Защищая Джейкоба

– Этого не случится. Мы победим.

– Но если?

– Если. Да, я обязательно тебе скажу. – Я взъерошил его волосы. – Давайте попробуем поспать.

Лори поцеловала его в лоб, и я сделал то же самое.

– Может, вы тоже приедете в Буэнос-Айрес? Поедем туда все вместе.

– А еду из «Чайна-Сити» туда заказать можно?

– Конечно, папа, – ухмыльнулся он. – Закажем авиадоставку.

– Ну, тогда ладно. А то я уже было подумал, что ничего не выйдет. А теперь поспи. Завтра еще один важный день.

– Надеюсь, что нет, – отозвался он.



Уже в постели Лори пробормотала:

– Когда мы говорили о Буэнос-Айресе, я чувствовала себя счастливой впервые за даже не знаю сколько времени. Не помню, когда я в последний раз улыбалась. – Но, видимо, уверенность покинула ее, потому что всего пару секунд спустя, лежа на боку ко мне лицом, она прошептала: – А что, если он уехал бы в Буэнос-Айрес и кого-нибудь бы там убил?

– Лори, он не поедет в Буэнос-Айрес и никого там не убьет. И тут он тоже никого не убивал.

– Я не очень в этом уверена.

– Не говори так.

Она отвернулась.

– Лори?

– Энди, а вдруг это мы ошибаемся? Вдруг его оправдают, а он потом, упаси бог, сделает это снова? Разве это не наша ответственность?

– Лори, уже поздно, ты устала. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас ты должна прекратить так думать. Ты сведешь себя с ума.

– Нет. – Она посмотрела на меня с таким видом, как будто это я говорил ерунду. – Энди, мы должны быть честны друг с другом. Нам нужно об этом подумать.

– Зачем? Суд еще не закончился. Ты слишком рано сдаешься.

– Мы должны об этом подумать, потому что он наш сын. Ему нужна наша поддержка.

– Лори, мы выполняем свой долг. Мы поддерживаем его, мы помогаем ему пройти через это испытание.

– Это наш долг?

– Да! Что нам еще остается?

– А вдруг ему нужно что-то другое?

– Какое – другое? О чем ты говоришь? Мы не можем ничего больше сделать. Мы и так делаем все, что в человеческих силах.

– Энди, а если он окажется виновным?

– Его оправдают.

Ее прерывистый шепот стал горячим, настойчивым.

– Я не имею в виду вердикт. Я имею в виду правду. А если он в самом деле виновен?

– Он невиновен.

– Энди, ты действительно так считаешь? Что он этого не делал? Не делал, и все? И у тебя нет совершенно никаких сомнений?

Я ничего не ответил. У меня не хватало духу.

– Энди, я абсолютно перестала тебя понимать. Пожалуйста, поговори со мной, скажи мне. Я больше не понимаю, что происходит у тебя внутри.

– Ничего внутри меня не происходит, – отрезал я и внезапно сам в это поверил.

– Энди, иногда мне хочется схватить тебя за грудки и вытрясти из тебя правду.


– А, опять история с моим отцом?

– Нет, дело не в этом. Я говорю о Джейкобе. Мне очень важно, чтобы ты был со мной честен, ради меня. Мне необходимо знать. Даже если тебе самому это не нужно, мне необходимо знать: как ты думаешь, Джейкоб виновен?

– Я уверен, что ни один родитель никогда не должен думать так про своего ребенка.

– Я не об этом спрашивала.

– Лори, он мой сын.

– Он наш сын. Мы несем за него ответственность.

– Вот именно. Мы несем за него ответственность. Мы должны быть на его стороне.

Я положил руку ей на голову, погладил ее по волосам.

Она оттолкнула мою руку:

– Нет! Энди, ты вообще понимаешь, что я тебе говорю? Если он виновен, значит мы с тобой тоже виновны. Так уж устроена жизнь. Мы причастны. Мы сделали его – ты и я. Мы создали его и привели в этот мир. И если он в самом деле убил – ты сможешь с этим жить? Ты сможешь жить с этой вероятностью?

– Если потребуется – смогу.

– В самом деле? Правда сможешь?

– Да. Послушай, если он виновен, если мы проиграем дело, значит нам придется как-то с этим жить. Я имею в виду, что понимаю это. Мы все равно останемся его родителями. С этой должности нельзя уволиться.

– Энди, ты совершенно невыносимый, бесчестный тип.

– Почему?

– Потому что мне нужно, чтобы ты сейчас был со мной, а ты где угодно, но только не со мной.

– Я с тобой!

– Нет. Ты пытаешься меня успокоить. И говоришь банальности. И я понятия не имею, что на самом деле происходит там, в твоей голове, за этими красивыми карими глазами. Я тебя не понимаю.

Я со вздохом покачал головой:

– Иногда я сам себя не понимаю. Я не знаю, что думаю. Я стараюсь вообще ничего не думать.

– Энди, пожалуйста, ты не можешь ничего не думать. Загляни внутрь себя. Ты же его отец. Нельзя прятать голову в песок. Джейкоб виновен? Да или нет?

Она наседала на меня, подталкивая к этому черному, затмевающему все ужасу, к идее Джейкоба Убийцы. Я лишь слегка соприкоснулся с ней, дотронулся до края ее одеяния – и не смог заставить себя пойти дальше. Опасность была слишком велика.

– Не знаю, – буркнул я.

– Значит, ты этого не исключаешь.

– Я не знаю.

– Но ты считаешь, что это возможно.

– Я же сказал, что не знаю.

Лори пристально посмотрела на меня, вглядываясь в мое лицо, в мои глаза в поисках чего-то, чему она могла бы доверять, чего-то железобетонного. Я попытался ради нее натянуть мину решимости, чтобы она отыскала в моем выражении то, в чем нуждалась, – ободрение, любовь, близость, не знаю уж, что именно. Но правда? Уверенность? Ни того ни другого у меня не было. Этого я ей дать не мог.



Пару часов спустя, примерно около часу ночи, где-то в отдалении послышался вой сирены. Это было необычно; в нашем тихом пригороде полицейские и пожарные, как правило, их не использовали. Только мигалки. Сирена выла секунд пять, не больше, потом захлебнулась, точно залитый огнем пожар, и лишь в ночной тишине еще какое-то время слышались отголоски. Лори рядом со мной даже не шелохнулась, так и лежала, как уснула, спиной ко мне. Я подошел к окну и выглянул на улицу, но ничего не увидел. Лишь на следующее утро узнал, что это была за сирена и как, пока мы ни о чем не подозревали, все разом изменилось. Мы уже были в Аргентине.





36

Цирк с конями




Телефон зазвонил в половине шестого утра, мой сотовый, и я, за многие годы привыкший к экстренным звонкам в любое время дня и ночи, автоматически взял трубку. Даже ответил моим старым командным голосом: «Энди Барбер!» – чтобы убедить звонящего, что я на самом деле не спал и не важно, который сейчас час.

Когда я повесил трубку, Лори спросила: