил меня оттуда. Я слышал голос…

Маша привстала с кресла.

— Но нужно же что-то делать! Если они выехали в город, это же… Боже, Петя… — она вновь схватила за руку Андрея. — Петя, мой сын!

Что-то знакомое было в этом имени, но то ли он забыл, то ли путал…

— Мы не можем прямо сейчас никуда бежать. Потому что в этот самый момент ты лежишь на столе аппарата МРТ на втором этаже лабораторного корпуса номер три внутри решетки Фарадея. Только здесь они не смогут обнаружить нас. Вернее, тебя. Когда мы сюда попали, ты была заражена, и через тебя они могли найти нас. Я отыскал лекарство, но понятия не имею, подействует ли оно. Ты вполне способна меня грохнуть, если они тобой управляют. А если даже не управляют, вирус может и сам принять такое решение, если увидит, что ему грозит опасность. Так что, извини, но я привязал тебя к столу ремнями и засунул в рот таблетку.

Маша испуганно покосилась на Андрея.

— Все это звучит слишком неправдоподобно.

— Согласен. Но они не успели сделать последний укол, случилось ЧП и поэтому, скорее всего, у вируса нет полной власти над тобой. Иначе бы ты не открыла мне дверь в кабинет МРТ. В день медосмотра ты пришла раньше и случайно подсмотрела код.

Маша взглянула на Андрея, потом перевела взгляд на потолок и вздрогнула с такой силой, что чуть не упала с кресла.

— Что это? — прошептала она, показывая рукой.

Андрей посмотрел в направлении ее вытянутой руки. Там, под потолком висел розовый шарик его дочери.

— Это ее… это ее шарик. Саши. Она сейчас в городе. В коме.

Маша затряслась всем телом, ее душили слезы, которые текли по ее щекам. Она не могла успокоиться и даже третий звонок, прозвучавший неестественно пронзительно в этой холодной тишине, не смог унять ее рыданий.

— Она… она была там с Петей… — прошептала Маша. — Тогда… они в одной группе.

Андрей почувствовал слабость в ногах, холодок пробежал по спине. Руки предательски задрожали.

Слишком маленький город. Слишком все связано. Как могло так получиться, что этот мальчик… теперь он вспомнил, да, Саша рассказывала о нем, как его лупят мальчишки и постоянно над ним издеваются.

— Мы должны выбираться, — сказал он. — И по правде говоря, я не знаю, что нам делать. Я понятия не имею, как бороться с этим. Ты же помнишь… что случилось в актовом зале? Они убили тех, кто пришел в себя. До определенной стадии организм может бороться с вирусом, но потом наступает необратимый момент. — Как ты себя чувствуешь?

Маша привстала, ее сначала повело на неровном полу, идущем с уклоном вниз, к экрану, но она быстро справилась с равновесием.

— Кажется, мне лучше. Эта жуткая головная боль… она почти исчезла.

Андрей внимательно посмотрел на нее. Испарина прошла, пятна на лице исчезли, также пропал хрипяще-свистящий звук дыхания. Она дышала ровно и чисто. Неужели помогают? — подумал он.

В этот момент лампочки над экраном погасли, шторы разъехались в стороны и в полной тишине застрекотал проектор.

Маша попятилась назад. Андрей успел перехватить ее, прежде чем она могла споткнуться о ступеньку и грохнуться на спину.


В этот раз на экране не было никаких цифр и изображение походило на фильм. Темный длинный коридор с мерцающими лампами дневного света на потолке. Камера движется вдоль него, слева и справа двери, а впереди виден тупик. Камера поворачивается влево и на экране видны черные цифры. Это номер комнаты — 313.

Андрей посмотрел на Машу и сразу перевел взгляд на экран, боясь пропустить что-нибудь важное.

Где-то в отдалении, фоном звучал чей-то голос, но понять, что он говорит, было трудно. Андрей уловил лишь некоторые слова: экстрасенс, персона, центр силы, черная река, мать, инфаркт…

— Открывайте, — вдруг сказал голос, усиленный множеством колонок, и они подпрыгнули на своих местах от неожиданности.

