Защищая Джейкоба

В ее глазах не промелькнуло ни искры интереса.

– Убийство в парке Колд-Спринг.

– А-а-а. Вы его адвокат?

– Вообще-то, отец.

– Ну наконец-то. А я уж начала думать, что у этого парнишки нет никого на всем белом свете.

– В каком смысле?

– Просто мы уже давно ждем, когда кто-нибудь здесь появится. Уже которая неделя пошла. И где эти ваши полицейские?

– Можно мне просто… Мэтью Маграт дома? Это, видимо, ваш сын?

– А вы точно не коп?

– Да, абсолютно точно.

– И не из службы по надзору?

– Нет.

Она уперлась кулаком в бедро, впихнув его под фартук жира, которым заплыла ее талия.

– Я хотел бы поговорить с ним о Леонарде Патце.

– Знаю.

Поведение этой женщины было таким странным – не только ее загадочные ответы, но и непонятное выражение, с которым она смотрела на меня, – что до меня не сразу дошло, что она говорит о Патце.

– Мэтт дома? – повторил я; мне очень хотелось поскорее от нее отделаться.

– Угу. – Она распахнула дверь. – Мэтт! Тут к тебе пришли.

С этими словами она вернулась обратно в квартиру, словно разом потеряв интерес ко всему происходящему. Квартирка оказалась маленькой и захламленной. Несмотря на то что Ньютон был престижным пригородом для богатых, в нем все еще оставались уголки, жилье в которых могли себе позволить люди попроще. Маграты жили в трехкомнатной квартирке в обшитом белым виниловым сайдингом доме, разделенном на четыре секции. Дело шло уже к вечеру, и внутри царил полумрак. По огромному допотопному телевизору показывали бейсбол. Играли «Ред Сокс». Перед телевизором стояло просиженное мягкое кресло цвета горчицы, в которое миссис Маграт с видимым облегчением плюхнулась.

– Вы любите бейсбол? – бросила она через плечо. – Я вот люблю.

– Конечно.

– Знаете, с кем они играют?

– Нет.

– Вы же сказали, что любите бейсбол.

– В последнее время у меня голова занята другими вещами.

– Это «Блю Джейз».

– Ах да. «Блю Джейз». Как я мог позабыть?

– Мэтт! – заорала она. Потом, обращаясь ко мне, пояснила: – Он там у себя со своей подружкой, занимается бог знает чем. Кристин, так ее зовут. Эта девица и двух слов со мной не сказала за все время, что он ее сюда таскает. Обращается со мной как с куском дерьма. Ей бы только с Мэттом тискаться, а меня словно вообще не существует. И Мэтт туда же. На меня у них времени нет.

Я промычал что-то нечленораздельное.

– Откуда вы узнали нашу фамилию? Я думала, данные жертв сексуального насилия держат в секрете.

– Я раньше работал в прокуратуре.

– Ах да, точно, я забыла. Значит, это вы и есть. Я читала о вас в газетах. Получается, вы видели все материалы дела?

– Да.

– Выходит, вы знаете про этого мерзкого Леонарда Патца. Про то, что он сделал с Мэттом.

– Да. Судя по всему, он попытался пощупать вашего сына в библиотеке.

– Он схватил его за яйца.

– Э-э-э… ну да, и это тоже.


– Мэтт!

– Если сейчас неподходящий момент…

– Нет. Вам повезло, что застали его дома. Обычно он шляется бог знает где целыми днями со своей подружкой, я его и не вижу. Ему полагается быть дома не позже половины девятого, да только он плевать хотел на все правила. Делает, что ему в голову взбредет. Его инспектор по надзору в курсе. Наверное, не будет большой беды, если я вам скажу, что он под надзором, да? Я уже не знаю, что мне с ним делать. И что людям говорить. Ювеналы его забирали на какое-то время, но потом вернули. Я переехала сюда из Квинси, чтобы увезти его от никчемных дружков. Из-за этого и перебралась, думала, это пойдет ему на пользу, понимаете? Вы пытались когда-нибудь найти в этом городе льготное жилье? Пфф. Мне-то самой все равно, где жить. Мне это без разницы. Так знаете что? Знаете, что он теперь мне говорит? В благодарность за все, что я для него сделала? Он говорит: «А ты изменилась, ма. Не успела в Ньютон переехать, как уже возомнила о себе невесть что. Нацепила модные очки, модную одежду и решила, что ты такая же, как тутошние». А знаете, почему я ношу эти очки? – Она схватила с журнального столика пару очков. – Потому что я ничего не вижу! Да только он до того меня довел, что я даже не надеваю их в моем собственном доме. В Квинсе я носила эти же самые очки, и он мне ни слова не говорил. Никакой благодарности от этих детей.