Дверь кабинета 313 открылась. Внутри было темно, но они увидели, что впереди, на фоне светлого окна маячит какай-то фигура — страшная и бестелесная.

Камера не сразу сфокусировалась, но, когда ей это удалось и тьма немного посветлела, они увидели, что эта фигура что-то делала у изголовья кровати.

— Кто здесь? — раздался испуганный голос.

Через некоторое время послышались шаги и в кабинете резко зажегся яркий свет.

Андрей обмер — прямо перед собой, на огромном экране кинотеатра он видел Сашу, ее обескровленное спокойное лицо и… свою жену. Оксану. Она замерла возле кровати в неестественной позе.

— Сколько еще вы будете издеваться над моей дочерью? — сказала она странным, тусклым голосом. — Я требую прекратить это мучение прямо сейчас. Немедленно!

Андрея кинуло в холод, потом снова в жар. Он не понимал, что происходит.

— Что это? — прошептала Маша.

— Позвольте, — сказал голос слева. — Еще пару недель назад, вы, кажется говорили, что сколько угодно будете…

— Я не знаю, кто это говорил, — сказала Оксана, глядя на Сашу. — Так больше продолжаться не может. Я могу подписать любые бумаги. Отключите ее.

Андрей побелел. Он дернулся, но Маша крепко схватила его за локоть.

Кто-то спросил:

— Что скажете, Юрий Михайлович? Вы специалист по детским пограничным состояниям, ваше мнение будет важным…

Изображение накренилось, словно человеку стало плохо, задрожало, стало расплывчатым, мутным.

— …я согласен с мнением Александра Петровича… и… полностью поддерживаю законное желание матери ребенка. У всего есть предел.

Андрей почувствовал, что ему не хватает воздуха и он вот-вот задохнется.

— Как можно ускорить процесс принятия решения? — спросила Оксана. — Я требую собрать консилиум сегодня.

Почва ушла у него из-под ног, и он осел в кресло. Маша подхватила его под локоть. Сознание затуманилось.

Саша… Сашенька… Они хотят убить ее…

И потом раздался крик, рыдающий детский крик, полный отчаяния и ужаса.

— Не делайте этого! Не позволяйте им убить меня! Прошу вас!!!

Андрей отключился. Экран потух. Вселенная съежилась до размеров точки.



— Вам нехорошо? — девочка протягивала ему чашку, от которой медленно отделялись завитки полупрозрачного пара. — Выпейте чаю. Это особенный чай, он обязательно вас согреет.

Андрей тряхнул головой, какое-то наваждение, подумал он. Дежавю, или — как это называется, что-то вроде предвидения. Голова у него кружилась, и он не сразу понял, где находится.

Слева на табуретке сидел Гена. Фотокамера лежала на его коленях, мокрых и грязных. Он даже не делал попытки ей воспользоваться, чтобы заснять убогий интерьер ветхой лачуги — документальное свидетельство удручающего положения на свалке, где люди живут в страшных условиях.

— Я только что… — начал Андрей, но мама девочки приложила палец к губам. — Т-сс… Пейте чай.

Где-то неподалеку громыхнуло. Лачуга задрожала, светильник в виде тусклой желтой лампочки, свисающей с потолка на витом проводе, покачнулся и тени в жилище ожили.

— Каждую ночь что-то взрывают, кажется они решили вырыть котлован, чтобы сбрасывать отходы туда, но что-то им мешает. Если им удастся осуществить задуманное, город умрет, — сказала женщина бесцветным голосом.

Андрей слушал ее вполуха.

Видение, странная картина, явившаяся ему почти наяву, была так реальна, что казалась случившимся событием, ужасным, жутким происшествием.

— Что-то случится, — сказал Андрей. — Я что-то видел, но…

— Да, — сказала женщина, посмотрев на девочку. — Уже случилось.