– Быть матерью нелегко, – отважился произнести я.

– А, да, он заявляет, что не желает больше, чтобы я была его матерью. Все время это твердит. А знаете почему? Думаю, это потому, что у меня лишний вес, потому, что я непривлекательная. Ну конечно, я же не такая тощая, как эта его Кристин, и в спортзал не хожу, и на голове у меня черт знает что. И ничего с этим не поделаешь! Я такая, какая есть. Я все равно его мать! Знаете, как он называет меня, когда разозлится? Жирным дерьмом! Родную мать жирным дерьмом называет, можете себе такое представить? А я-то для него разве что в лепешку не расшибаюсь. Думаете, он хоть раз сказал мне: «Спасибо, ма, я люблю тебя, ма»? Ха. «Дай денег» – это все, что я от него слышу. Он просит у меня денег, а я ему в ответ: «Мэтти, нету у меня денег, не могу ничего тебе дать». А он мне на это: «Да брось, ма, неужто хотя бы пары баксов не найдется?» А я твержу ему, что мне нужны эти деньги, чтобы покупать ему все эти вещи, которые ему нравятся, вроде селтиковской куртки за полтораста баксов, которую ему так приспичило, а я как дура иду и покупаю, и все ради того, чтобы он был доволен.

Дверь спальни распахнулась, и на пороге показался Мэтт Маграт, босой, в одних адидасовских спортивных шортах и футболке.

– Ма, успокойся, а? Напугаешь человека.

В полицейских протоколах по делу о развратных действиях в отношении несовершеннолетнего возраст жертвы Леонарда Патца был указан как четырнадцать лет, но Мэтт Маграт выглядел на несколько лет старше. Он был красавчик, с квадратной челюстью и держался с небрежностью искушенного опытом знатока жизни.

Следом за ним из спальни появилась его подружка Кристин. Она была не такой смазливой, как Мэтт. Худое лицо, тонкие губы, веснушки и плоская грудь. На ней была футболка с широким вырезом, которая ниспадала с одного плеча, открывая молочно-белую кожу и вызывающе-фиолетовую бретельку лифчика. Я с первого же взгляда понял, что этому парню на нее наплевать. Он разобьет ей сердце, причем очень скоро. Мне стало ее жаль еще до того, как она полностью вышла из спальни. На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать. Сколько мужчин разобьет ей сердце, прежде чем она решит, что с нее достаточно?

– Ты – Мэтью Маграт?

– Ага. А вы кто?

– Мэтью, сколько тебе лет? Назови дату рождения?

– Семнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто второго года.

Меня вдруг на миг зацепила эта дата. Тысяча девятьсот девяносто второй. Как недавно, казалось бы, это было, какая значительная часть моей жизни уже осталась позади. В тысяча девятьсот девяносто втором я уже восемь лет как закончил юрфак и вышел на работу. Мы с Лори пытались зачать Джейкоба.

– Тебе еще даже пятнадцати лет нет.

– И что?

– И ничего. – Я покосился на Кристин, которая наблюдала за мной из-под ресниц, как самая настоящая дрянная девчонка. – Я пришел задать тебе кое-какие вопросы про Леонарда Патца.

– Про Лена? И что вы хотите узнать?

– «Лен»? Вот как ты его зовешь?

– Иногда. Так кто вы такой?

– Я – отец Джейкоба Барбера. Мальчика, которого обвиняют в убийстве в парке Колд-Спринг.

– Ага. – Он кивнул. – Я примерно так сразу и подумал. Решил, что вы, наверное, коп или кто-то в этом духе. Вы так на меня посмотрели. Как будто я сделал что-то плохое.

– А ты считаешь, что сделал что-то плохое?

– Нет.

– Ну, тогда тебе не о чем беспокоиться, правда? Не важно, коп я или нет.

– А как насчет ее?

– А что насчет ее?

– Разве это не преступление – заниматься сексом с девушкой, которая… ну, с малолеткой? Как это там называется?

– Статутное изнасилование. Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия.

– Ну да. Но ведь это же не считается, если я тоже несовершеннолетний, да? Ну, то есть если парень и девчонка занимаются сексом друг с другом, и они оба несовершеннолетние, и они трахаются…

– Мэтт! – ахнула его мать.

– В Массачусетсе возраст согласия – шестнадцать лет. Если два четырнадцатилетних подростка занимаются сексом, они оба совершают изнасилование.

– Вы хотите сказать, что они насилуют друг друга?

– Формально – да.

Он бросил на Кристин заговорщицкий взгляд:

– Так сколько тебе лет, ты сказала?

– Шестнадцать, – заявила та.

– Везет мне сегодня.